"Картофель и армия неразделимы, по крайней мере, в Пруссии. Земледельцев в приказном порядке обязали сажать картошку, Старый Фриц велел выставить на полях караулы, ибо знал, что недоверчивые крестьяне, боявшиеся употреблять в пищу незнакомый овощ, будут воровать то, что охраняется войсками. Что охраняют, то ценно - считали в Пруссии.
Дали крестьянам приказ - сажать. Административно-командная система экономики, оказавшая влияние и на кулинарию. Вареная картошка как заполнитель пустого брюха. И в наши дни картофель - просто корм. Ср.: рабочие и проч. столовые на предприятиях народного хозяйства".
В одной из книг была сложенная в восемь раз пожелтевшая таблица с тщательно нарисованными и от руки раскрашенными изображениями картошки разных сортов. Я сонно подумал: на таких изображениях характерные черты выступают гораздо ярче, чем на фотографиях.
В глубине помещения, насколько позволял разглядеть сумрачный свет, падавший сверху из маленьких окон, была составлена мебель из дуба - шкаф, стол, стулья, а еще кухонная мебель - белые, гладко окрашенные полки и стол, высокий шкафчик-пенал для метелок. Казалось, эти нагроможденные друг на друга вещи покачиваются и гнутся под ветром, словно деревья в бурю, доски поскрипывали, а в тени на земле стоял мой брат, которого я знал лишь по фотографиям, оставшимся с войны. Брат пытался выдвинуть ящик шкафа, опустившись на колени, - я забыл, что у него не было обеих ног. "Очень трудно, - сказал он, - вытащить самый нижний ящик". Канцелярские шкафы; я стал выдергивать ящики, один, другой, третий… все они были набиты комочками бумаги, тщательно скатанными бумажными шариками. Развернул один - это была страница, исписанная моей рукой. Но брат хотел открыть совершенно определенный, нижний ящик. А это не удавалось, никак, даже силой. Ящик заклинило. Я тянул легонько, а делал вид, будто из кожи вон лезу. "Надо по-настоящему захотеть, - сказал брат. - Надо. Ну, поехали!"
- Надо ехать, - произнес кто-то над моей головой.
Я ошалело протер глаза. Возле дивана стоял Гор.
- Подвезти вас? Мне в город. Могу подбросить.
Гор, это Гор стоял в темноватом складе. Наверное, час уже поздний, может, и вообще вечер.
- Вы заснули. Все водка-водочка. Нашли, что искали?
- Нет. - Я сунул русские книги в коробку, взял только раскрашенную от руки таблицу и вслед за Гором двинулся к выходу.
Глава 8
"ВОД ГЛУБИНУ ПОКИДАЕТ МОРСКОЙ ПРОНИЦАТЕЛЬНЫЙ СТАРЕЦ…"
Набрав номер, который дал мне Шпрангер, я долго ждал - седьмой гудок, восьмой… и хотел уже повесить трубку, как вдруг на том конце раздался крик, безумный пронзительный вопль. Мужчина вопил, будто его режут.
- Алло! - крикнул я. - Алло! Что с вами?
Тишина. Гулкая тишина, будто в большом помещении, потом послышалось отдаленное слабое постанывание и треск, какой может издать, наверное, большой и тяжелый неподвижный предмет. Вздох. А вот вытащили пробку из бутылки. Тишина. Теперь - шепот, женский, слов, как я ни старался, было не разобрать, странный какой-то шепот, не то лепет… Мужской голос: "Ну да, повернись", и глубокий, глубокий-преглубокий вздох, и опять слабые стоны. "О Господи, - подумал я, - ну куда, куда от них деваться, от этих беспардонных похотливых стонов? Вчера соседушки за стенкой, сегодня - невесть кто, мой звонок нарушил их идиллию, так они попросту положили трубку на пол возле кровати. Если сами не на полу резвятся". Внезапно настала тишина. Качество звука изменилось - словно трубка очутилась в другом помещении, меньшего размера, и тут же раздался женский голос: "Алло, не вешайте трубку, вы набрали номер…" Что-то щелкнуло, и тот же голос заговорил, и опять в новом помещении: "Алло!" Я от растерянности молчал и думал, не положить ли трубку, - наверное, надо извиниться, я, конечно, ошибся номером… Но тут снова раздался тот же голос, и женщина сухо спросила:
- Алло, с кем я разговариваю, кто это?
Я не назвался своим настоящим именем - вдруг, по какому-то наитию назвал чужую фамилию, чего вообще-то никогда себе не позволяю:
- Блок, профессор Блок. - Сказал, что собираю материал для статьи, и, вдруг спохватившись, что после только что прозвучавшего акустического триллера могут возникнуть кривотолки насчет содержания статьи, добавил: - Дело, видите ли, в картофеле, а телефон мне дал доктор Шпрангер, и он же сказал, что вы тоже занимались этой темой. - Еще не договорив, я подумал, до чего же по-идиотски это звучит: "Дело, видите ли, в картофеле". Тишина. Женщина на том конце провода молчала, потом кашлянула. - Вы ведь фрау Ангербах? - на всякий случай спросил я. Тишина. Там явно возникла акустическая яма, в трубке не раздавалось ни звука. Я крикнул: - Алло! Вы меня слышите?
Голос не сразу откликнулся:
- Да. Я целый год на это угрохала. Тема картофеля в художественной литературе Германии после сорок пятого года. Кто вам дал мой телефон?
- Шпрангер. Я пишу статью о картофеле. Поэтому интересуюсь. Мотив картофеля в литературе - это любопытно.
Она опять помолчала, потом спросила, и я сразу смекнул, что вопрос этот - ловушка:
- А что, в комнате Шпрангера еще стоит та громадина?
- Вы хотите сказать, концертный рояль? Да, там стоит этот блестящий черный стол для ненужных вещей.
- Хорошо. Можем встретиться в греческом ресторане Лефкоса Пиргоса. Это в Нойкельне, улица Эмзерштрассе. Проще всего доехать на метро, седьмая линия.
* * *
Перед входом в ресторан я увидел четыре столика с грязно-белыми пластмассовыми стульями. Два были заняты. За одним сидела девушка, за другим ярко накрашенная женщина с карамельно-розовыми волосами, жесткими и всклокоченными, на земле рядом с ней сидела собака, голенастая довольно крупная дворняга, время от времени она, наклонив морду, ловко смахивала длинным языком кусочки мяса с тарелки хозяйки. Терпеть не могу невоспитанных собак, поэтому в Берлине мне всегда бросается в глаза, что собак здесь невероятное количество, гораздо больше, чем в Мюнхене. Берлинские псы очень навязчивы, они не агрессивны, наоборот доверчивы, но кажется, будто кто-то специально их выдрессировал бросаться к людям и обнюхивать в самых неудобоназываемых местах. Дама с розовым войлоком вместо волос и кобель, хватавший куски прямо со стола, - о да, это в стиле той безумной записи на автоответчике. Я решил уйти, не раскрывая своего инкогнито, но тут мне помахала девушка, сидевшая за другим столиком. На первый взгляд я дал бы ей лет двадцать, нет, меньше, гораздо меньше, да она, пожалуй, еще в школу ходит, личико нежное, как у ребенка, тонкий носик, белокурые волосы коротко подстрижены, похожи на перышки, когда я вижу такие волосы, всегда хочется провести по ним ладонью.
- Это вы мне звонили? - спросила она.
- Я. А как вы меня узнали?
- По ищущему взгляду.
Я сел. Перед ней стоял бокал вина, она курила сигарету, небрежно, будто так и надо.
- Что вы пьете, рецину? - спросил я.
- Да, в жару самое милое дело. - Она положила ногу на ногу - ноги загорелые, голые, выше - кожаная куртка. Видимо, юбка такая короткая, что не высовывается даже краешек. Она заметила мой взгляд. И будто случайно, но все-таки явно с расчетом на меня расстегнула молнию куртки. Под футболкой слегка выступали маленькие соски. На футболке рисунок - красная пятиконечная звезда, советский символ, а внутри звезды буква Т.
- Тупакамары? Партизаны-террористы?
- Вы - человек из старого доброго времени. - Она засмеялась. - Ничего подобного. "Т" значит "Тексако". Людям вашего поколения везде видится политическая символика, даже в простом кране на бочке с пивом. Знаю по своему папочке. - Она покрутила ногой в белой полотняной теннисной туфле, потом откинулась на спинку стула и застегнула куртку. Хорошая куртка - точная копия куртки американских летчиков, за очень большие деньги можно купить на Бродвее. Накладные карманы, маленький ярлычок из бордовой кожи, на нем - номер эскадрильи. Круглая кожаная нашивка с тисненым серебряным орлом; орел, распустив когти, летит к земле и вот-вот кого-то схватит. Юбочка оказалась узкой полосой черной материи.
- Это настоящая кожаная куртка?
- Да, а что?
- Нет, ничего, просто…
Подошел грек.
- Один пастушеский салат, - она обернулась ко мне: - Рекомендую. И рецину тоже.
- Хорошо, только салат, пожалуйста, обыкновенный! - Я подосадовал в душе, ну почему согласился на рецину? Я же терпеть не могу это пойло с привкусом сосновой смолы. Все ради этой девицы, лишь бы ее расположить. Кстати, если приглядеться получше, сразу ясно - никакая она не девица, а молодая женщина.
- Наконец-то можно окна открыть, проветрить, - сказал грек. Окна по внешнему краю были обведены полосами с белым меандром, греческим орнаментом. Грек подошел к столику, за которым сидела карамельно-розовая дама, и спросил, понравилось ли жаркое из ягненка. Пес облизнулся, хозяйка кивнула.
- Значит, вы собираете материал о картофеле?
- Да-да. Шпрангер упомянул о вашей дипломной работе. Наверное, вы пользовались архивом Роглера?
- Да. Он тогда еще был жив.
- А что он был за человек, этот Роглер?