Сколько я ни рылся в памяти, не мог припомнить, чтобы дяде Хайнцу хоть раз вздумалось меня поучать, никогда он меня не одергивал, никогда не кричал. Мы с ним ходили гулять в порт, и, пожалуй, он всегда держался со мной на равных, а я очень мало знал в своей жизни взрослых, которые позволили бы так с собой обращаться. И еще дядя никогда ни о ком не сказал плохого слова, даже о моем отце, хотя отец его презирал и дяде это было хорошо известно. А если кто-нибудь за глаза жаловался на других или сплетничал, дядя в своей обычной глубокомысленной манере говорил: "Ну что ж, надо его понять" - и старался объяснить поведение того, кого ругали. В детстве я был неколебимо убежден - ни за что на свете дядя не будет говорить обо мне плохо. У него всегда находилось для меня время. Отец говорил, мол, дядя бездельник, лодырь. Да, у него всегда находилось время для меня. Мы гуляли по старому Гамбургу, ходили в порт, на берег Эльбы. Сидели над водой, смотрели на баржи, буксиры и катера, которые сновали по реке. Дядя рассказывал про свое плавание в южных морях, он был коком. Но никаких потрясающих воображение историй я от него не слышал, он же ни разу не сошел на берег. Вот тогда-то в плавании он и научился пускать дым колечками. Он и впрямь мог бы выступать с этим номером в цирке. Дядя ухитрялся выпустить и "подвесить" в воздухе пять олимпийских колец, это вам не пустяки! В плавании он курил дешевый табак и наслушался разных историй. Например, про кочегара. Тот был солдатом в германском экспедиционном корпусе, который в 1900 году участвовал в подавлении восстания боксеров в Китае. Китайские власти казнили в Шанхае схваченных мятежников. Их построили длинной шеренгой и заставили ждать своей очереди опуститься на колени и вытянуть шею - палач мечом отрубал осужденному голову. После этого следующий продвигался на два шага. В той очереди стоял молодой китаец и читал книгу. Читал, медленно продвигаясь вперед в строю и не поднимая глаз от книги. Один немец, военный моряк, присутствовавший при казни, попросил, чтобы читавшего парня помиловали. Китайцы согласились. Кто-то подошел к парню и сказал: "Уходи, тебя помиловали!" Тот спокойно закрыл книгу и не спеша побрел прочь.
На следующее утро за завтраком я хотел вычислить парочку, что обитала в соседней комнате. Но за столом сидели только четыре джазмена из Чикаго, трое чернокожих, один белый, все четверо ели яйца всмятку.
Я заказал большой завтрак, кофе и стал читать газету, но сосредоточиться не удавалось - мешали мысли о пропавшей уникальной картотеке. Может, следует немедленно позвонить Розенову и признаться, что я потерял шкатулку с каталогом? Но, поразмыслив, я решил все-таки сначала попытать счастья в столе находок. В столовую вошел молодой человек, за ним - девица, ага, вот они, голубки! Девица была тщательно подкрашена, только глаза малость припухли. Оба сели, заказали завтрак и в ожидании принялись листать газеты, да так независимо друг от друга, так невозмутимо, что я опешил - совершенно не вязались с этим поведением вчерашние охи-ахи, сопение, стоны и взвизги. Хоть бы за ручку держались, что ли, подумал я, или обменивались томными взорами. Так нет же, ничего подобного - девица, приветливо улыбнувшись, передала молодому человеку масло, потом, допив кофе, осторожно, чтобы не размазать кричаще яркую алую помаду, вытерла салфеткой губы, в уголках которых, как мне почудилось, все-таки играло легкой улыбкой воспоминание о ночи. Она вдруг пристально поглядела на меня, но тут же отвела глаза, равнодушно уставясь на залитый солнцем балкон. А я постарался больше не смотреть на парочку-непарочку.
Я встал, направился к дверям и тут услышал за спиной смех. Обернулся. Они смеялись, беззлобно смеялись, глядя на меня, и я сразу вспомнил о трех ужасных ступеньках на моем затылке.
Задумчиво погладил затылок. Три полосы ощущались даже при легком прикосновении.
Взял такси и поехал в стол находок. Долго стояли в пробке. Половина улицы перекопана, коммуникации и кабели, будто кишки, лежали на тротуаре.
- Часто вам приходится ездить по восточным районам? - спросил я водителя.
- Да нет, не часто. Да и не люблю я туда ездить, если получается - не езжу. Я тамошние дороги плохо знаю, чужой город, все у них там не как у нас, привычки другие у людей, обыкновения. Сейчас, похоже, лучше нам оставаться самим по себе, и им тоже. Стены теперь нет, ну и хорошо. А слышали такой? Чем отличается турок от саксонца?
- Не знаю.
- Турок говорит на правильном литературном языке, и еще турок работает.
- Да-да, где-то читал, - сказал я. И в этот раз не позволил себе никаких вежливых улыбок.
* * *
В столе находок я описал служащей, как выглядела шкатулка, и сказал, что в ней находится работа, которой некий человек посвятил всю свою жизнь, - это каталог вкусовых оттенков разных сортов картофеля. Женщина воззрилась на меня с недоверием:
- Картофеля?
- Правильно. Это карточки, понимаете, картотека, на карточках слова, текст, исписанные карточки.
- Погодите, вы же только что сказали, в шкатулке каталог?
- Ну да, каталог. Но это не каталог товаров, не каталог, какие рассылают фирмы, не такой, как "Отто" или "Квелле". Каталог в первичном значении… как бы вам объяснить? Ну, перечень, список.
- Какого цвета этот каталог?
- Это карточки в небольшой деревянной шкатулке.
- Ах вот оно что.
- Вот такого размера, светлое дерево, вишня. Стиль бидермейер.
- Дерево красноватое или желтое?
- Красноватое.
- А ценность какая?
- Материальная ценность невелика, конечно. Но идеальная, духовная ценность огромна. Это уникальная научная работа, ее невозможно восстановить.
- Подождите здесь. - Она ушла и скоро вернулась. - Нет. Ничего такого не поступало.
- Что же делать?
- Ну-у… Попробуйте дать объявление в газету. Если напишете сейчас, оно попадет в завтрашний номер.
Она продиктовала мне телефоны "Берлинер цайтунг" и "Тагесшпигель", очень хорошо, две газеты, одна восточная, другая западная. Пододвинула блокнот.
Я написал: "Шкатулка в стиле бидермейер с картофельным каталогом оставлена в такси. Научный труд. Нашедший получит солидное денежное вознаграждение". И телефон пансиона.
- Сократите, - посоветовала женщина, - дешевле обойдется. Напишите покороче: "Ищу картофельный каталог. Шкатулка. Бидермейер. Хорошее вознаграждение". А про научный труд не надо писать, а то никто не поверит, что вообще заплатят.
Я поблагодарил. Уже в дверях обернулся, хотел кивнуть на прощание, но увидел, что служащая смотрит на меня не то со злорадной ухмылкой, не то просто развеселившись. Все из-за дурацких узоров у меня на затылке.
* * *
В первом же подвернувшемся магазине, где продавали джинсы, кожаные куртки, шапки, я стал искать вязаную шапчонку, попроще, без всевозможных значков и надписей, главное, чтобы на лбу не красовались буквы, орлы или быки. Но в этой лавке не нашлось ни одной шапки без эмблемы. Самой неприметной была кепка с зеленой нашивкой - надписью "Donkeydoodle".
- Что это, спортивная команда или музыкальный ансамбль? - поинтересовался я.
- Команда регбистов, вроде бы, - сказала продавщица, стройная девушка в облегающем черном свитерке.
- Хорошо, возьму эту шапку.
Прочесть надпись можно, только подойдя ко мне вплотную. Я надел кепку козырьком назад.
Продавщица молча посмотрела на меня, потом не выдержала:
- Нет. Если хотите знать мое мнение - лучше надеть как полагается, козырьком вперед. Сразу лет на двадцать моложе будете выглядеть. Нет, я не хочу сказать, что вы в плохой форме.
- Спасибо, - я перевернул кепку, но натянул ее как можно ниже на затылок. Теперь козырек залихватски торчал вверх. Я расплатился и вышел на улицу.
Глава 7
ПОЛЬСКАЯ СВАДЬБА
Опять взял такси и попросил отвезти меня за город. Туда, где раньше проходила граница - бетонная стена, разровненная граблями полоса смерти и выложенная бетонными плитами дорога. Просека в роще еще не заросла, по дороге, где прежде ходили дозоры пограничников, теперь гоняли велосипедисты. Колючая проволока, мины, самонаводящиеся стволы - все это было убрано. Но остались два барака и еще какой-то дом из беспросветно уродливых бетонных блоков.
- Здесь был опорный пункт погранвойск, - сказал водитель. - Теперь тут кумушка лиса и братец заяц хозяйничают. Мне как, подождать вас? Если зря приехали, то смотрите - поймать такси тут непросто.
- Да, подождите, пожалуйста. - Я расплатился и вылез из машины. Пахло жареным мясом, из громкоговорителя на стене лилось танго, искаженные, плывущие звуки, пластинка, должно быть, заиграна до невозможности. Я подошел к приземистому строению, на котором висела громадная вывеска: "Фирма Гор. Передвигаем горы! Грузоперевозки, надежное хранение мебели". Окна и двери настежь. Я помахал таксисту, чтобы тот уезжал, не дожидаясь моего возвращения.
В служебном помещении сидел, положив ноги на стол, человек в белом, довольно помятом полотняном костюме и курил тонкую сигарку. В этой комнате с обшарпанными белыми стенами и вентилятором под потолком он походил на владельца табачных плантаций где-нибудь в Бразилии. Он поднял глаза от карты города, которую разложил у себя на животе, и, не снимая ног со стола, спросил:
- Чем могу быть полезен?
- Я ищу архив сотрудника Академии наук доктора Роглера. - Я уточнил: - Академии наук ГДР.
- Угу. - Он немного помолчал. - Скоро это добро отправится на свалку.
- Почему?
- Три месяца уже никто не платит за хранение. Еще три месяца подержу, так и быть, а потом все, прости-прощай. - Он встал, снял с гвоздика ключ. - Пошли.
Я спросил, давно ли он держит этот мебельный склад.