Ага, беседа. Ну это ж надо. В каком-то метре от меня извивается натуральное голое чудо, а я выкладываю бабки, чтобы побазарить за жизнь с Авророй в махровом халате.
- Порнографией, - сказал я ей. - От сих до сих.
- Это интересно.
- Еще скотча? - возникла над нами старая вешалка, директриса в терапевтической фуфайке, с моей сдачей.
- Почему бы и нет, - ответил я.
- Еще шампанского для Авроры?
- Господи... Ладно, налейте.
- ...Джон, вы англичанин? - произнесла Аврора с глубоким пониманием, будто это многое объясняло.
- Честно говоря, я наполовину американец и наполовину сплю. Только что с самолета.
- Я тоже. В смысле, с автобуса. Вчера только t! приехала.
- И откуда?
- Из Нью-Джерси.
- Серьезно? А откуда именно? Я вырос в...
- Еще скотча?
У меня поникли плечи. Я медленно развернулся.
- Сколько стоит, - проговорил я, - чтобы вы отстали от меня хотя бы минут на десять? Хотелось бы знать, - спросил я у нее. И на этом не остановился, отнюдь. Впрочем, старуха была непрошибаема. Испытанный ветеран. Я обрушил на нее всю тяжесть моего взгляда, и обычно этого бывает достаточно, пласт за пластом подростковой археологии, дешевой жратвы и легких денег, взгляд толстого питона, исполненный всех мыслимых грехов. Она ответила мне тем же, несколько секунд глаза в глаза, и ее взгляд был тверже, куда тверже. Уперев кулачки в стойку, она подалась ко мне и крикнула:
- Лерой!
Музыка тут же захлебнулась. Ряд пятнистых профилей развернулся в мою сторону. Подбоченясь, в тишине став сразу старше, буфера по команде "вольно", мексиканка взирала на меня с профессиональным презрением.
- Я еще себя не нашла. - Это опять Аврора. - Мне очень интересна порнография.
- Это тебе кажется, - сказал я. И порнографии ты тоже совершенно не интересна. - Лерой, все о-кей! Можешь расслабиться. Вес под контролем, приятель. Я уже ухожу. Вот деньги, Aврорa, береги себя.
Я соскользнул с табурета, и меня тут же повело. Табурет от толчка с дребезгом шатнулся на своем основании, как подброшенная в орлянку монета. Я помахал на прощание всем бабам- смотрите, раз не насмотрелись - и по диагонали двинул к двери.
На улице все было на продажу. "Бойлеск", дипломированный массаж и потереть спинку, услада вуайера и сверкающий огнями круглосуточный порноцентр. Даже, подумать только, натура - проститутки. Но я был не в настроении покупать, не сегодня. На обратном пути к отелю обошлось без происшествий (!). Ничего не случилось. Как всегда; впрочем, ждать происшествий осталось недолго. Вращающаяся дверь занесла меня в вестибюль, и дежурный портье вскинул голову из-за своего частокола.
- Вечер добрый, - произнес он. - Сэр, пока вас не было, звонил Лорн Гайленд.
Двумя пальцами он выдал мне ключ.
- Сэр, это... тот самый Лорн Гайленд?
- Не факт, не факт, - глубокомысленно изрек я, может, правда, и не вслух.
Лифт всосал меня в свое механическое нутро и устремился ввысь. Зубная боль все это время продолжала упорствовать. Зайдя в номер, я схватил бутылку и опустился на кровать. В ожидании привычного шума в ушах я думал о воздушном транспорте и часовых поясах, о Селине... Да, пожалуй настал момент просветить вас. Может, и мне чуть полегчает, когда выговорюсь.
Сегодня утром... черт, неужели сегодня? а кажется, что сто лет назад - так вот, Алек Ллуэллин отвез меня в аэропорт Хитроу на моем же "фиаско"; зверь, а не машина. Этот враль попросил одолжить ее, пока меня не будет. Готовясь к рейсу, я по самые брови нагрузился бухлом и транквилизаторами. Летать я боюсь. Приземляться тоже. Говорили мы мало. Он должен мне денег... встали в хвост длинной очереди в кассу. Втайне я надеялся, что свободных мест не будет. Но места были, компьютер-щелкунчик выбил мне посадочный талон.
- Только поторопитесь, - добавила кассирша. Алек трусцой проводил меня до паспортного контроля, взъерошил мне шевелюру и подтолкнул к окошку. - Эй, Джон! - позвал он, когда я был уже на той стороне. - Эй, торчок!
Рядом с ним стоял какой-то старик и махал непонятно кому.
- Чего?
- Подойди сюда, - поманил меня Алек. Я подошел.
- Чего?
- Селина... она спит с кем-то еще. Часто и помногу.
- Ах ты, старый враль.
Кажется, я даже попытался съездить ему по роже. Алек вечно в своем стиле.
- Я думал, будет лучше, если ты узнаешь, - изобразил он обиду. Потом улыбнулся. - Раком, боком, она сверху. По-всякому,
- Да ну? И с кем бы это? Все ты врешь... Но с кем?!
Он так и не сказал, с кем. По его словам, это продолжается уже давно, причем с человеком, которого я хорошо знаю.
- Ах ты!.. - повторил я и в спешке ретировался.
Вот. Как-то не похоже, чтобы мне полегчало. Ни капельки. Попробовать, что ли, поспать. Лондон уже просыпается. В том числе Селина. В области затылка у меня снова возникает далекое шипение или свист, или гул, неспешно меняя тональность, выше и выше.
Иногда я просыпаюсь по утрам с таким ощущением, словно выполз из-под асфальтоукладчика.
Вам знакомы стоические аспекты ударного пьянства, беспробудного пьянства? Ударничество и беспробудность? Зато потом отнюдь не в ударе. Господи, я же не хотел ничего дурного. Только немного поразвлечься.
Шум в ушах - надежнее и, главное, дешевле любого будильника - разбудил меня в девять ноль-ноль. На высокой раздраженной ноте, словно битый час не может добудиться. Пересохшим языком я осторожно обследовал северо-западный квадрат. Без особых изменений, разве что побольнее. Горло сообщало, что первая же сигарета запалит бикфордов шнур к арсеналу в недрах грудной клетки. Похлопав себя по карманам, я все равно закурил.
Через десять минут я выполз из гальюна на четвереньках - бледный и совершенно искренне раскаивающийся крокодил. Господи, ну зачем я пил всю эту гадость. Перекатившись на спину, я ослабил галстук и стал расстегивать рубашку - и тут зазвонил телефон.
- Джон? Это Лорн Гайленд.
- Лорн! - выдавил я. Ну и мерзкий хрип. - Как дела?
- Отлично, Джон, - сказал он. - Лучше некуда. А у тебя?
- Замечательно, просто замечательно.
- Это хорошо, Джон... Джон?
- Да, Лорн.
- Джон, меня кое-что беспокоит.
- И что бы это могло быть, Лорн?
- Джон, я еще не старик.
- Я в курсе, Лорн.
- Я в превосходной форме. Просто как никогда.
- Рад за тебя.
- Поэтому, Джон, мне не нравится, когда ты говоришь, что я старик.
- Лорн, я этого не говорил.
- Ладно, не говоришь. Но намекаешь, а это, это... примерно одно и то же. Так, по-моему. Еще ты намекаешь, что я не очень активен сексуально и не могу удовлетворить моих женщин. Джон, это совершенно не так.
- Лорн, я и не сомневаюсь, что это не так.
- Тогда зачем на это намекать? Джон, я думаю, нам надо встретиться и все обсудить. Это не телефонный разговор.
- Согласен. Когда?
- Джон, мой график расписан по минутам.
- Допустим.
- Не могу же я все бросить и, и... бежать встречаться с тобой.
- Конечно, нет, Лорн.
- Джон, я очень занятой человек. Занятой и активный. Гиперактивный. В шесть утра я уже в спортклубе. Потом кувыркаюсь на татами с моим тренером по дзюдо. Во второй половине дня качаю железо. А дома уже гольф, теннис, водные лыжи, акваланг, бадминтон, поло. Знаешь, Джон, иногда я просто выбегаю на пляж и ношусь вдоль берега, как ребенок. А мои девочки, цыпы у меня дома, когда я опаздываю, они отчитывают меня, словно маленького мальчика. Потом полночи безумной любви. Вчера вот...
И так далее - честное слово, битых полтора часа. С какого-то момента я перестал отвечать. Эффекта, однако, никакого. Пришлось сидеть пень пнем, смолить сигарету за сигаретой и стоически сносить мучение.
Когда все кончилось, я хлебнул скотча, бумажным платком смахнул слезу и позвонил дежурному. Попросил кофе. Надо же иногда и пожалеть себя.
- С чем кофе? - В ответе звучало явное подозрение. На что я сказал: с молоком и сахаром. И поинтересовался:
- Кофейник большой?
- На две чашки.
- Тогда четыре кофейника.
- Будет сделано.
Откинувшись на кушетке, я стал изучать свою замусоленную, с вываливающимися листами записную книжку. Взял с тумбочки гостиничный блокнот и ручку и составил список мест, куда могло занести кочевницу Селину. Куда только ее ни заносит. Интересно, подумал я (так, из общих соображений), во что мне обойдутся все эти звонки.
Я разделся и принял ванну. Потом чернокожий, лучащийся предупредительностью коридорный вкатил столик с моим кофе. Я вылез из ванны, обмотался полотенцем и, черкнув свои инициалы в квитанции, дал парнишке доллар на чай. Парнишка был бодр и свеж; в его походке и улыбке чувствовалось радостное возбуждение. Он повел носом и скорчил невинную гримаску.
Ему достаточно было разок глянуть на меня - на пепельницу, бутылку, четыре кофейника, на мою рожу и мое брюхо, мертвым грузом свисающее за край белого полотенца, - достаточно было одного взгляда, чтобы понять, каким крепким топливом я заправляюсь.