После серии неудачных запусков (и многомиллионных растрат) система "Глонасс" худо-бедно заработала. "Глонасс-спецназ", глумился Ослик. Пририсованные им спутники вышли на славу. Их серебристые поверхности отражали свет, они роились (словно мухи) и всячески препятствовали приземлению оппозиционеров. Горюшкин-Кунц выбросил белую ленту, но и это не помогло. Ощетинившись видеокамерами и пушками (Пушкин – гордость нации), спутники открыли стрельбу. Бой длился недолго.
Спустя интервал всё стихло, и лишь в самом низу (в правом нижнем углу холста) кружились перья и пёстрые ошмётки. Перья Маркуса и ошмётки Горюшкина-Кунца.
Часть третья. Математическая индукция
I. Зоомагазин
"Бери больше!"
(Из рекламы "Московского кредитного банка")
Тем временем, пока в небе над Шереметьево кружились перья Маркуса и ошмётки Горюшкина-Кунца, страны демократии ("Запад" – в терминологии Ослика) принимали "инопланетян". Они слетались по велению сердца, от безысходности и по соглашению об обмене заключёнными.
В сентябре 24-го в Ширнесс прилетела и Лобачёва. Наташа Лобачёва – главный редактор издательства "Тарас Бульба", осуждённая за измену родине и отсидевшая без малого шесть лет в колонии № 8 под Благовещенском. Благодаря усилиям Генри Ослика и его друзьям из британской разведки Лобачёва избежала пожизненного заключения и успешно эмигрировала в Англию. Ослик и плакал и смеялся (кого он там ещё не спас?), а жизнь между тем шла своим чередом.
Распадался Евросоюз, воссоздавался Восточный блок, Россия, как и прежде, качала нефть. Парламент РФ вновь переименовали в "Верховный Совет" (по аналогии с СССР), а к власти пришёл так называемый "Народный фронт" (НФР). "Россия, порядок, ёб твою мать!" – если по существу. "Фронт имени Фарабундо Марти", – иронизировал Ослик, хотя ни смех, ни ирония уже не спасали. Главным "фарабундо" у русских стал, как и ожидалось, Иосиф Сталин, а живой легендой (по аналогии с сальвадорским Карлосом Маурисио Фунесом Картахеной) – Владимир Путин ("За Путина на Нью-Йорк!").
Что действительно шло на пользу Генри – статус беженца, влюблённость (влюблённость в Ингрид), работа и книги. Впрочем, с книгами – как посмотреть. В принципе, на пользу шли любые, кроме, условно говоря, "русского стенда" в Ганновере. Ничего путного на этом "стенде" уже не было. Бóльшая часть русских писателей взялись за рецепты (кулинарные рецепты) и биографии современников. Особой популярностью пользовались биографии всё тех же артистов, спортсменов и лидеров НФР. Скажем так, Валерию Новодворскую и Виктора Шендеровича в Ганновере не давали. "Приёмные родители" Ослика считались экстремистами, их разыскивал Интерпол, а Генри то и дело писал в ООН, но всё без толку.
Зато в избытке печатали Пушкина, Достоевского и Гоголя с Прохановым. Их наследие вполне вписывалось в образ современной России, прославляя национальную самобытность и Иисуса Христа. Язычество, ислам, индуизм и иже с ними считались поверьем (весьма сомнительным и опасным поверьем), а идолы, Аллах и Будда – нежелательными (и крайне вредными) для русского самосознания. Запретные персонажи утрачивали своё влияние, уходили в подполье и бежали прочь.
Корабли инопланетян (подобно "философским пароходам" столетней давности) покидали родную землю. Прочь от пошлости (и "автора текста это совершенно не удивляло", как тонко подметила Валерия Новодворская в своих "Поэтах и царях"). Прочь от Пушкина, Достоевского и Гоголя с Прохановым. Прочь от русского панибратства, РПЦ, ФСБ и НФР.
Итак, с наступлением осени Генри Ослик, Собака Софи и Наташа Лобачёва вновь соединились (преодолев русский плен и издевательства). Им удалось вырваться, долететь и обрести наконец долгожданный покой. "Как же достали эти цари с поэтами!" – ругался Ослик, не скрывая презрения к догмам и мечтая выспаться.
Выспаться – и за работу! Именно осенью Ослик испытывал особое воодушевление и потребность в труде. Именно осенью – с дождями и шумом ветра – к нему приходили наиболее стоящие и конструктивные мысли.
Так случилось и в этот раз. С началом листопада он с головой ушёл в себя, едва успевая записывать идеи и лишь наспех обдумывая их. Анализ придёт чуть позже. Он привык уже к этому ритму – ближе к Рождеству Ослик возьмётся за детализацию, к марту сформулирует более-менее внятный проект, летом закончит с ним, и всё заново. В этом "заново" теперь, по сути, и была его цель. Подобно тому, как иллюзия способствует вдохновению, страсть к повторению создавала Ослику по меньшей мере внутренний комфорт.
Той же осенью (осенью 24-го) Генри окончательно убедился, что не может без Ингрид. "Хотя бы видеть", – мечтал он, и время от времени это удавалось. Ослик нуждался в ней ("I need you", как писал он когда-то Додж в День всех влюблённых), и это влечение становилось неотъемлемой частью его жизни. Влечение увлекало, а повторение, казалось, и было единственной возможностью удержать хотя бы иллюзию равновесия. Добавим к этому долгожданное возвращение Лобачёвой. Вот вам и картина скромного счастья в отдельно взятой человеческой судьбе.
В августе он закрыл текущие контракты, включая контракт по андроиду с Belgium Computers. Закрыл и удивился. А что удивляться? Время как распродажа. Тотальная распродажа в магазине "О’кей", после чего этот "О’кей" будет закрыт и – до свидания.
"До свидания, Генри", – написала ему Додж, прознав, что он влюблён и что идёт на Fall Out Boy в следующие выходные. Fall Out Boy давали последний концерт, и подобно тому как Ослик закрывал свои контракты, музыканты закрывали свои. Может и Эльвира хотела того же, как знать? Взять тех же крокодилов. Когда они ищут подругу, то издают специальные звуки. Сигналы идут на многие километры. Подруга приплывает, а когда ей надоедает, уплывает прочь.
Не зря это сравнение. Как мы уже знаем, даже с виду Ослик походил теперь на крокодила, а кому охота связываться с рептилией. На многие километры Эля слышала сигналы, идущие от Ослика, но колебалась. И вот на ж тебе – "до свидания". Тем не менее они встретятся, и не раз. Было бы странным не поиграть на чувствах друг друга, имея столь продолжительную связь.
"До свидания, Додж", – ответил Генри и пририсовал в конце смайлик, прекрасно понимая, что это игра, а никакая не обида и тем более не страх. Бояться им нечего. Их отношения – не контракт, и никогда им не были. В отличие от отношений с государством, регламентированных конституцией (в своём роде – социальный контракт), отношения любовников чисты, как лазурная даль.
При мысли о конституции Ослик вздрогнул.
Какая, к дьяволу, конституция! Конституция в РФ (как и в любой другой авторитарной стране) была лишь формальностью. Тут что с Муму у Тургенева в интерпретации Валерии Новодворской. "На Нюрнбергском процессе, – пишет она (всё там же, в "Поэтах и царях"), – осудили бы всех: Барыню – за приказ, Герасима – за исполнение преступного приказа. Да и вся дворня готова была исполнить барскую волю". (Нет, не зря он выбрал Валерию Ильиничну своей мамой.) "Так что с такими господами и с таким народом, – Осликова "мама" глядела в самую суть, – Муму всё равно было не жить".
Ослик не хотел быть Муму. "Лучше уж крокодилом", – думал он. За прошедшие годы Генри не раз переосмысливал свою модель ("безумную model of crocodile", как заметил Nature) и давно уже вышел за рамки обычной робототехники. Особенно в последнее время он всё больше отходил от программ и "железа", предпочитая сознание, образы и архитектуру мысли. Архитектуру свободомыслия, если хотите.
От "железа" (hardware) он отказался практически сразу с публикацией "Эволюционирующих машин". Зачем "железо", когда есть поле? Пусть не сейчас, чуть позже, не сомневался Генри, поле вытеснит тело. Осязаемое – не обязательно фактурное. Иными словами, он заглядывал в будущее и выносил за скобки, условно говоря, Ньютона (на радость Максу Планку), предпочитая механистическому подходу релятивистский.
Точно так же Ослик не колебался и с программами (software), допустив (и вполне справедливо), что "переводчик" полю ни к чему. Алгоритмы – да (алгоритмы – основа познания), но программы… Программы всегда напрягали Генри. Суть программного обеспечения, считал он, – чистая трансляция (перевод с человеческого на машинный). Дань "словесности", и к тому же – предмет зазнайства.
Миллионы программистов по всему миру задирали носы, считая себя интеллектуалами (и поди ж объясни им, что это чушь). Половина бюджета компьютерной отрасли уходила программистам. Как правило, слабо образованные, без должного воспитания, зато себе на уме, программисты терроризировали и отрасль, и весь мир. Они вели междоусобные войны, занимались хакерством, вымогали, а то и вовсе выдавали себя за правозащитников, воруя секреты спецслужб и делая их "предметом гласности".
Так что и с программами Ослик покончил. Разнообразные виды поля (особенно в сочетании) давали отличный эффект – и в техническом плане, и с точки зрения бизнеса: минимум затрат, максимум прибыли. Технология поля основывалась на нейронной природе сознания, поэтому и "транслировать" там нечего.
Пользователь сам конфигурировал машину, но не машину Тьюринга, а адекватный себе образ – осязаемый, с высочайшей производительностью и суверенный в плане мышления. Скажем так: Валерия Новодворская получала виртуальную Новодворскую, программист – достойного себе хитреца, а члены Народного фронта – тотальную распродажу в магазине "О’кей" (с последующей его ликвидацией).
Ослик же сосредоточился на сути.