В общем надо было уносить ноги, потому что всегда находятся услужливые люди, готовые вызвать полицию. К тому же по лестнице спускался распорядитель, и, хотя бояться его не приходилось, у нас не было охоты с ним объясняться. Мы пошли на рыночную площадь и почистились в подземной уборной. А потом завернули в кафе по соседству выпить кофе и поболтать. К этому времени про нож все мы почти забыли и с удовольствием вспоминали драку. Петушились, рассказывали, кто как отличился.
Но старик Носарь сидел молча.
- Я из него душу выну, - только и сказал он. Сроду не видел такого гордеца, как этот полукровка. Может, я и отговорил бы его, но мне было не до того. Вечером мне предстояло выдержать еще один бой.
3
Придя домой, я застал маленькую семейную идиллию. Нет, такого ничего не было. Они не вскочили, когда я вошел, как солдаты перед офицером. Было хуже. Моя старуха сидела по одну сторону стола, Гарри - по другую, радио тихо играло, и я почувствовал, что у них был разговор по душам, какой возможен только между друзьями. Это задело меня за живое.
- Явился, - сказала моя старуха, сразу меняя тон. Я давно заметил, что женщины это ловко умеют.
- Приветик, - сказал я и сел за стол на свое место, где стоял прибор.
- Его светлость ждет, пока ему подадут кушать.
- Ах, мама, давай поужинаем без ссоры!
- Поищи-ка свой ужин под тарелкой.
- Я, пожалуй, пойду, - сказал Гарри.
- Постой, сейчас весело будет, - сказала моя старуха.
- Оставайтесь, - сказал и я. - Повеселимся вместе - конечно, когда узнаем, в чем дело.
Но я знал, в чем дело и что лежит у меня под тарелкой.
- Нет уж, спасибо, Пег, - сказал он. - Я не хочу вмешиваться.
- Тогда что-нибудь одно; или вмешиваться, или нет.
- Ты о чем? - спросила моя старуха.
- Сама знаешь. Милые разговорчики у вас тут были, когда я вошел!
- Хватит!
- Пожалуйста, только нечего мне голову морочить.
- Ты что, мать свою не знаешь? - сказал Гарри. - Она своим умом живет, и, если ей захотелось поговорить со мной о тебе, это ее право.
- И могу все повторить тебе в глаза, - сказала моя старуха.
- Ну, я пошел! - сказал Гарри.
- Жаль, что он не остался послушать, как ты тут будешь речугу толкать, - пустил я ему вслед.
- Замолчи, или я снова запущу в тебя чайником! - сказала моя старуха. - Попрекаешь меня, что я все время кричу, а разве с тобой можно говорить спокойно?
И это была сущая правда. Сам не знаю, кто тянет меня за язык, когда спорить явно бесполезно. Особенно со старшими. Я заметил, что им нас не переспорить. Конечно, у них есть опыт, зато молодые быстрее соображают. Но все равно лезешь на рожон. Это вроде операции без наркоза - в конце концов становится так больно, что против воли стараешься причинить боль другому.
- Ну ладно, - говорю. - А все-таки я не понимаю, из-за чего шум.
- Я уверена, что у тебя хватит ума понять…
- Спасибо.
- Ты знаешь, из-за чего - из-за твоей получки.
- А ты что, подождать не можешь?
- Я сказала, что буду давать тебе карманные деньги… а ты нарочно вскрыл конверт. Зачем?
- А скажи, пожалуйста, откуда ты знаешь, что я его вскрыл?
- Погляди-ка под тарелкой. - Но я не стал глядеть - не хотел доставить ей это удовольствие. - Погляди, погляди!
- Нечего и глядеть, без того знаю, что ты шарила у меня в комнате.
- Сам виноват, - сказала она. - Я девчонкой работать пошла и гордилась, когда приносила деньги домой и отдавала твоей бабушке. Слышишь, гордилась.
- Теперь не те времена, все переменилось…
- Да, к худшему. Я на твоем месте сгорела бы со стыда! Мать всю жизнь билась одна, растила тебя, а ты вон что вытворяешь.
- Послушай, мама, - сказал я, пытаясь начать разумный разговор. - Послушай меня. Эти деньги я заработал. То, что было хорошо для тебя, мне не подходит… Конечно, я не отказываюсь, буду платить тебе за еду и квартиру. Но я хочу сам распоряжаться своими деньгами, сам покупать себе одежду. Довольно водить меня по магазинам и одевать, как маленького.
- Ты отдашь все целиком.
- Я буду тебе платить за еду и квартиру, чтобы нам не зависеть друг от друга.
- Знаю я, чего ты хочешь, - транжирить деньги на обезьяньи костюмы и водиться со всякими подонками. Так вот, говорю тебе: я этого не потерплю.
Тогда я отодвинул тарелку, схватил конверт и вытащил три фунтовые бумажки.
- На. Вот твои деньги, радуйся. - Я совал ей деньги, но она не шевельнулась. Тогда я швырнул их на середину стола. - Ладно, пускай здесь лежат, возьмешь, когда я уйду, ты ведь всегда так делаешь.
- Скорей у меня руки отсохнут.
- Жаль, что ты не так щепетильна кое в чем другом.
Мы оба вскочили, едва сдерживаясь.
- Ты о чем это?
- Да о твоем дружке.
- Ах ты, гаденыш…
На этот раз в меня полетел не чайник, а хлебница. Но я не зевал. Тогда она в бешенстве бросилась на меня. Я пригнулся, а выпрямляясь, со страху стукнул ее. Она остановилась как вкопанная. Потом отвернулась, пошла в угол и села на стул.
- Прости меня, мама, - сказал я, подходя к ней.
Она не ответила. Не сказала даже: "Ты меня ударил!" - и, честное слово, я восхищался ею. А ведь ей было очень больно. Удар пришелся прямо в солнечное сплетение.
- Я нечаянно, мама, ты так на меня накинулась. Нечаянно… Я не хотел.
Я уже стоял перед ней на коленях, а она обхватила мою голову и притянула к себе. Помнится, я плакал, как ребенок.
- Прости, мама. Возьми деньги, все возьми, что осталось. Я был не прав. - Я сказал так, но не скрою, при этом у меня мелькнула мысль, что напрасно я так легко сдался. Но мне сразу же стало стыдно.
- Нет, мальчик, - сказала она. - Не нужны мне твои деньги. Видит бог, не нужны. Я просто хотела поговорить по-хорошему и не совладала с собой. Оставь себе деньги, но относись ко мне по-человечески.
- Клянусь.
Мы долго сидели молча. Потом она спросила:
- Что ты имеешь против него?
- Не знаю. Вроде бы ничего… Будь он только жильцом.
- Я была одна больше пятнадцати лет, - сказала она.
- Не могу себя пересилить, мама. У меня все внутри переворачивается, как подумаю, что между вами что-то есть.
- Он хочет жениться на мне… а я не могу больше выносить одиночества. - Видно, она почувствовала, как я весь сжался. - Что ты стал бы делать, если б я вышла замуж?
Я не, ответил. Немного погодя я встал и умыл лицо. А она поджарила мне рубец в тесте и налила чаю. Я сел и стал есть. В кухне было хорошо и уютно, мы были вдвоем, и к тому же спор решился в мою пользу. Но никогда в жизни я не чувствовал себя таким несчастным. Уже в постели я вспомнил все бои, какие мне пришлось выдержать, и сказал себе: да, брат, нельзя все время терпеть одни только поражения, но иногда поражение лучше победы.
VI
1
Если разобраться, у нас на участке было не так уж плохо, стоило только привыкнуть. Я там не скучал, и лопатой шуровать, против ожидания, приходилось не слишком много - только в первый день меня заставили попотеть, потому что сломалась машина. А так я помогал то одному, то другому - работал отбойным молотком или крепил стенки, когда грунт был рыхлый. Мне нравилось копать, потому что часто попадалось что-нибудь интересное: как-то мы наткнулись на пласт хорошего угля, и, пока он не кончился, каждый мог взять себе мешок-другой. Но бывали находки и поинтереснее. В другой раз мы откопали гнутый мельничный желоб, по которому подавалась почвенная вода, и старик Джордж сказал, что желоб, должно быть, очень старый, потому что кирпичи не фабричные, а ручной работы и в толщину не больше двух дюймов. А потом мы дошли до того места, где стояла сама мельница.
У мельничного фундамента пришлось провозиться недели две. Он был сложен из каменных глыб чуть не в ярд длиной и не меньше фута шириной, но нашим предкам этого показалось мало, и они скрепили кладку цементом, который так затвердел, что пришлось вызвать подрывника. Там, где было когда-то мельничное колесо, мы нашли тайничок. Это было утром, часов в десять. Я сразу спустился туда и стал разгребать землю руками. Отыскал несколько старинных позеленевших монет с женским профилем (я решил, что это королева Виктория, но оказалось - королева Анна) и кольцо. Кольцо было покрыто каким-то налетом, но, когда я потер его о рукав, на нем заблестел зеленый камешек. Я спрятал все это в карман и никому ничего не сказал. В законах я был не силен, но отлично понимал, что Спроггет и дядя Джордж живо отнимут у меня кольцо, и тогда не видать мне его, как своих ушей.
Но все же я показал свою находку старику Джорджу. Он сказал, что монеты медные. Но когда увидел кольцо, оживился.
- Его небось мельничиха посеяла, - сказал он. - Много, должно, слез пролила. Сдается мне, это завезли сюда из России. Береги его, покуда у тебя невесты нет, но прежде, чем кому на палец надеть, убедись, что ты не ошибся.
Я не стал слушать этот бред. Но кольцо отнес домой и никому про него не сказал; вместе с монетами я спрятал его под половицу у себя в комнате и в дождливые вечера иногда чистил монеты, но чаще разглядывал кольцо. Оно было красивое, и его, видно, долго носили - надпись на внутренней стороне нельзя было разобрать. Зато можно было сколько угодно любоваться маленьким изумрудом; он был хорошо отшлифован и ярко блестел.