V. ПРОБИРКИ С КРОВЬЮ
- 1 -
…Держу в руках горячие пробирки с кровью, словно живые лейкоциты-эритроциты ударяют по кончикам пальцев. Частицы пойманных душ, живые клетки… Через минуту остынут, свернутся, умрут…
Дежурство в наблюдательной отвлекало от монотонного ожидания окончания экспертизы, избавляло от придирок за плохо вымытый пол, отвлекало от страха впасть в немилость и навсегда остаться здесь. Сидеть в маленькой душной палате, следить за капельницей, кормить больных, слушать их истории отвлекало от мысли о беспросветной тюрьме.
После завтрака в наблюдательной начинался обход. Врач протискивалась между кроватей и выслушивала прибывших за ночь.
- Брат побрился, пошел на работу, хлопнул дверью, а я легла на диван послушать новости, вдруг вижу: снова брат идет в ванну бриться. Я ему и говорю: "Да ты же только что на работу ушел!" Испугались они с матерью, вызывали скорую…
- Мужа застала с любовницей. Устроила им скандал! А они меня сюда привезли! Доктор, за что мне ставят уколы? За измену мужа? Он изменил - а я лежу!
- Доктор! Помогите! Вода из меня выливается! Льется через кожу! Вся постель у меня мокрая! Умру я без воды! Высохну совсем!
Врач молчаливо слушала. Да и что на это сказать? Диагностика - шаблон и нудная работа. Она попыталась пройти, не заметив отчаянного нечленораздельного шипения изо рта Коршуновой, но старуха вцепилась в накрахмаленный край халата мертвой хваткой. Давненько не попадалась такая знатная добыча! Она силой всех атрофированных мышц тянула самое главное для нее существо, силилась что-то сказать, разевала беззубый рот, шипела, мычала! Санитарка бросилась на подмогу…
Когда старуху отодрали, врач приказала:
- Развяжите ее, отпустите в коридор, дайте ей халат…
И, о чудо! Коршунову одели, выпустили из наблюдательной. И вот она уже долетела до конца коридора, торжественно присела на край дивана и…замерла…
Девчонки обрадовались:
- Глядите! Коршунову отпустили!
- Ну что, Коршун, плохо в наблюдательной? - обняла ее за худые плечи Наркоманка. - Опять побили? Соскучилась? Споем!
И вдруг… эта… немая бабка…широко раскрыла беззубый рот и - запела!
- У меня-я-я-я жена-а-а-а, ой, ревнивая-я-я!
На удивление старуха пела громко, мощно, ее голос оглушил коридор, костлявое горло скрипело, но все были рады неубитой песне.
- За такую песню пряник можно дать! - девчонки начали баловать освобожденную.
Дарованная свобода за два дня преобразила старуху. Она расцвела, помолодела, на щеках выступил румянец, она перестала мочиться под себя, привела в неописуемый восторг дежурных:
- Надо же! Коршунова сама по большому сходила! Пол- унитаза навалила! И как только в ней держалось! Молодец!
- Поправляешься, Коршун? Скоро выпишут тебя, - шутила Наркоманка, - артистка ты наша!
…А бабка старалась, вспомнила песни и вспоминала, громкий басок трубил даже по ночам…
- Если петь умеет - сможет говорить.
Еще чуть - чуть и бабка могла бы рассказать - кто она? Откуда? Где ее родня?
Но вдруг ее снова привязали…
- Девчонки, а Коршун снова на привязи!
Старуха сидела на своем обычном месте, в ремнях. Глаз утонул в лиловом разводе.
- Нассала на диван! Ох, замучилась я с ней! - жаловалась санитарка, - Виде-е-еть не могу-у- у! У! У!
- 2 -
Ночью привезли новенькую. До утра она кричала и будила коридор:
- Где мама! Позовите маму!
Утром мы увидели ее. Она сидела на кровати в розовом домашнем халатике, ее глаза были закрыты. "Слепая" - зашептались девчонки. А новенькая продолжала голосить:
- Не трогайте меня! Не подходите! Убью! - и отчаянно молотила кулаками воздух вокруг себя, била по не-видимой цели…
Чтобы ее привязать, понадобилось пять широченных длинных ремня, которые для особого случая храни-лись у санитарок, и ужасно провоняли мочой. Ими зафиксировали каждый бунтующий мускул, пропустили ремни под мышками, обхватили ими шею, плечи, бедра, а запястья прикрутили мягкими чулками… Слепая билась, вырывалась, выдирала ноги из петель, продолжая дико орать:
- Не подходи! Всех вас накажут!
Даже после того, как ее спеленали в кокон, кровать ходила ходуном и мелко тряслась…
- Позовите врача! Кто здесь врач! Вы слышите? Ну так знайте: у меня две мамы! Два папы! Четыре дедушки и четыре бабушки! Муж и маленькая Лилька! Если со мной что-нибудь случится - вы все будете перед ними отвечать! Всех вас накажут!!! Они чувствуют, когда мне плохо! Они меня найдут! Они придут! И мама моя! Позовите врача!
Пришла врач, но она чем-то не понравилась слепой:
- Позовите другого врача! Я хочу, чтобы врач был мужчина!
- Здесь нет другого врача. Расскажи, что с тобой случилось.
- Дома были мама…папа…мы поругались… потом я легла и куда-то упала…..меня разбудил папа…и повел в больницу…там был врач…он мне сделал укол…и мне стало очень плохо… все стали бегать от меня…я кричала: "Не бойтесь меня!", но ко мне уже никто не подходил…Потом меня увезли…
Между тем новенькой поставили капельницу, потом вторую, и мне приходилось целыми днями держать ее за руку, следить, как бы игла не выскочила из вены, или кто-нибудь из буйных не опрокинул капельни-цу…Дежурили также и остальные девчонки, вся малина, кроме Зозули и Малолетки…Им почему-то никогда не доверяли этих больных…
Мы уже знали, что новенькую зовут Любой. У нее был послеродовой психоз.
Три дня она лежала под капельницей с закрытыми глазами, ничего не видела, зато все слышала.
- Не надо бить бабушку! Не обижайте ее! - заступалась она за Коршунову.
- Да кто ее бьет?! Это же не Коршунова - а Коршун! Она сама любому волосы выдерет!
- Ну я же слышала, как били! Не трогайте! Я все расскажу своему папе!
Бабка Коршунова влюбилась в заступницу. Перестала прорываться в коридор, целыми часами неподвижно стояла на четвереньках, не отрывая влюбленных глаз от новенькой. Потом решила перебраться поближе, но ремень позволил ей только положить руки на соседнюю кровать. Так она и замерла в стойке, преданно глядя на связанную Любу.
Через три дня слепая открыла глаза, нянечка удивилась:
- А мы лечим-лечим, и не знаем, что глаза у нее такие огромные!
И действительно - удивительные светло - ореховые, в поллица! Вот уж действительно: две мамы, два папы, четыре бабушки.
Красота аномальна, как любое уродство.
Неземные космические глаза, кукольный носик - идеальная формула вида, но не подобие современного человека. Все, кто вне времени, сходит с ума, или заведомо сошедши…Аномалии тела ведут к аномалиям духа. Время убивает залетевших к нам из будущего.
- А ты к о г о боишься? - спросила у меня вдруг Люба, понизив голос. Я же вижу - здесь все к о г о - т о боятся!
Всевидящая ты моя… Здесь все боятся одинаково. И я боюсь вот этой самой твоей, недавно - моей - кровати, этих стен, этих пронзительных криков: "Укольчики!", но больше всего боюсь слова "никогда"…(И только не надо! умоляю! не надо сыпать на голову мелких дрожащих червячков - бывших бабочек с оторванными крыльями… не надо…вы же видите: я уже седая!)
- 3 -
Не нормально - не свихнуться от родов в российских роддомах. Кто рожал - подтвердит: экстрим, русская рулетка: если не по твоим мозгам вся эта грубость, хамство, антисанитария и врачебная халатность, так уж но-ворожденный точно приговорен.
Привезли Чурочкину, еще одну роженицу.
Ее не стали привязывать, была она сонная, вялая, целый день лежала грузно и неподвижно…
- Не знаю, что со мной случилось…Вдруг расхотелось жить…Увидела свою смерть…
Ей поставили капельницу.
- Привяжите меня! - переживала она, - Вдруг я дернусь! Вдруг воздух в вену попадет!
Ее запястье к краю кровати чулком, но она продолжала умолять:
- Возьмите за руку! Держите меня! Умоляю! Это очень опасно, если воздух…
Вся ее постель была в молоке. Оно текло непрерывно и застывало под ней желтым неприятным пятном. Грудь ей перетянули, но это не помогало. Тайком от нянечек она и Люба сцеживали молоко в умывальник, хотя это почему - то не разрешалось.
- Нельзя цедить! А ну, пошли на место! - санитарка тут же загоняла их в палату…
- 4 -
В шестом отделении началась дизентерия, и больных стали переводить к нам. Утром в наблюдательной по-явилось Чудовище, маленькое горбоносое существо с разбежавшимися в разные стороны глазами необыкновенной синевы. И сразу же послышался настойчивый голос:
- Дай яблоко откусить! Дай середку доем!
Она залезла к Любе на кровать, обняла ее, прилипла, заканючила:
- Дай! У тебя много! Целый пакет!
Та не пожалела, угостила, но что тут началось! Словно очнулась вся наблюдательная, послышалось и справа и слева:
- Им дала, и мне - дай! Дай шоколадку!
- И конфету дай!
- Дай печенье! Дай пирожок!
Огромный пакет со сладостями тут же опустел. Последняя конфета исчезла в беззубом рту бабки Коршуновой…Нянечка замахала полотенцем на попрошаек:
- Что ж вы, бессовестные, все поели! Она же после родов! На питательном растворе целый день! Под капельницей!
Но голодная публика уже развернулась в сторону объемного пакета Чурочкиной:
- Дай яблочко-о! Дай, середку дое-ем!