История с Козанострой вышла странная. Как-то в мастерскую заглянул вежливый седой господин. Пара охранников осталась у входа. Он попросил Ингу сделать куклу по фотографии. С портрета смотрел молодой красавец-брюнет.
– Это должна быть марионетка, – тихо уточнил посетитель. – Непременно марионетка, прошу вас. Такая… с ниточками, – и для наглядности пошевелил пальцами.
Куклу Инга сделала, стараясь не думать, зачем она понадобилась. Судя по гонорару, заказчик остался доволен.
Вечером долго не спалось. Все вертела находку, с ней и заснула.
Снились карты; горизонтали замкнутыми кривыми вплетались в сон. Черно-белые, они наливались розовым, нежным, как… волнушка? Нет, не гриб. Огромное ухо, в розовой мочке – сережка.
Вместе с ухом в сон вплыло лицо: пухлые губы, голубые, с темным ободком глаза. Девочка, лет семи. Но почему такая большая? Или… может, это Инга уменьшилась? Она оглядела свои фарфоровые руки.
Девочка подхватила ее и понесла. Раскачиваясь вправо-влево, Инга увидела четыре колонны, торчащие из-под клетчатой ткани, толстенную бочку с распахнутым зевом, в котором пылал огонь. Печка.
Тут вдруг бухнуло, так, что зазвенели стекла, взвыло, низко и оглушительно.
Девочка прижала Ингу к себе:
– Не бойся, Зойка. Не бойся, глупая. Мама сказала, как загудит, вниз бежать.
Схватила ее и потащила, гигантскими ступенями вниз. Раскачиваясь, Инга видела зеленые стены и людей, огромных, как девочка. На мгновение промелькнул такой же, как она, заяц с жуткими вышитыми глазами, а потом опять грохотнуло, совсем близко. Ее подбросило. От дыма с каменным крошевом сделалось невозможно вздохнуть.
Истошный лай выдернул из сна. Она рывком села, хватая воздух, и все никак не могла надышаться.
Навалилась паника: показалось, стены вот-вот рухнут, нужно бежать. Сердце стучало. Накинула халат, выскочила на лестницу. Штрудель рванул первым. Она увидела в зубах у собаки злосчастную куклу.
– Стой, – закричала и кинулась следом.
– Куда, сволочь?! – взревело двумя этажами ниже. – Шницель, мать твою, ты чё творишь?
Чьи-то ноги застучали по лестнице. У двери подъезда, по счастью, закрытой, она догнала таксу. Кукла лежала у лап, Штрудель рычал и скалился на соседа. Тот, здоровый, мордатый и обычно добродушный, смотрел на собаку со злостью.
– Что за фокусы? – набросился он на Ингу, – я ща сам его покусаю! Отбери куклу, а то я за себя не ручаюсь.
Инга, тяжело дыша, осторожно забрала добычу у собаки.
– Твоя? А зачем тогда на помойку выбрасывал? – парировала она.
Лицо соседа налилось краской.
– На ппп… помойку?! – повторил он. – Это ж реликвия! Бабкина! Она всю жизнь ее с собой возила… ей лет знаешь сколько! Я приехал, гляжу – нету, весь дом перерыл. К жене мать в гости приезжала, так я на дачу свалил, от греха, – пояснил он и вдруг покраснел еще больше. – Теща! Это ее бзик – все выбрасывать… я им устрою! – и, прижав к себе куклу, зашагал по лестнице.
Муж приехал раньше, как чувствовал.
Штрудель молотил хвостом, влюблено глядя на хозяина: хорошо, что вернулся! Я тут такого с ней натерпелся!
– Думаешь, вру? – спросила Инга.
Он задумался.
– Не знаю… Ты – человечек впечатлительный…
– Я спятила, да?
– Вряд ли, – сказал он. – Кто знает, куда ты заглядываешь, когда творишь? В какие пределы? – он помолчал. – И что выглянет, если смотреть слишком долго…
Инга не ответила. Перед глазами стояли зеленые стены убежища и чей-то страшненький заяц с вышитыми глазами.
Дай монетку
– Дай монетку, – сказала девочка.
Ей было не больше пяти. Румянец на пухлых щеках, чумазые ладошки – наверно, давно гуляет. Платье с кружевными оборками и соломенная шляпка юной модницы. Круглые глаза смотрели открыто.
Я сидела в парке, коротая время до встречи. Не задумываясь, протянула блестящую десятку – сдачу от мороженого, не сомневаясь, что монета нужна ребенку для каких-то сугубо детских и важных целей.
Например, подбросить высоко вверх и уронить в пыль, посмотреть, орел или решка, и ответить на какой-то очень важный вопрос. Или поймать блик меж липовых веток Михайловского сада и пустить солнечного зайца гулять по аллеям. Или, подумаешь, что тут такого – добежать до барышни в фартуке, которая торгует миндальными орешками у входа, и получить хрустящий кулек, пока мама отдыхает где-то на скамейке.
Ребенок забрал монету и деловито упрятал в кармашек. Вдруг хорошенькая мордаха сморщилась, и девочка прогнусавила тоненьким, через нос, голоском:
– Спасибо, дай бог вам здоровья, и чтоб… чтоб… – она замялась, – а дальше не помню, – закончила простодушно.
– Ты чего? – спросила я ошарашено, – Зачем?.. Кто тебя научил?
– В трамвае услышала, – охотно ответила она, – а бабушка сказала – вот, видишь, ходят, на конфеты просят. А бабушкиной пенсии на конфеты не хватит. Сережа и так все время работает, не надо его обере… обе… обер… оберменять…
– Обременять? – уточнила я, – что ты, бабушка же пошутила, наверное!
– Наверное, – она стояла, рисуя туфелькой по земле, – а Сережа – мамин брат. Он учится на капитана и работает в порту.
– А мама? – спросила я и тут же пожалела.
– Мамы нет, – ответила она просто, – ой, вон Сережа бежит! – она замахала рукой.
По аллейке к нам несся долговязый тип. На лице его была смесь растерянности и облегчения.
– Аленка, – запыхавшись, произнес он, – куда ты пропала! Немедленно идем, – он пытался придать голосу строгость, – извините, – бросил мне, не глядя.
– Сергей Ревцов, одиннадцатый "Б" – сказала я.
Он затормозил и уставился на меня.
– Таня? Ты? – переводил взгляд с меня на Аленку. – Что ты тут делаешь?
– То же, что, по идее, должен делать и ты – жду времени "Х", чтобы идти на встречу одноклассников. Рада видеть тебя. Племяшка твоя – просто прелесть!
Я улыбалась, хотя на душе было муторно. Сережкину историю мне рассказал кто-то из ребят, и я не знала, как правильно вести себя с ним.
Брат и сестра, двойняшки, Сергей и Рита учились в параллельном классе, и компания у нас была общая. После Алых парусов жизнь, как водится, развела всех в разные стороны. Фото в социальных сетях и короткие поздравления в день рождения, и то – в лучшем случае.
Рита увлекалась туризмом, в одном из походов и познакомилась с будущим мужем. Они поженились, растили дочку, а три года назад погибли оба – глупо, в отпуске, на горном серпантине, так и не добравшись до реки, по которой собирались спускаться на плотах.
Сереге досталось. Забота о матери, крохотная племянница, потеря половинки – они с сестрой родились с разницей в пару минут…
Все это промелькнуло в голове. Подумалось, что человеку с таким грузом должны быть не интересны все наши мелкие хлопоты: учеба, свадьбы, встречи выпускников…
А потом решила – к черту! Это Серый, старый мой приятель, и я не вижу, чтобы он сильно изменился за это время. И если в школе мне удавалось уговорить нашу компанию на что угодно, то почему я не могу это сделать сейчас? Поэтому сказала:
– Вечер скоро начнется, поехали вместе?
– Нет, Танюш. Прости. Времени нет. Выходить на работу в ночь, Аленке обещал погулять, надо маму разгрузить, она не справляется, – забормотал он. – Не до этого мне сейчас, Тань. Без обид, ладно?
Алена, глядя снизу вверх, переводила взгляд с меня на него. Ветерок теребил кружева на шляпке. Я задумалась и спросила:
– Сколько у нас времени? До твоей смены?
– У нас? – вскинул брови Сергей, но сказал: – до одиннадцати, в принципе, я свободен, но Аленка…
Я кивнула и ответила:
– Есть одна тема!
Серега засмеялся:
– Уже лет как семь я перестал вздрагивать от этой фразы. Думал, что больше ее не услышу. Тань, ты не меняешься…
Люди, которые считают, что для развлечений нужно потратить уйму денег, напрочь лишены воображения.
В магазине мы купили пакет геркулесовых хлопьев и целый час дрессировали воробьев с голубями на площади Искусств, а поэт наблюдал за нами со своего постамента.
Перемеряли с Аленкой все шляпки в Пассаже, призвав в ассистентки продавщицу, озверевшую от скуки и вынужденного безделья.
Обойдя Казанский, заспорили, действительно ли глаза Мадонны похожи на безнадежные карие вишни, и рассказали ребенку историю кораблей "Юнона" и "Авось", придумав новый счастливый конец.
Погладили лапу грифону. Уговорили Серегиного знакомого – водителя речного трамвайчика – контрабандой покатать нас по каналам.
Вечерело, Аленка потихоньку клевала носом, когда мы решили: пора!
Однокашники встретили нас громовым "Ура!". Ребенка уложили дремать в одной из комнат, и три часа пролетели, как миг. Оказалось, что мы – все те же. Мальчики-девочки, обрастаем делами, заботами, а внутри – не меняемся…
– Только не вздумайте потеряться, – грозили нам ребята, шепотом, чтоб не разбудить девочку, – не пропадайте, слышите!..
Спящую Аленку сдали бабушке, а я вместе с Сережкой поехала в Гавань.
Мы стояли, глядя на воду.
– Мне пора. Странный вышел вечер, – сказал он, – и… удивительный, – он посмотрел на меня.
– Дай монетку, – попросила я.
Он выгреб из кармана горсть мелочи.
Я взяла монетку, и, подбросив, наблюдала, как она серебристо блеснула и ушла под воду, затерявшись в безлунной ряби залива.