4
Я проснулся на верхней полке девятого вагона. Транссибирский экспресс приближался к станции Логовушка. Название звучало одновременно ласково и настораживающе.
Полку подо мной занимал громадный молчаливый дагестанец. Просыпаясь с утра, он долго лежал, смотрел в окно, потом доставал свертки и завтракал: выпивал бутылку водки и четыре бутылки пива, а закусывал он все это копченой рыбой.
Дагестанец да я - остальные пассажиры были местными. Крепкими сибирскими мужчинами. На пальцах они носили перстни из фальшивого золота. Еще в самом последнем купе перед туалетом ехали несколько солдат в коротких кирзовых сапогах и гимнастерках без ремней.
Соседи пробовали со мной общаться. От голода и усталости я не был способен на вежливость. Когда один, с ног до головы изукрашенный синими уголовными татуировками и имевший восьмиконечные звезды на коленях, сказал, что мои tatoo - гнилые, я ответил, что зато у него - очень красивые.
Сибирский мужчина посмотрел на меня так, будто я только что, стянув носок, размешал горячий чай в его стакане грязным и большим пальцем ноги.
Поезд ехал через Иркутск, Красноярск, Новосибирск… гнойные промышленные наросты с ошалевшим от безденежья населением и бандитами в спортивных костюмах, носы которых выдавали их боксерское прошлое.
Куда именно нужно переводить время, я давно забыл. Спать начинало хотеться в самые неожиданные моменты. Иногда - сразу после обеда. Иногда в семь вечера. Зато после часа ночи заснуть было практически нереально.
Я не ел второй день. Сперва было тяжело, а потом втянулся. Иногда я ходил пить воду из-под кранчика в туалете. Зато сигарет у меня было еще много.
Деньги давно кончились. Рублей осталось всего несколько, а доллар - один, годный разве что на сувенир.
Спал я не раздеваясь. Белые катышки от простыней смотрелись на моих черных джинсах так, будто я провел ночь в вытрезвителе… а ведь ни разу в жизни я не проводил ночь в вытрезвителе.
На станциях бабушки продавали не семечки, а кедровые орешки. Кроме как на станциях, я совсем не видел за окном людей. Покосившиеся дома, распаханные квадратики земли, столбы электропередач, брошенные исполинские бетонные коробки, сгнившие железные механизмы… а между ними - огромные необитаемые пространства.
То есть следы есть… когда-то человек здесь водился… только ушел при нашем приближении, а может быть, спрятался… не любит дневного света. Она такая, моя большая, занявшая две трети Евразии, страна. Много-много места… и совсем немного запуганных, много пьющих людей.
Тайга снаружи горела. Копоть проникала в мельчайшие оконные щели, пачкала белье и оседала на волосах. Может быть, поэтому машинисты спешили проскочить таежные перегоны. Состав летел с труднопредставимой скоростью.
Были перегоны, во время которых проводник предупреждал: держитесь подальше от окон. По его словам, население целых губерний с оглоблями и берданками наперевес временами атаковало состав и на ходу свинчивало детали из цветных металлов.
Впрочем, иногда тормозить все-таки приходилось. Там, где рельсы шли по узким, нависающим над обрывом участкам, мы останавливались и дальше ползли со скоростью выпившего пешехода.
Внутриэкспрессное радио транслировало характерные мотивчики про козырную юность и плачущую на суде маму. Пассажиры, перекрикивая радио, общались:
- Что ты, падла, крыльями своего носа тут машешь? Взлететь охота?
Уже к четырем часам дня в вагоне не оставалось ни единого трезвого мужчины старше четырнадцати лет. Допив напитки, сибиряки вставали и шли ухаживать за проводницей, пожилой монголоидной женщиной. Они называли ее "солнышко", они пахли в ее сторону своими телами… иногда они засыпали, не дойдя до купе проводников.
Так я и ехал. Планета Земля два раза подряд подставила бока своему светилу… исполнилось ровно три недели, как я уехал из Петербурга, и волосы на моей голове отросли еще на полтора миллиметра… больше в мире не произошло ничего… я засыпал в тайге и просыпался в тайге, я становился старше, но не становился умнее, а поезд ехал все западнее.
5
Возникало ли у вас ощущение, что кровать, в которой вы проснулись, - это и есть ваш единственный дом? Другого не будет. Вы просыпаетесь, закуриваете, понимаете, что бежать некуда.
Прежде чем родился мой сын, я довольно часто просыпался в чужих кроватях. Навыки, необходимые для ночевания в незнакомых квартирах, выработались у меня быстро.
Просыпаясь, я всегда знал дальнейшую последовательность действий. Например, где, если проснулся раньше хозяев, искать кофе и сигареты. Понимал, когда нужно убирать за собой кровать, а когда - не обязательно. Умел мыться в чужих ванных.
Теперь столь же быстро я обучился жизни в поездах. На верхнюю полку я взбирался ловчее Спайдермена.
В Красноярске дагестанец, занимавший полку подо мной, вылез, а его место занял старик-инвалид. Возможно, покупая в кассе билет, он заплатил за него только половину стоимости. У него была всего одна рука (левая) и одна (тоже левая) нога.
Правая рука отсутствовала по самое плечо. Спал старик именно на правом боку. Когда вечерами мне было не уснуть, я лежал и пытался понять: удобно спать, опираясь на плечо, из которого не растет рука, или, наоборот, не удобно?
Лежа у себя на полке, старик читал книгу, на обложке которой значилось: "Васко Нуэньес де Бальбоа. История покорения Западных Индий". В томе было не меньше полутора тысяч страниц.
Рядом с ним ехали каторжники и беглые солдаты… ехали люди, которые подолгу обсуждали, можно ли считать настоящим вором гадыча, отсидевшего в тюрьме меньше двенадцати лет… а он сквозь очки читал книжку с таким странным названием… мне нравилось смотреть на всю эту картину.
Среди московских журналистов у меня есть шапочный знакомый, в свое время возглавлявший отдел в серьезном еженедельнике. Смыслом его существования было изучать французский язык.
Он не просто разговаривал по-французски. Он ради этого жил. Специально ставил себе акцент, выписывал и учил редкие обороты речи…
При этом парень был не дурак выпить. Как-то он приехал в город Ярославль и с радостным визгом предался древнерусскому запою в компании ярославских трактористов.
На одиннадцатый день он проснулся в стогу сена. Стог располагался на обочине трассы "Золотое кольцо". Ботинок на ногах у приятеля не было, зато на его голое тело был надет ватник… почти не рваный.
Неподалеку был припаркован двухэтажный автобус и стайками бродили… правильно, французы. Сизый, подрагивающий конечностями коллега подошел поближе и на языке Мишеля Монтеня спросил у французов, который час и не дадут ли они ему сигаретку?
Не возьмусь описывать выражения французских лиц.
6
Новосибирский железнодорожный вокзал был импозантен. У входа в прохладный "Зал ожидания" дежурная орала на чернокожего кавказца, чтобы он убирался туда, откуда и возник. Я понял, что вернулся домой.
В ларьках по-прежнему продавалась "кока-кола". Рекламные щиты рекламировали средства мобильной связи. По привокзальной площади ходили красивые и модные девушки. Поймите меня правильно: КРАСИВЫЕ И МОДНЫЕ ДЕВУШКИ.
Это был дом. Почти моя прихожая. Все, что могло произойти со мной плохого, уже произошло, а теперь начиналась цивилизация, и это было хорошо.
Я купил себе газету "Московский комсомолец". Ничего, что на полосе официальной хроники был помещен отчет о Всемирном съезде сибирских шаманов. В остальном это была настоящая свежая газета, говорившая именно о том, о чем я привык слушать.
Рядом с газетным киоском стоял ларек с видеокассетами. Среди новинок имелось такое чудо, как "Жадные спермоглоты. Часть 17". То есть, возможно, где-то существовали и шестнадцать предыдущих частей.
Я чувствовал родной, но чуть подзабытый запах: это была цивилизация, и у нее были гнилые зубы.
Оставшейся мелочи должно было хватить на маршрутку до аэропорта. Регистрация на самолет до Петербурга начиналась приблизительно через полчаса, а заканчивалась через полтора.
- Такси не нужно?
- Нет.
- А тебе куда?
- В аэропорт.
- Опаздываешь на самолет? Не отказывайся. На машине довезу быстро.
- Сколько стоит?
- Как обычно.
- Я не знаю, как здесь обычно.
- Тариф: доллар.
Если честно, мне хотелось приехать в аэропорт именно на такси. Просто для того, чтобы убедиться, что Азия окончена и начинается цивилизованная жизнь.
И как раз доллар у меня был. Ровно один американский доллар.
Таксист был невысок, мускулист и рыжеус. Может быть, он был отставным военным невысокого звания. Я кинул рюкзак в багажник, сел на переднее сиденье и закурил. Таксист вырулил на мост через реку Обь.
Город Новосибирск был из тех, про которые говорят "чистенький", как про носки, которые носят уже пятнадцать лет и при этом постоянно стирают.
Мы болтали. Водитель сказал, что помирает, пива хочет, и научил меня зажигалкой открывать бутылки. Чтобы сковырнуть пробку, говорил он, нужен не удар, а толчок. Упираешь зажигалку не в большой палец, а в сгиб указательного - хоп!
- Именно указательного?
- Он мягкий. На нем синяков не остается.
- А-а-а…
Мы проехали еще. Многоэтажные дома давно кончились, но Новосибирск все еще продолжался.
- Большой город. В смысле - длинный. Едем-едем…
- Да. У нас просторы сибирские.
- Цены, я смотрю, тоже.
- В смысле?
Таксист сказал, что если поехать вон туда, то попадешь в Академгородок. Я спросил, далеко это. Сколько стоит доехать?
- Так у нас везде одинаково.
- Сколько это, "одинаково"?