- Сначала ты сказал "тридцать". Ты стесняешься своего возраста? Не стесняйся. Шнуру, кстати, тоже тридцать один. И всем нормальным парням в этом году исполняется ровно тридцать один. Ты, кстати, нормальный парень?
- Так себе.
- А почему ты тогда не любишь Шнура? Так и скажи, что завидуешь ему.
- Я? Ему? У него же зубов нет!
- При чем здесь зубы? Шнуру, кстати, все завидуют.
- Ну, раз все, то и я. Признаюсь: немного завидую, да. Зато Земфира посвятила мне песню. А Шнуру кто-нибудь посвящал песню?
- Земфира, кстати, жаба.
- Земфира круче, чем Бьорк! Только не такая sexy.
- Тридцать один год… это ведь очень много… это ОЧЕНЬ много… кстати, самое интересное в твоей жизни уже прошло… ты в курсе?
- Сколько тебе, умник?
- Я молод. Мне 26. А ты все - свое отжил. Что за кассета у тебя в плейере?
- Это не плейер. Это радио.
- Радио? А я думал, Шнур.
- Я настолько не люблю Шнура, что отказываюсь от своего возраста. Мне не тридцать один. Мне пятьдесят шесть. Вернее, сто пятьдесят шесть.
- О как!
- Целое поколение мутантов. Всем - тридцать один. Почему так, а?
- Генетика. Кстати, давайте выпьем за генетику!
Я посмотрел на часы. До поезда домой оставалось еще два с половиной часа. Я не был уверен, что вынесу общество парней еще хотя бы десять минут.
4
Парни пили водку, а я не пил. Уже почти год я не пил водку, не пил пиво, не слушал Шнура из группы "Ленинград", который, по слухам, пьет и то и другое… я прятался от мира, а мир этого не замечал.
Все эти разговоры… слова, означающие только то, что собеседникам нечего сказать… кроме того, я устал. Вчера я лег поздно, ночь провел на верхней полке, встал в полседьмого утра и весь день болтался с этими остолопами. Спать хотелось так, что, прикуривая, я зажмурился от попавшего в глаза дыма и едва не заснул.
Я посмотрел на часы и сказал, что еще минут двадцать, и я пошел. Парни пробовали уговорить остаться в Москве еще на день.
- Зачем тебе в Петербург?
- У меня билет.
- Поменяй билеты. Поезжай лучше в Ленинград.
- Слушать Шнура?
- Да! Да!
- Терпеть не могу Шнура.
- И вообще, переезжай лучше в Москву, а?
- Что я буду делать в этом странном городе?
- А что ты у себя в городе делаешь? Романы пишешь?
- Романы я решил больше не писать. Платят плохо, и вообще… сволочной бизнес. Лучше уж вам, козлам, продаваться.
- Тогда чем занимаешься?
- Я много чем занимаюсь. У меня, между прочим, недавно сын родился.
- И все?
- Еще я работаю.
- Над собой?
- Я очень много чем занимаюсь.
- Парень! Ты занимаешься херней!
- Сын - это тоже херня?
- Не обижайся. Выпей.
Я сказал парням, что сейчас приду. По мраморному полу Ленинградского вокзала цокали пассажиры не очень дальнего следования: от касс до расписания поездов и обратно. А вдоль стен сидели люди, которые никогда и никуда отсюда не уедут. Которые уже доехали до самой последней станции в своей жизни.
Снаружи было темно. Чертовы московские небелые ночи - никогда не поймешь, что за время года.
Курсанты в военной форме, черные дагестанцы, даже летом в ондатровых шапках, беззубые, как певец Шнур, проститутки, милиционеры, туристы с рюкзаками… дед в пиджаке с орденскими планками спит прямо на асфальте.
Об деда стучали капли дождя. Именно так выглядел мир, от которого я прятался.
Я не желал слушать о том, что 31 год - это конец и самое интересное уже прошло. Может быть, из-за этого я прятался от мира… но стоило мне отъехать от дома всего на одну ночь пути, как я услышал именно то, чего боялся.
Я завел себе аквариумную черепашку… и бросил пить алкоголь, ведь трезвые мы редко думаем о таких вещах… а этот гад взял и все испортил.
В низинке стоял Казанский вокзал с голубым циферблатом часов, левее - концертный зал с подсвеченными афишами, еще левее - стеклянная коробка универмага "Московский", на другой стороне площади - Ярославский вокзал и теремок станции метро "Комсомольская".
На фоне этого языческого великолепия Ленинградский вокзал выглядел очкариком в шляпе-пирожке, который говорит: "Нет, спасибо", когда соседи по купе спрашивают его: "Эй, чмырь, хочешь стакан самогона и закусить чесноком?"
Странно, я приезжаю в этот город уже пятнадцать лет подряд, но ни разу не был на Казанском вокзале… и в Казани тоже не был… что говорить про те края, где растут дыни и героин, у девушек ацтекские профили и никто не знает, что Джими Хендрикс - мертв?
До поезда домой была куча времени. Подземный переход пах рвотой. Чем еще он мог пахнуть?
Внутри Казанский вокзал был громаден, темен и полон таинственных голосов. Как рекламный проспект: посмотрите на вокзал и представьте, как выглядят места, до которых можно отсюда доехать.
Перед окошками касс не было ни единого человека.
- Знаете… это… У вас есть билеты в…
- Куда вам нужно?
- Куда-нибудь поюжнее.
- На море?
- Нет, на море я не хочу. Есть билеты до Китая?
- Вы хотите уехать из Москвы в Китай? У нас нет прямого сообщения с Китаем.
- А с чем есть?
- Куда вам надо?
- В Китай. Или в Иран.
- В Иран без пересадки проехать невозможно.
- А с пересадкой?
- Я не знаю. Вы хотите уехать в Иран?
- Да. В Иран. Или в Китай. Что там есть неподалеку?
- Где "там"?
- Ну… рядом с Китаем?
- Там много чего есть.
- А когда ближайший поезд до "многочего"?
- Острим?
- Смешно получилось, да?
- Хотите, я позову милиционера?
- Не надо. Продайте мне билет до…
- Докуда?
- До ближайшего к Китаю… или к Ирану места. На ближайший поезд до ближайшего места.
Кассирша долго щелкала компьютерной клавиатурой. Если я захочу передумать, то делать это нужно прямо сейчас. Я стоял и слушал, как кассирша перечисляет названия городов. Каждое из них пахло дыней и изюмом.
- Есть билет до Ташкента.
- Отлично! Я беру.
- Поезд фирменный. Дорогой.
- Не проблема. Когда он отходит?
- Через двадцать минут.
Я достал из кармана московский гонорар. Часть денег была в долларах, но некоторая часть - в рублях. Я по одной запихивал желтые купюры в крошечное окошко кассы.
5
Табло "№ 613, Москва - Ташкент, 23:35" отыскалось быстро. Перед табло стояла огромная толпа милиции и пассажиров. На перрон никого не пускали.
Азиатские мужчины выкрикивали свои брызгающиеся слова. Я протиснулся в центр толпы. Дорогу дальше перекрывали плечом к плечу стоящие люди в черной униформе. Наверное, железнодорожники.
Молодой узбек передо мной что-то выкрикнул и тут же получил милицейской дубинкой в лоб. Парень упал. Толпа отшатнулась назад. Запищали придавленные дети.
Черный железнодорожник крикнул мне:
- У тебя что? Удостоверение?
- Билет. Вот он.
- Русский? Проходи!
За первой цепью стояли еще типы, в штатском. Они досматривали сумки и карманы пассажиров. Мои досматривать не стали. Проходя мимо подземного перехода, ведущего на перрон, заметил, что внизу он тоже блокирован милицией. Фирменный и дорогой поезд был как близнец похож на тот, что мог увезти меня домой. Завтра с утра жена проснется заранее… станет лежать, длинноногая… не вставая из постели, она будет прислушиваться… а когда я на цыпочках войду в комнату, жена, не открывая глаз, улыбнется…
Вернее, нет. Не улыбнется.
Проводник был одет в парадную желтую форменную рубаху.
- Проходи! Билеты есть? Проходи!
Я зашел в купе. Сказал попутчикам: "Здрасти", взял с собой сигареты и вернулся на перрон.
- Ташкент, это что за страна?
- Узбекистан.
- Слушай, а чего, здесь всегда так?
- Как?
- Ну, милиция… лупят всех.
- Всегда.
- Понимаю. Мы поедем через русско-узбекскую границу?
- Мы поедем через русско-казахскую границу. А потом - через казахско-узбекскую.
- Навороты, mazafaka.
- Что?
- В России мы где-нибудь будем останавливаться?
- Много раз!
- Ну, например, где?
- Например, в Волгограде.
Поезд потихоньку тронулся. Я докурил сигарету, зашел в вагон, залез на верхнюю полку и уснул еще до того, как опустил голову на подушку.
Волгоград не был мне интересен. Я уже бывал в этом городе. Правда, давно.
Волгоград, 1986 год.
1
В день шестнадцатилетия мне аплодировал громадный Дворец спорта. Я сидел - единственный во всем громадном здании, - а несколько тысяч мужчин и женщин хлопали в ладоши и поздравляли меня с моим праздником.
Здоровенный, битком набитый стадион рукоплескал… лично мне… стоя… очень долго… вам когда-нибудь аплодировали Дворцы спорта?
Тогда, пятнадцать лет назад, все очень неплохо начиналось…