Валютный отдел располагался с изнаночной стороны рынка. Пустой двор. Кучи строительного мусора. Торчащие над низенькими зданиями минареты Биби-Ханум. Одинокая земляная печь тандур. Вокруг печи прямо на земле сидят узбекские деды в тюбетейках и линялых халатах.
Над тандуром висела вывеска "Ход-Док". Я даже не сразу понял, что имеется в виду.
Мы отыскали место в тени и закурили. Абдула-Умар смотрел на группку парней в противоположной стороне двора, а они смотрели на нас. Они видели, что я белый, и понимали, зачем я сунулся в эту дыру, но не спешили.
Потом к нам был прислан переговорщик. Пожав Абдуле-Умару руку и поболтав с ним по-узбекски, он спросил, сколько денег я хочу поменять. Голос у парня был такой, словно он перед публикой читает стихи из Корана. Кожа у него на лице лопалась от нестерпимого зноя.
Я сказал, что $20.
- Давай.
- Что - давай?
- Деньги давай.
Я отдал ему зеленую купюрку, парень сунул ее в карман и, не торопясь, ушел.
- Он не обманет?
- В смысле?
- Он не исчезнет с моими деньгами?
- Зачем?
Парень все не возвращался.
- Почему вообще такие сложности?
- Менять валюту - уголовное дело. Сразу тюрьма.
- Для русских тоже?
- Для русских особенно.
Оказаться в тюрьме по такой жаре не хотелось.
Минут через пятнадцать к нам подошел уже совсем другой парень. Он протянул мне пачку местных дензнаков. Я попробовал засунуть ее в карман. Ощущение было такое, будто я несу в кармане джинсов кирпич.
5
Над Самаркандом спускался вечер, и мы, наконец, шли в чайхану нормально поговорить.
Мы попетляли по улице, по которой в свое время пронеслись, взяв город штурмом, кентавры Чингисхана, поднялись на холм, где еще раньше стоял походный шатер Александра Македонца, он же Искандер Великий, и вышли к знаменитому во всех частях света мавзолею Шах-и-Зинда. О существовании мавзолея я три минуты назад узнал от прапорщика.
Это был самый конец города. Скала, к ней прилепился мавзолей с кирпичным куполом, вокруг - старинное кладбище, а сразу за ним - крутой обрыв: метров тридцать отвесной стены. Внизу виднелся утонувший в жидкой грязи арык.
Дальше начиналась пустыня и горела помойка. Дым полз по пологим холмам и ел глаза. Несмотря на благочестивое прошлое, соваться сюда не рисковали даже наглые узбекские жандармы.
На заборе перед входом в мавзолей было мутной краской написано: "Fanta. Vodka". Это была реклама заведения и вывеска одновременно. Абдула-Умар носом чуял запах алкоголя, норовил перейти с рыси на аллюр и по ходу объяснял, куда именно мы бежим:
- Это хорошее кафе. И недорогое. Прямо за мавзолеем.
- Если недорогое, то вряд ли хорошее.
- Там за кафе есть такой обрывчик. Оттуда сбрасывают вниз людей.
- Каких-то конкретных людей? Или всех подряд?
- Если серьезные парни решают обсудить серьезное дело, то договариваются встретиться в Шах-и-Зинде. А если дело не выгорает, то кого-нибудь сбрасывают с обрывчика вниз. Милиция никогда не возбуждает дело, потому что свидетели каждый раз говорят, что тот, кто упал, был пьяный и просто поскользнулся.
- Я что-то не уверен, что хочу идти в это кафе.
Перед входом стоял большой стенд для туристов. На нескольких языках он объяснял, где именно мы планировали перекусить и выпить водки. Больше всего в исторической справке мне понравился заключительный абзац, сообщающий, что человек, совершавший возле мавзолея намаз на протяжении сорока четырех понедельников подряд, может рассчитывать на исполнение любого желания.
Место, как я понял, действительно было… как сказать?., с атмосферой. Даже нищие здесь не просто клянчили денег, а попрошайничали "ради ста чудес Шах-и-Зинды".
Посреди чайханы стоял бетонный бассейн с тоненькой струйкой фонтана. В воде охлаждались бутылки с местным пивом. Азиаты не обращали на них внимания. Верные заветам своего земляка Омара Хайяма, они пили не холодное пиво, а теплую водку.
Ужинать следовало не сидя за столами, а откинувшись на громадных, как кусок пляжа, лежаках и утопая в куче подушек. Мы сняли обувь и легли. Официант принес осточертевший зеленый чай и черствые лепешки. На лежак перед нами поставили столик почти без ножек, а на столик поставили водку. Она воняла бензином.
На лежаках вокруг меня сидели и лежали молчаливые люди. Чуть в стороне, в огромном котле людям готовили жирную еду. Женщина в национальном костюме брызгала водой из ведра на пыльную дорожку.
Еще неподалеку несколько мужчин в странных одеждах сворачивали головы и рассматривали меня. Очень долго и пристально рассматривали.
Я спросил у Абдулы-Умара, почему они так на меня смотрят.
- Это джуги. Черные люди. К ним не ходи. Они даже своих грабят. На всех плохо смотрят.
Пиалы с теплой водкой мелькали в его ловких пальцах. А я пил минералку и нюхал дым горящей помойки. Плохо не пить в чужом городе. Алкоголь - очень выгодное вложение денег. Ты покупаешь кружку пива, а она гарантированно сжирает 1/72 часть твоих суток.
Если покупать в сутки семьдесят две кружки пива, то вся твоя жизнь будет без остатка занята важным и очень интересным занятием: перегонкой пивного солода на воду и крахмал.
Почти смертельно пьяный Абдула-Умар объяснял, что курить вредно:
- Вот - лошадь. Пусти ей струю в нос - упадет. Мы, когда пацанами были, лошади в ноздри струю дыма пускали: лошадь падала. Или поймаем змею, пасть ей разожмем и дуем туда. Она танцует, ей кайф, понимаешь? Больше не кусается…
Потом Абдула-Умар заснул прямо за столом. Я решил бросить его и пойти в гостиницу спать. Однако перед этим хотелось посетить туалет. Бармен сказал, что какой-то особой уборной у них нет и мужчины писают, просто подойдя поближе к обрыву.
Я сходил к обрыву, потом застегнул неудобные пуговицы на джинсах, обернулся и увидел, что окружен группой джугов.
Они были пьяные и действительно очень черные. Они внимательно меня рассматривали. Оторвавшись от стола, теперь они цыкали всеми возможными зубами.
Просто так взять и рубануть незнакомому человеку по голове… по себе знаю, насколько это нелегко. Я знал, что сначала они что-нибудь мне скажут. Один из джугов на очень плохом русском спросил, зачем я сюда приехал.
- Тебе действительно интересно это узнать?
- Моему дяде такие лысые, как ты, в Москве глаз выбили.
- Я искренне сочувствую твоему дяде.
- Они ударили, и глаз на землю упал… А ведь он пожилой человек.
- Тем сильнее я ему сочувствую…
Они еще поцыкали. Я видел, что сейчас… вот сейчас, кто-то первым выбросит кулак в мою сторону.
- Не надо было тебе сюда приезжать…
- Да?
- Мы сейчас убивать тебя будем.
- Стоит ли?
Фраза была неуместна, как я, со своей необрезанной крайней плотью, был бы неуместен в главной самаркандской мечети.
Драться с семерыми сразу было бесполезно. Я стоял на самом краю обрыва. То есть я бью в лицо первому из джугов, и это будет последнее, что я успею, прежде чем забрызгаю камни внизу.
Кроме того, мне не хотелось драться. Мне хотелось белого молока жизни, а вовсе не драться.
Нужно было выруливать, но как, я не знал.
Я обшаривал полустертые файлы памяти, но находил там только всякий мусор… ничего важного там не находил.
Странно… ведь было же во мне что-то ценное… то, что не позволяло за просто так сбрасывать меня на дно обрывов… но вспомнить, в чем оно состояло, я не мог.
Я мог бы сказать им… если честно, я не мог сказать джугам ничего.
Представьте, как бы глупо я выглядел, если бы вздумал рассказать этим черным людям про то, что всего полгода назад жадный, но модный глянцевый журнал "ОМ", с которого месяцами невозможно получить уже заработанный гонорар, назвал меня "лучшим писателем страны".
Там была моя фотография, а рядом - фотография ведущей ТВ-шоу "Квартирный вопрос". Девушку признали "Showgirl года" с формулировкой: "Что еще может интересовать современного человека, как не обустройство собственного жилища?"
Я считал себя довольно современным парнем. Однако я стоял на краю обрыва, зажатый между семерых центральноазиатских гангменов, и сознавал, что помимо обустройства квартиры меня занимает множество иных вопросов.
Готов ли я умереть прямо сегодня вечером? Готов ли я к тому, что последнее, что мелькнет перед моими собственными глазами, это арык, выше берегов набитый узбекским дерьмом, и спящий за столом прапорщик местных Вооруженных сил?
Милиционеры заберут мой труп и закопают его в местную почву. Прежде я представлял это событие немного иначе. Знаете, я действительно испугался, стоя там, на обрыве.
Один из джугов разбил бутылку о камень и, наклонив голову, бросился на меня, но еще до этого из-за камней показался бегущий со здоровенным колом в руках Абдула-Умар, а за ним в нашу сторону неслась целая толпа прихожан мечети, все - в белых шапочках, и все они орали непонятные мусульманские слова, заслышав которые, джуги, черные и злые люди, грабящие даже своих, задирая ноги и поднимая тучи пыли, бежали вниз, прямо по древним и узким узбекским могилам.
Они сбежали на дорогу и уже неслись прочь от города. Я стоял и смотрел, как они убегают.
Мне говорили: бойся беды, напоминали, что нет надежды, но помню я - тело дороже еды, а жизнь важнее одежды.