* * *
Жарият скрывала от всей семьи, как сильно она скучает по Кумуху и как ей хочется поехать туда, посетить могилу мужа и поплакать на ней обо всём, о чём тоскует душа. Только внуки могли отвлечь её от горьких мыслей, и старая женщина, не чая души в обоих, а особенно в Имране, то и дело баловала своего любимца ласковым словом и припрятанными специально для него пряниками или халвой.
Малика выросла без её участия, и теперь её бабка навёрстывала упущенное время, общаясь с выросшей внучкой и щедро наделяя её как назидательными советами, так и всевозможными историями древней Лакии.
– Расскажи мне что-нибудь, дадэй! – говорила Малика, опускаясь на коврик перед креслом, где обычно сидела Жарият.
– Ну, что тебе рассказать, милая, я уже и не помню, чего я тебе ещё не рассказывала, – отвечала та и надолго задумывалась, а Малика молча ждала, зная, что вот-вот последует продолжение. Ей нравились все эти истории, и ей сейчас пришло вдруг в голову, что когда-то и она сама будет рассказывать своим внукам слышанные от бабушки истории. Правда, это будет не скоро…
– Не помню, рассказывала я тебе о том, что когда-то наши земли простирались аж до самого Цудахарского моста, и по одну сторону границы располагался лакский аул, а по другую – даргинский. Жители обоих аулов не жаловали друг друга, каждый считая другого чересчур высокомерным. Случилось так, что парень из даргинского аула полюбил девушку из лакского, и она, в свою очередь, полюбила его. Уж и не знаю, каким образом и где они познакомились, но оба влюбились и решили, что должны быть вместе. Девушка оставила свой родной аул и стала жить с даргинцем в его ауле, из-за чего её сельчане перестали с ней разговаривать. Но она всё равно время от времени приходила тихонько в свой аул, чтобы навестить свою мать, которая не могла отказаться от дочери и втайне от всех изредка с ней виделась. И вот однажды цудахарцы решили совершить набег на соседнее село, чтобы проучить этих спесивых лакцев и заодно поживиться их добром. Совершенно случайно молодая женщина услышала, как её муж обсуждает это с другими сельчанами, и очень взволновалась. Не думая долго, она потихоньку побежала в своё село и, приблизившись к годекану, стала громко, словно обращаясь к самой себе, говорить: "Завтра рано утром на вас нападут! Утром на вас нападут!" Но мужчины демонстративно не обращали на неё никакого внимания, хотя и слышали прекрасно эти её слова. Когда девушка, повторив их несколько раз, ушла обратно в аул мужа, сидевшие на годекане мужчины стали размышлять, почему она так говорила, и, посоветовавшись друг с другом, решили, что лучше им на всякий случай хорошенько вооружиться и пободрствовать эту ночку. Так они и сделали. Под утро, когда цудахарцы ворвались в их аул, они были встречены вооружёнными мужчинами, и в ходе столкновения многие из цудахарцев погибли. Это дело получило огласку, и царская администрация в наказание отдала лакские земли в пользование семьям убитых цудахарцев. Вот так граница Лакии и была передвинута, – завершила свой рассказ Жарият.
– Ну, а девушка? Что стало с ней? – взволнованно спросила Малика.
– А девушка рассказала честно своему мужу о том, что это она предупредила своих земляков о готовящемся нападении.
– И что же? Он её за это убил?
– Да нет, не убил, хотя мог. Просто после этого они уже не могли жить вместе, и она вернулась в своё село к матери.
– А сельчане её потом простили?
– Ну, конечно, простили. Она же доказала своим поступком, что родина главнее.
– Наверное, и я поступила бы так же, – прошептала Малика.
– Как бы ты ни любил кого-то, но родную землю всегда любишь больше! – произнесла назидательно Жарият и, помолчав, добавила: – А теперь, дочка, дай мне, пожалуйста, какое-нибудь лекарство от головы, и я постараюсь уснуть.
– Дадэй, а давай мы тебя обследуем! – сказала Малика. – Что-то мне не нравятся эти твои постоянные головные боли!
– Нет-нет, ничего не нужно, – решительно запротестовала Жарият. – Просто полежу немного, и всё пройдёт.
– Дадэй, а это правда, что когда-то возле Кумуха находился настоящий вулкан?
– Ну-у, не знаю, вулкан – не вулкан, зато с детства помню множество разбросанных по земле необычных, круглой формы, серых камушков и как мамина мать рассказывала, что эти камешки сначала были извергнутой с вершины горы кипящей жидкостью, а потом затвердели и превратились в такие вот камешки… Ну, а теперь иди, милая, что-то я притомилась!
Как ни мечтала старая Жарият дождаться сына, но она умерла, не увидев его и не успев вернуться в родной Кумух. Её похоронили на буйнакском кладбище, и в течение семи дней дом Ансара был полон родни, включая двух дочек покойной, спешно прибывших на родину, чтобы оплакать свою мать и проводить её в последний путь.
Всё, что положено делать в таких случаях, Айша сделала, включая омовение усопшей и её отпевание с помощью священнослужителей из местной мечети.
Всё это время она думала о том, что Ансар находится где-то там, очень далеко, и даже не знает, что его матери уже нет в живых. И она, Айша, тоже не знает, жива ли её мать и жив ли её отец, и вопросы, в великом множестве возникавшие у неё к Всевышнему, пока не получали ответов.
Часть V
(1952–1959)
Возвращение
Глава 1
Буйнакская весна была в самом разгаре, и тёплый, насыщенный солнцем день уступил место мягким и спокойным сумеркам. Постепенно рассеиваясь, дневная суета освобождала пространство для пронзительного до нестерпимости аромата многочисленных акаций, чьи белые цветущие гроздья, зазывно пышнея на ветках, притягивали к себе взгляды очарованных весною людей.
Стоя под акацией, Имран потянулся, сорвал небольшую гроздь и, не глядя, поднёс её к своим губам. Нежные лепестки издавали дразнящий аромат, но, занятый своими мыслями, парень не чувствовал его и, автоматически сорвав лепестки губами, отправил их в рот, как привык это делать с детства и как это обычно делала буйнакская детвора.
Затем, сделав пару шагов в сторону играющих в "классики" девчушек, он негромко и властно обратился к семилетней Фариде:
– Поди-ка сюда!
Фарида неохотно оторвалась от игры и подошла к Имрану. Имран был старшим мальчиком с соседней улицы, их родители поддерживали добрососедские отношения, и девочка никогда бы не посмела ослушаться его зова, хотя примерно и догадывалась, для чего она могла понадобиться этому высокомерному типу.
– Сбегай во-о-н в тот дом и передай записку девушке, которая откроет тебе дверь. Но только сперва уточни, что это Зоя, а не кто-то другая!
Имран как можно незаметней вручил девчушке вырванный из тетради и свёрнутый множество раз лист и вразвалочку перешёл на противоположный угол, где расположился под тенистым деревом в ожидании, пока Фарида исполнит его поручение.
В свои семнадцать с небольшим Имран уже успел изведать если не все, то многие прелести юношеской свободы. Отца посадили, когда он был ещё несмышлёным мальчуганом, и отрочество его, как позднее и юношеское становление, протекало без участия мужского авторитета.
Мать его обожала. Когда забрали Ансара, Айша, как сложилось в горах, отвела сыну главное место в доме и, хотя он был совсем ещё юн, обращалась с ним, как с наследным принцем, шлёпая его, правда, в отдельных нерядовых случаях.
Со своей стороны, Ансар тоже любил мать, и уважал её, и жалел, но, сколько бы она ни увещевала, дома ему не сиделось. Его манила к себе улица. Там были друзья, развлечения в виде танцплощадки в городском саду, был кинотеатр, куда завозились трофейные фильмы, а когда не завозились, то крутились никогда не надоедавшие свои. На улице были девушки. Имран провожал взглядом каждую из них, а после с удовольствием говорил о них с ребятами. В принципе, все эти девушки были своими, буйнакскими, а незнакомыми были лишь приезжие, но смотреть на них было одинаково интересно. В каждой было что-то волнующее, будь то походка, или осанка, или ноги, или грудь, и тот интерес, который они вызывали в Имране, походил на азарт начинающего охотника.
И тогда бродившие в нём соки юности заставляли его, позабыв обо всём на свете, кидаться в водоворот очередного чувства, казавшегося ему самым настоящим и самым главным.
Игравшим в "классики" девчушкам не раз приходилось передавать от Имрана записки той или другой девушке, бывшей на тот момент очередным объектом его юношеского интереса.
Вот и сейчас Фарида, с неохотой оторвавшись от любимой игры, отправилась выполнять поручение соседского парня, что выглядело вполне естественным, ибо не было принято в Буйнакске подходить напрямую к девушке и приглашать её на свидание.
При том, что Имран с детства был дома барчуком, работать ему нравилось. С увлечением постигая секреты фотографического искусства, он не уставал любоваться изображениями человеческих лиц, проступавших из негативов, помещённых в специальные ванночки.
От клиентов отбоя не было. Мир ли в стране или война, а люди во все времена фотографируются весьма охотно, и Имрану нравилось преподносить им их фотографические изображения, тщательно подретушированные и сводившие к самому минимуму недостатки их лиц. Такая работа доставляла творческое удовлетворение, да ещё и приносила неплохие деньги, которых вполне хватало и на собственные нужды, и на помощь матери.
С увлечением отработав день в фотомастерской, он с не меньшим удовольствием отправлялся к друзьям, вместе с которыми весь вечер потом неспешно прогуливался по Сталинской, украдкой посматривая на встречавшихся по пути девушек, или шёл в кино, в расположенный прямо на буйнакской площади "Ударник" либо в горсад на танцы, где было много симпатичных девушек, с которыми можно было потанцевать вальс, фокстрот или танго, а заодно и познакомиться.