– Поговорить? Интересно, о чём это? Ты что, не знаешь, что порядочные девушки не разговаривают с посторонними парнями? Или ты сомневаешься, что она порядочная?
– Тише, тише, тётя Баху! Ничего я не сомневаюсь! Я… у меня серьёзные намерения!
– Такие разговоры на улице не ведут! – сердито отрезала Баху.
– Так я же… пожалуйста… я… это… готов прислать сватов… вот только к кому? У неё же здесь нету старших!
– Как это нету? А я что, не старшая? Так вот, говорю тебе, как старшая, не дорос ты ещё до того, чтобы на эту девушку засматриваться! Выучись сперва, потом и поговорим!
– А зачем мне учиться? Я единственный сын у отца, у нас есть деньги, и скот, и дом, и… ну там запасы всякие… она не пожалеет!
– Давай-давай, иди, пока я народ не собрала и тебя на смех не подняла! Тоже мне, единственный сын… К запасам ещё и ум нужен!
– Всё равно я не отступлюсь, тётя Баху! Она будет моей женой, и точка!
– Упаси Аллах иметь такого мужа, как ты!
В ауле ничего не скрыть, и вскоре уже все знали о том, что сын Шарапутдина влюблён в молодую докторшу. Аульским парням Мухтар строго-настрого наказал и близко не подходить к Малике, уверяя, что не сегодня-завтра она станет его женой.
Проходя по аулу, девушка чувствовала на себе любопытные взгляды сельчан, а однажды даже услышала за своей спиной:
– Видно, эта лачка всё ж позарилась на шарапутдиново добро!
Малике стало обидно. Неужели эти люди, чьих детей она бескорыстно лечит, так и не поняли её? Неужели они предпочитают верить этим бредням?
В один из дней, когда девушка по обыкновению шла к себе на работу узкими и кривыми сельскими улочками, старый Барцилав, каждое утро окликавший её весёлым "Здравствуй, красавица!", не приветствовал на этот раз, как обычно, а лишь кивнул головой, сопроводив кивок недовольным бурчанием себе под нос.
– С добрым утром, дядя Барцилав! Как ваше здоровье? – спросила Малика.
– Здоровье моё как осень в горах – то дождик, то ветер, то солнце, а то и снег! – хмуро отвечал старик. – А вот молодёжь нынешняя больно скорая пошла… Вообще думать не хотите!
– Вы о чём, дядя Барцилав? – не поняла девушка.
– О чём, о чём… Вначале думайте, а потом уже решайте, вот о чём!
Сказав так, старик приподнял свою большую суковатую трость и, погрозив ею кому-то в воздухе, исчез за покосившейся калиткой.
Малика продолжила свой путь, так и не поняв, что именно имел в виду этот старик, но настроение было уже омрачено смутным ощущением того, что недовольство старого Барцилава, которого все аульчане в одинаковой степени любили, уважали и побаивались, адресовано лично ей.
Девушка не догадывалась, что сам Мухтар активно распускает по аулу слухи об их скорой свадьбе.
И пусть тётушка Баху, как могла, отбивалась от этих слухов, люди почему-то предпочитали им верить.
* * *
– Говорят, вас можно поздравить?
Юсуп Магомедович отвёл глаза в сторону, обращая к девушке вопрос.
– Поздравить? С чем? – недоуменно спросила Малика.
– Как с чем? Со скорой свадьбой! – произнёс главврач гораздо суше, чем ему хотелось бы.
– О какой свадьбе вы говорите, не могу понять!
– Ну-у, мы с вами уже довольно долго работаем вместе, и вы могли бы быть пооткровеннее со мной!
– Но я и в самом деле не пойму, о чём речь! Лично у меня никакой свадьбы не предвидится!
– Это… правда? – спросил Юсуп, и взгляд его серых глаз тут же потеплел.
– Ну, конечно, правда! – воскликнула Малика. – А с чего вы это вообще взяли?
– Так весь аул об этом говорит!
– Вы шутите?! Все говорят, а я и понятия не имею! И… кто же мой жених? Подождите, кажется, догадываюсь… Боже мой! Юсуп Магомедович, и вы поверили в эту чепуху? Поверили в то, что я могу выйти за… этого человека?
– Ну-у, видите ли… Я ведь тоже живой человек и тоже, как видите, поддался этой… пропаганде!
– Эта, как вы верно сказали, пропаганда, лишь выдаёт желаемое за действительное, – решительно произнесла Малика. – И… знаете что… давайте договоримся, что в следующий раз, прежде чем поверить чему-то подобному, вы спросите прямо у меня!
– Есть! – ответил главврач, явно обрадованный таким поворотом дела.
* * *
Из дневника Юсупа:
"Эта девушка дорога мне. Меня тянет к ней, и сегодня я понял это окончательно. Вопрос в том, смогу ли я ей открыться. Что-то в ней есть такое, что не позволяет говорить о самом личном. Как будто она скрывает свою какую-то боль…
Впрочем, кое-что приоткрылось. Сегодня, когда речь зашла о "врагах народа" и я сказал, что дыма без огня не бывает, она сразу замкнулась, взгляд потух, и вся она как-то съёжилась, словно её ударили. Я не стал спрашивать, а просто перевёл тему.
Уже в конце дня, уходя, она обронила: "Между прочим, мой отец сослан, как враг народа!" и ушла, не дав мне возможности что-то спросить.
Сослан – за что? Она явно не готова это обсуждать, но, может, как-то возобновить этот разговор?
Во всяком случае её слова многое проясняют.
Мне кажется, что М. очень понравилась бы моим родителям…"
Глава 12
Стояло сухое и засушливое аульское лето. Дождя уже давно не было, и люди ждали его с нетерпеливой надеждой, зная, как сильно нуждается в нём земля.
Днём аульские улочки были почти пустынны, а в сумерки, едва жара спадала, люди выходили из своих жилищ, и тогда всё вокруг оживало, приходя в движение. Водрузив на плечи огромные медные кувшины, шли по воду покрытые платками горянки, детвора носилась взад и вперёд по узким, выложенным булыжником улочкам, а мужчины, собравшись на годекане, степенно и неторопливо обсуждали последние новости либо обменивались воспоминаниями, когда приятными, а когда и не очень.
– Ещё мой дед, помню, рассказывал, что когда-то, давным-давно, в Дагестане была религия, как у русских, а потом пришли арабы и всех обратили в ислам…
Старый Барцилав сделал паузу и стал неторопливо набивать табаком свою видавшую виды трубку.
– Это что же получается, что мы свинину ели, да? – с сарказмом произнёс Исрапил, приходившийся троюродным братом невестке Барцилава.
– Насчёт свинины не знаю… Не думаю, что в горах могли водиться свиньи… Но другая религия была, это уж точно!
– И я так слышал! – поддержал Барцилава его сосед и он же кунак Ахмед-Гаджи.
– Выходит, нам повезло, что мы стали мусульманами… а то ходили бы сейчас все, как один… необрезанные!
Громкий хохот перекрыл ответные слова Исрапила и слышался ещё долго, пока старый Барцилав не оборвал его суровым:
– Ну, хватит смеяться! Лучше скажите, кто из вас, молодых, аккуратно совершает намаз, как это предписано нам Всевышним? Уверен, что таких не найдётся! Вы, похоже, предпочитаете водку, а не молитву!
Слова эти вызвали небольшую заминку у собравшихся, а затем Расул, колхозный тракторист, откашлявшись, сказал негромко и взволнованно:
– С одной стороны, ты прав, отец! А с другой стороны, коммунисты религию давно отменили… и всех мулл и имамов сослали в Сибирь… Да и потом, никто ведь не знает, что там и как после смерти!
– Точно! – оживились мужчины помоложе. – Никто оттуда ещё не возвратился, так что, может, и правы коммунисты, говоря, что там ничего нет!
– Астафирулла, астафирулла! – произнёс поспешно старый Барцилав и резко поднялся с деревянной скамьи. – Ничего хорошего не ждёт тех, кто пренебрегает верой своих отцов! Аллах есть, Он всё видит и слышит… Так что лучше уж помолчите-ка, нечестивцы!
Тяжело опираясь на свою трость, возмущённый Барцилав удалился с годекана. После его ухода наступило неловкое молчание, а потом Расул сказал:
– Говорят, скоро снизят цены на хлеб, на масло и на сахар…
– Да ну? Кто это сказал? – оживился годекан.
– Ребята с МТС. Сталин, говорят, приказал цены снизить, чтобы людям после войны жизнь облегчить…
– Да, было бы неплохо! – воскликнул Исрапил. – Мука станет дешевле, хинкала будет больше!
– Ну, на хинкал-то мука у нас всегда найдётся!
– Хочешь сказать, прямо сейчас и найдётся?
– Ну-у… да! Пожалуйста, кто хочет! Мяса много не обещаю, но хинкалом жена побалует!
– Пошли-ка, ребята, проверим, вправду ли его Патимат умеет делать хороший хинкал!
С этими словами молодёжь покинула годекан, а старые горцы всё глядели им вслед и, качая головами, уносились мыслями в собственную юность.