Глава 6
Пустынная ледяная степь могла бы показаться безжизненной, если бы не угрожающе воющий холодный ветер, беспорядочно поднимающий ввысь мутные столбы снежной пыли.
На фоне дикой природы железнодорожный состав, внезапно прорезавший степную ширь, выглядел неуместно и даже искусственно, хотя само его здесь появление свидетельствовало о том, что люди успели пробраться и сюда, освоив и эту навевавшую уныние территорию, а иначе откуда быть здесь железной дороге?
Один только ветер, хозяйски разгуливавший по степи, мог видеть, как товарняк замедлил ход и, раздвинув грубо сколоченные двери, исторг из своего нутра два десятка людей и, бросив их посреди степи, снова набрал скорость, помчавшись дальше, издали напоминая собою громадную чёрную змею.
С трудом пытаясь удержаться на мощном пронизывающем ветру, выброшенные люди долго глядели вслед, а потом, ухватившись друг за дружку, медленно побрели по заснеженно-ледяной пустыне.
Они шли, не разбирая дороги, которой, собственно, и не было, а была лишь одна бескрайняя киргизская степь, и люди, занесенные сюда волею судьбы с высоких и величественных кавказских гор, шли по ней в неизвестность, в конце которой их ждала жизнь – или смерть.
И, будто проверяя их на стойкость, ветер задул ещё неистовее, а они шли и шли, пока, не привыкшие к свирепым киргизским холодам, не изнемогли, наконец, и не опустились без сил на покрытую жёстким снегом землю.
Ибрагим-бек, а это был он, сказал что-то через силу своим сыновьям, и те, превозмогая усталость, принялись разрывать одеревеневшими руками холодную, чуждую для них землю, а она никак не хотела поддаваться. И теперь уже вся группа, и мужчины, и женщины, и дети, яростно разрывали её, помогая себе подворачивавшимися под руку острыми ледяными каменьями.
В эти часы для людей не существовало ни богатого и сытого прошлого, ни неведомого будущего, а было лишь первобытное желание не пропасть, выжить в этой незнакомой пустынной местности, где даже самому Богу, казалось, нет до них никакого дела.
Когда ямы, наконец, были вырыты, люди укрылись в них, прижавшись тесно друг к другу и разделяя один с другим скудное тепло своих тел. Так они сидели бесконечно долго, точно медведи в берлоге, не надеясь ни на что, кроме как на настоящий момент, в котором они пока ещё жили. Но и на этот момент сил не хватало катастрофически, и они постепенно стали погружаться в глубокий сон, навевавший им видения одно приятнее другого, где были их дома, их горы, буйное цветение весны, ласковое журчание несущихся горных ручьёв… Сны были так хороши, что от них не хотелось пробуждаться, когда какие-то люди, узколицые и узкоглазые, одетые в странные меховые облачения, всё тянули и вытаскивали их из импровизированных землянок, помогая улечься на запряженные лошадьми повозки.
Люди что-то кричали им на незнакомом гортанном языке, и этот язык был не агрессивен, а, напротив, нёс с собою обещание тепла и обещание пищи. Этот язык обещал им жизнь.
Глава 7
Труды Ансара приносили неплохие доходы, и уже через год заработанных им денег вполне хватило на то, чтобы приобрести большой вместительный дом, один из самых добротных в городе, и перебраться туда с женой.
Ещё через год Айша родила прелестную зеленоглазую девочку с унаследованными от матери чёрными блестящими волосами и пушистыми ресницами. Девочку нарекли Маликой, и более очаровательное создание трудно было себе представить. Три года спустя на свет появился и долгожданный сын, Имран, и Ансар не уставал благодарить судьбу за все дарованные ему милости.
Жизнь постепенно налаживалась, и вскоре уже дом Ансара стал одним из самых заметных в городе, и множество людей, знакомых и соседей, друзей и сослуживцев, с большим удовольствием его посещали. Нередко с гор наезжали земляки, и даже кази-кумухская родня Ансара простила ему, по крайней мере внешне, его давнишнее прегрешение.
Ансару доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие заниматься домом, ухаживать за двором и возделывать сад. Сад его был роскошным. Ансар посадил фруктовые деревья, и они цвели и плодоносили, и он, как ребёнок, радовался, любуясь их пышным цветением. В самом центре сада росло большое ореховое дерево, и дети обожали лакомиться молодыми, едва созревшими грецкими орехами в нежно-зелёной кожуре, от которой на пальцах и на губах ещё долго потом оставался буро-коричневый налёт.
Ансар был счастлив. Рядом неотлучно находилась любимая женщина, подарившая ему два прелестных создания. У него был чудесный дом, который он не уставал охорашивать. Ювелирное дело приносило неплохой доход, позволявший им не отказывать себе ни в чём, да ещё и откладывать на "чёрный день". Родители помирились с ним и даже пару раз наведались в гости, не поминая старого и приняв в своё сердце Айшу. Когда малыши подросли, Ансар повёз их в Кази-Кумух, и там они с восторгом, как когда-то и он сам, носились по окрестным улочкам, распугивая кур и петухов. Жарият, души не чаявшая во внуках, старалась пропускать мимо ушей колкие замечания сельчан о том, что во всей этой истории больше всех пострадала бедняжка Кумсият, так и оставшаяся без мужа.
В первый же день приезда Ансара в дом пришла Забидат и устроила бурную сцену, обвинив его в том, что он испортил жизнь её дочери, и тогда Ансар ответил ей просто и откровенно:
– Я твою дочь никогда не любил и не полюбил бы, а жить во лжи я не хотел. Но я от души желаю ей счастья!
– Тогда живи со своей Айшей, которая наплевала на своего отца, и я посмотрю, как она ещё наплюёт на тебя и опозорит тебя так же, как опозорила родителей! – вскричала Забидат и ушла, по обыкновению громко хлопнув дверью.
Вновь увидев родной аул, Ансар не мог не заметить того, как он сильно переменился. На улицах не встретить было многих знакомых лиц, одни из которых сгинули в тюрьмах и ссылках, а другие отправились в чужие края в поисках лучшей доли, и уже совсем другие люди управляли сейчас Кази-Кумухом. Появилось и множество пустующих, наглухо заколоченных домов, чьи хозяева, спешно продав их чужакам, перебирались на постоянное жительство в Буйнакск или в Махачкалу и дальше, в Россию и даже в Турцию.
Вечером, накануне отъезда, Ансар вновь прошёлся по селу, глядя с горечью на опустевшие и заброшенные дома. Таким же заброшенным и сиротливым выглядел дом Ибрагим-бека, куда Ансара привели ноги, и сейчас он стоял у глухой стены соседнего дома, где, казалось, ещё вчера с замиранием сердца вглядывался в окно напротив в надежде, что там вот-вот промелькнёт нежный профиль его любимой.
Ансар по возвращении домой не стал рассказывать Айше, как потрясла его картина родного села. Умолчал он и о том, что в Кази-Кумухе появились люди, претендующие на ханское происхождение, из тех, что в прежние времена пребывали в отдалении от своей знатной родни по причине незаконности своего рождения. Терять им, собственно, было нечего, и они важно величали себя наследниками ханской фамилии, требуя от людей к себе уважения и признания.
Слушая мужа, Айша ощутила в душе острую ностальгию по Кази-Кумуху, однако теперь, когда все её близкие были насильственно удалены от родных мест, она не могла даже думать о том, чтобы поехать туда.
От родителей не было никаких вестей. Всё их добро государство конфисковало в свою пользу. И Айша вновь и вновь возвращалась мыслями к родным, с тревогой и болью гадая, где же они могут быть и живы ли вообще.
Глава 8
Опубликованная в газете "Красный Дагестан" статья была озаглавлена "Вон, примазавшиеся!", и в ней некий бравый аноним, не пожелавший открыть своего имени, писал: "В селении Чох Гунибского округа есть род Мавраевых, известных не только по одному округу, но и по всему Дагестану своим контрреволюционным прошлым. Из этого рода были офицеры, крупные барановоды и т. д., а один из них работает и сейчас в Даггизе, не раз фигурировавший на страницах "Красного Дагестана" за свои отличительные делишки. Во время гражданской войны в Дагестане Мавраевы были в рядах тех, кто боролся против Красной армии, красных партизан.
После войны, в 1925 году, другой представитель фамилии Мавраевых, оказавшийся почему-то "Нахибашевым", каким-то образом втёрся в краснодарскую кавалерийскую школу. Узнав об этом, батрачество и комсомольцы подали жалобу, в результате Мавраева ("Нахибашева") исключили из школы.
Но вот сюрприз: Мавраев ныне учится в Дагземтехникуме в Махачкале! Как, каким путём, под чьим покровительством этот чуждый нам элемент, с тёмным и грязным прошлым, устроился вновь в советскую школу?! Неужели на его место нет кандидатов из батраков-бедняков?
Наркомпрос обязан немедленно расследовать это.
Обиженный батрак".
Магомедмирза вновь перечитал статью и глубоко вздохнул. "Воистину, всеобщая грамотность и хороша, и плоха одновременно!" – подумал он.
В последнее десятилетие жизнь его круто переменилась, так же как и жизнь его республики. К власти пришли новые люди, которые декларировали высокие идеалы свободы, но обществом управляли пока что совсем другие идеалы.