- Извини, подруга, некрасиво получилось. Праздник, набралась прилично, и характер этот мой, дурацкий, ты знаешь: на подобные вещи я смотрю легко.
- Значит, отдельно ты, отдельно характер?
- Не будь занудой. Жалко тебе, что ли? Не смылится. Ну, ладно, прости уж.
- Бог простит, - постно сказала Раиса и повесила трубку.
Она осталась довольна. Теперь Зинка будет мучиться комплексом вины, не зная, что они уже квиты. К тому же Иван от жены новогоднее приключение скрыл, следовательно, сидит на крючке, и можно дальше наставлять с ним мужу рога. Утешение, конечно, слабое. Она уже поняла: покорность Грекова - показная, и мир, в котором он живет, ей неподвластен.
Греков действительно существовал будто в двух разных измерениях. Главное - работа, в ней он реализовывался, купался, как в живой воде, думал о ней постоянно. Дома он совершенно сознательно отдавал себя на волю супруги, его устраивало все, что бы она ни делала, поскольку, по правде говоря, ему было все равно. Как личность творческая Греков уставал от власти над людьми в служебное время, поэтому на досуге, кроме хорошо организованного быта и веселой компании, ни на что не претендовал. Он часто ездил в командировки, где для снятия напряжения после длинного рабочего дня пил водку и спал со случайными женщинами, не усматривая в том ничего крамольного.
Жены о таких вещах знать не должны, тем более Раиса с ее гипертрофированным самолюбием. Он сожалел, что по пьянке соблазнился Зинкой, да так неудачно, однако никакой катастрофы в этом не видел и считал, что драгоценной половине придется проглотить горькую пилюлю: вряд ли она решится разрушить благополучие детей и свое собственное.
Раиса ход мужниных мыслей просчитала и возненавидела его. Одновременно, следуя парадоксальной логике глубоко уязвленной женщины, она пыталась не только влезть к нему в душу, но и приманить сексуальной активностью, но у нее ничего не вышло. Она стала раздражительной и вздорной, потемневшими глазами глядела ему вслед, желая смерти как условия восстановления попранной гордости с такой внутренней силой, что если бы он оглянулся, то был бы этим взглядом убит, испарился, как капля воды, упавшая на раскаленное железо.
Часто мы и не предполагаем о сжатой пружине ненависти тех, кого в своем воображении еще любим. Но они-то уже знают, что их разлюбили. Все же что-то Греков чувствовал. Непривычная страстность жены в постели и настораживала и отталкивала, поэтому он сократил до возможного минимума выполнение супружеских обязанностей и все чаще ходил на сторону. Дорожка была протоптанной, проблем у него с этим и прежде не возникало, жена отловить его не могла, поскольку рабочий день Грекова только начинался всегда в одно время, а заканчивался, когда он считал нужным, телефонов же своих, из-за секретности работы, никому не сообщал.
Прежняя Раисина жизнь сломалась. Все обдумав и взвесив, она стоически приняла удар судьбы и начала строить новый ковчег. Чтобы выстоять, в первую очередь следовало обрести самостоятельность, иметь интересы вне дома, постоянно общаться с людьми, а значит, снова устроиться на работу, которую она оставила, когда муж начал приносить приличные деньги.
Дело за малым - подыскать няньку и помощницу по хозяйству, что на поверку оказалось не просто. Приходили или смазливые девицы, которых по понятным причинам Раиса в дом брать не хотела, или солидные тетки с собственными представлениями, что для ребенка хорошо, а что плохо.
Тут Греков и привез откуда-то с волжских берегов деревенскую сироту. Раиса сообразила, что эта тощая вислозадая девчонка с интеллектом, как у овоща, пожалуй, и есть наилучший вариант. Подчиняться будет беспрекословно, стоить дешево, и воспитывать ее можно с утра до вечера. Какое-никакое, а самоутверждение.
3
Спать Маньке определили в кухне на сундуке, который Раиса привезла из провинции в качестве приданого, да так и не смогла с ним расстаться. Сундук был большой, Манька маленькая, вполне уместилась.
Утром она отводила мальчика в школу, девочку в садик и бежала за продуктами. Магазины освоила на удивление легко и для полуграмотной считала быстро, хотя таких огромных денег сроду не видела. Обвесить ее было невозможно, с продавцами собачилась за каждые пять граммов. Стоимость покупок до последней копейки записывала в тетрадь. Хозяйка поначалу в записи заглядывала, потом перестала, поняла, с кем имеет дело, велела Маньке оставить бухгалтерию, но не тут-то было.
- Проверять ли, нет - ваше дело, а я должна знать, что за воровку меня не держат, - дерзко отвечала девчонка.
Не очень-то оправдывались надежды Раисы Ивановны на покладистость домработницы, но Манькина честность, трудолюбие и стремление к знаниям все искупали.
Готовить она не умела. Только к плите - Раиса Ивановна становится за спиной, учит. Манька пугалась: масла не жалей, молоко лей, в яйцо обмакивай! Столько добра за один раз изводила - ужас какой-то. Потом привыкла. Она говорила "лыбиться", "магазей", "сковрода", "утойди", "тубаретка", и хозяйка терпеливо ее поправляла. Но когда Манька, забыв уроки словесности, по привычке брякала: "Куричу подогреть?" - Раиса Ивановна в отчаянии всплескивала руками:
- Мария, ты невозможна! Ку-ри-цу!
Выдержав паузу, Манька скрепя сердце повторяла:
- Цу.
И оправдывалась:
- Это все мамкина родня с-под Котельнича виновата. Даже поговорка такая есть, чай, не слыхали? В Котельниче три мельничи - паровича, водянича и ветрянича.
Раиса Ивановна заставила переросль записаться в вечернюю школу, в пятый класс. С историей и географией Манька кое-как справлялась, по русскому даже успехи делала, но арифметика ставила ее в тупик. После ужина, вымыв посуду, она садилась решать задачки. Через одну трубу вода в бассейн наливалась, а через другую в это же время выливалась, спрашивалось, когда он наполнится. Манька не могла понять, что это за глупое устройство и, по крайности, отчего бы сначала не заткнуть дырку, а потом задавать вопросы. Вся надежда была на Грекова, но тот задачки решал с крестиками, а учительница такого не признавала.
Вскоре Манька школу бросила. Ничего не приобрела, только время потеряла. Так и не жалко. Тогда она еще думала: времени у нее впереди навалом, не знала, что времени никогда много не бывает.
Но это к математике Манька неспособная, а готовить научилась быстро. Да и трудно разве, когда продукты имеются? Мужа Раиса Ивановна заставляла соблюдать диету и на обед ездить к Маньке, все равно шофер целый день в служебной машине спит от безделья. Сама на работе тоже не ела, столовской едой брезговала, так, чаю с конфеткой попьет и терпит до дома. А дома что? Капустка цветная, яблочки печеные, супчик вегетарианский, мясо отварное - тоска. Вот Сергей Палыч, тот вечером прибежит, пальто скинет и еще из прихожей кричит: Мария, жарь скорее картошечку на сале! Жена тут как тут: Тебе нельзя, у тебя гастрит. Удумает же! Это от голоду болезни бывают, а от еды - никогда.
По Манькиным понятиям, жена Грекова была чистоплюйкой. Пыль с полу, будто с мебели, ежедневно вытирать заставляла, двери с мылом мыть. Зачем? И без того все сверкает, аж глазам больно. Но Манька мыла, коли велят. Терла и думала. Вообще-то Раиса Ивановна добрая. А чего ей не быть доброй? Муж зарабатывает хорошо, сама в теле, лицо каждый день кремом намазывает. Манька у нее крем таскала, в свои красные, как у гуся, руки втирала, но толку чуть: много лет зимой белье в проруби полоскала, вот и попортила. Зато на хозяйских харчах сиськи и зад быстро отрастила, мужикам еще больше нравиться стала.
Когда Манька только приехала в Москву, поразилась - народищу! Город не деревня, мужиков - пруд пруди, клиента отхватить - без проблем. Но, освоившись на новом месте и привыкнув к городским благам, она уже хотела не просто денег, а мужа, чтобы нормальную жизнь начать, спать не на сундуке, а в собственной кровати, как Раиса Ивановна. Хозяева, конечно, у нее хорошие, но самостоятельная жизнь ее по-прежнему манила.
Один мужчина, даже и не старый, к ней прилип, но как узнал, что без прописки и жилплощади, сразу отвалился, видно, сам поживиться нацелился. С другим почти полгода встречалась, даже забеременела для надежности, но он велел аборт сделать, а потом слинял. Да много их было, а все без толку. Оказалось, в этой Москве не так-то просто замуж выйти.
Правда, объявился один паренек, студент, подрабатывал у богатеньких, прогуливая собак в парке, где Манька по выходным очередную жертву любви присматривала. Познакомились. Очень приятный молодой человек, вежливый, заботливый, в дождь зонтик над нею держал, слушал всегда внимательно. Манька ему про свою жизнь рассказала. В глазах у молодого человека мелькнули человеческий интерес и возможность любви. "Ну, куда, куда я лезу свиным рылом в калашный ряд, - подумала Манька. - Он совсем мальчик, чистенький, а у меня мужиков было, что огурцов в бочке. Да и молод очень, побалуется и бросит".
И она стала ходить на свою охоту в другое место.
Через несколько лет Маньку от столичной жительницы уже и отличить было трудно. Манеры приобрела хорошие, говорила правильно, одежду покупала не дешевую, обитала в красивом доме в центре, потому выбирала клиентов, одетых прилично, и за услуги теперь брала дорого. Почему мужики к ней густо клеились - не задумывалась, главное, сумма на сберкнижке росла быстро, что Маньку несказанно радовало. Однако и городские сильно смахивали на ее деревенских знакомых. Такие же ничтожные. Во всяком случае, те, с которыми Манька имела дело. Греков - это, конечно, да, настоящий мужик, но он находился на недосягаемой высоте.
Так и существовала Манька в тепле и сытости, легко отсчитывая годы, только почти физическое ощущение, что судьба идет за ней по пятам, не отпускало.