– Боюсь, – покачала головой Августа, – это веселье наигранное. Она ни слова не пишет о деньгах, которыми обещала помогать нам. Она бедствует! А Кузя он и есть Кузя. Этот – не Василий Васильевич Пузырь. Бедная моя Анка!
– Августа, ты все навыдумывала. Ей весело! – вмешался и Прошка.
– Не может быть, Прошка. Сам подумай. Ну чего веселиться?…
– Ну… море синее. Солнце.
– Радость какая! – Августа махнула рукой.
– Говорю тебе, сто пудов! У неё просторная светлая квартира!
– Но ты же ни в чём не уверен с тех самых пор, как Пузырь лопнул!
– Я своими глазами видел!
– Ты видел издали, за много тысяч километров. Что ты мог разглядеть с такого расстояния!
– Нет, я вблизи видел. Я был у неё в гостях.
– Когда?!
– Сейчас!
– Мы же тут с Полиной были и ты с нами!
– Вы отвернулись, а я смотался тем временем.
– Чепуха какая! Прямо сейчас? И что ты там видел?
– Путаницу, пестроту! Всё, что ей нужно для счастья, а я не понимал! – воскликнул младенец. – Ей нужна была путаница, в которой я тут у вас совсем запутался, и не могу распутаться… Двумя словами, суета сует!
– Что она там делает?
– Мельтешит!
– А тебя видела?
– Она подмигнула мне и обозвала.
– Чепуха какая! Подмигнула? – растерялась Августа.
– Я в осадке! Обозвала?! – удивилась Полинка.
– Она сказала: "А в тебя я вообще больше не верю, гриб галлюциногенный! В Испании таких нет!" Меня нет в Испании! А я как раз был в Испании! И потом – разве я гриб?
– Совсем нет! Сама она грибница! – возмутилась Полинка.
– А как она выглядит?
– Точно как на фотографиях.
– Хотела бы я знать, как у тебя получается этот фокус – ходить в гости без адреса? – задумчиво проговорила Августа.
– Я же познаю мир, ну что здесь непонятного? – недоуменно возразил младенец.
– А не можешь ли ты отнести ей мое письмо? – с надеждой спросила Августа. – Она очень ждёт! И не понимает, почему мы ей не пишем…
– Ну, попробую, – согласился младенец.
– Ты же ничего не умеешь! – напомнила Полинка. – Ты растерян, у тебя ноль на выходе, нет ни способностей, ни склонностей, ты рефлексируешь, ты, вообще, "зевака"! У тебя всё равно ничего не получится!
– Отвернитесь, вы меня смущаете! – велел уродец.
Полинка пожала плечами и вышла из комнаты.
Августа присела к столу и принялась глядеть за окно. Нахохленный голубь примостился на подоконнике. Он стоял, поджав окоченевшую лапку и, пытаясь согреться, время от времени переступал на другую. Сегодня Августа, как обычно, вынесет птицам во двор накрошенного хлеба. Она для них – как человечек из часов. Такая точность, такое прилежание! Она и сама для себя – человечек из часов. Это же надо каждый день, столько лет… сколько лет? Когда это началось? С каких первых крошек? Когда-то первая чёрствая краюха хлеба не была брошена в мусорное ведро. Что-то же послужило причиной…
– Августа! Я упал письмом ей в руки. Но она меня не видела!
– А ты был настоящим письмом?
– Даже с маркой на конверте и почтовым штемпелем! Но ей всё казалось, что это муха жужжит и достаёт её! Она смахнула меня с колен.
В другой комнате перед зеркалом большого комода восторженно топотала Саломея. До Рождественского представления оставалось всего ничего. И завершалось время, за которое Августа внесла плату в Лицей.
– Госпожа Саломея, позволь поговорить с тобою, – ласково сказала Августа.
– Ба, ты такая серьезная!
– Да. Как мы с тобой и думали, Кузя оказался не поймёшь чем! Анке сейчас трудно. Прошка не сумел отнести ей письмо. Твоя сестра одна, в далекой стране, беспомощная. Ведь она еще совсем, совсем маленькая девочка! Поэтому она не смогла купить мне пальто. И не сможет больше присылать нам денег. Такая вот петрушка.
– Что ж такого? Разве мы не обойдемся без её денег?
– Мы будем жить, как и раньше. Но платить за Новейший мы уже не сможем.
– А как же? – Саломея растерянно разглядывала свое отражение в зеркале.
– Будешь учиться в обычной школе. И всё будет у нас просто замечательно!
– В обычной! Что ты говоришь, ба! Нет, это невозможно. А Марина Романовна? Нет, она не допустит этого!
– Ты же умная девочка… Не то что твоя легкомысленная прапрабабка! Ты всё должна понять! Даже эстетка ничем не поможет. Но это не такая уж беда. Если ты увлечёшься каким-нибудь предметом, особенно математикой, я буду помогать тебе, и ты увидишь, что можешь добиться всего, чего пожелаешь, и без лицея. У вас там все-таки больше игрушки и кофе в джунглях.
– Я ни за что не уйду из лицея! Именно потому что у нас кофе в джунглях! Я найду выход.
Ночью Полинка прокралась к Прошке в комнату.
– Прош-Прош, выручай! – зашептала она. – Теперь от тебя зависит все. Ну и что, что ты растерялся? Соберись! Возьми себя в руки! Ты ведь знаешь, как нужны бабушке деньги. Дай хоть немного, заплатить в Новейший. А то я пропала!
При свете луны Прошка разглядывал странное одеяние Саломеи, ее искажённое страхом лицо и руки, уцепившиеся за край его кукольной повозки.
– Но я не могу! – возразил уродец.
– Ты просто не хочешь постараться!
– Я стараюсь, а моё желание помочь вам огромно, как земной шар! Для этого я здесь, для этого учусь денно и нощно! Так же, как ты, стараюсь проштудировать всякие премудрости, но только я совсем не сплю! И что же? Всё ещё ничего не знаю и не умею! Беспомощен, как младенец!
– Тогда я скажу тебе, что нужно сделать, я знаю! Давай вместе выпустим из коробочки Василия Васильевича Пузыря. Одна я боюсь – он может рассердиться на меня. А вместе мы уговорим его простить меня. Я действительно раскаиваюсь! Я была такой глупой – зачем помешала их роману? Пускай бы Анка летела на Крит или куда угодно – какая разница Крит или Испания? Ей и на Крите было бы так же весело, как в Испании. Но ты тоже виноват. Почему ты не хотел отпустить ее?
– Видимо, не судьба… Хотя Василий Васильевич был такой удачной фантазией… Он был в своём роде совершенством!
– Значит, ты согласен выпустить его из коробочки?
– Боюсь, что он не сидит в коробочке. Мысль можно вспугнуть, смешать, прогнать, но не посадить в коробочку. Наверное, он давно вылез оттуда.
– Но ведь это моя последняя надежда!
Призрачная Саломея выбежала из комнаты и вернулась, осторожно неся огромный бабушкин башмак. Она зажгла свет. Прошка зажмурился, но быстро снова распахнул глаза. Он с интересом наблюдал за смелой девочкой.
Полина запустила свою нежную пухлую руку в башмак и из самой его глубины осторожно достала несколько поблекшую коробочку из-под клубничной жевательной резинки. Повертела ее на ладони. Та пахла нафталином и всё ещё тонко-тонко клубникой.
– Открываю, – прошептала Саломея.
Она опустилась на пол, открыла коробочку, и бережно вытряхнула содержимое себе на платье. Запах клубники усилился. Подобно Данае, Саломея оказалась осыпана купюрами, хрустящими, как сухие крылья умерших бабочек.
– Деньги, настоящие деньги! – воскликнула Саломея. – Спасибо, Василий Васильевич! Как вы добры, как щедры, как я вам благодарна!
Прекрасный запах клубники заполнил всю комнату. И Саломея увидела, что на ее платье вместо купюр лежит целая россыпь свежих ягод. В негодовании стряхнула их на пол, вскочила и затопала ногами.
– Он издевается надо мной! Противный, злой! А ты – ты просто зевака! – воскликнула она и выбежала вон, оставив бедного Прошку растерянным и удрученным.
– Это всё твои собственные фантазии! Чудес не бывает! – закричал Прошка ей вслед, но получилось всё равно тихо и Полинка не услышала. – Более негодного, нечудесного мирка я ещё не видел… – пробормотал Прошка, оставшись один.
Он не мог никого облагодетельствовать и сам не понимал, зачем ему находиться с людьми, такими несчастными, несмотря на его присутствие. Раньше Прошка считал, что неспроста был подброшен Августе и её внучкам, придумывал для них всякие развлечения и сам радовался. Но все его выдумки оказались никчёмными, теперь он уже не мог угодить никому, и стал как будто ненужным, негодным. Даже утешить на словах не умел. Но пока не уходил отсюда… что-то не отпускало.
Платье Саломеи было безнадежно испорчено, заляпано клубникой. Но все же Полина постаралась выглядеть спокойной, когда пришла на следующий день в Новейший. Она причесалась, как всегда, тщательно, скрыла, как умела, следы печали, а в троллейбусе нарочно вспоминала песни "Фломастеров", хотя все фломастеры теперь были для неё фиолетовы…
Войдя в Джунгли и увидев Марину Романовну, Полина решила, что всё обязательно уладится. Марина Романовна – не Прошка. Она – реальная волшебница.
– Моя Саломея! – воскликнула эстетка. – Репетировала?
– Да, теперь я выучила всё, не путаюсь и не спотыкаюсь! Я могу пять минут простоять на высоких полупальцах, как настоящая арабеска!
– Изобрази! – улыбнулась эстетка.
Полинка разулась и изобразила. Марина Романовна покачала головой.
– Только ты всё равно не арабеска!
Полинка поникла.
– Не получается?
– Получается отлично! Но арабеска не ты, а твоя позиция. Теперь – начало танца.
– Откуда начинать?
– От печки.
Полинка опять смутилась.
– Откуда?
Марина Романовна улыбнулась.
– У нас нет здесь печки. Давай от батареи.
Полинка подошла к окну, прикрыла глаза, отрешилась от суеты и стала вспоминать одну фигуру за другой… Ей нравилось танцевать. Она всё же несколько раз споткнулась, но ощущение полёта всё равно оставалось. Ей помешала только кадка с пальмой, о которую она немного ушибла колено и остановилось.