– Через три дня нас увезут отсюда, – сказала Наташка и в последний раз сжала мою руку. Я в ответ пожал ее пальцы, но сказать ничего не мог, потому что мы думали, что желаем друг другу "спокойной ночи", а это была любовь, и вот она проходит, и осталось три дня, а я так и не поцеловал ее в волосы…
– Я нашел! – закричал, появляясь, Алешка. – Карьеры я нашел! Там можно купаться!
И, чтоб ничем не выдать себя, мы побрели за ним, желая только одного: продолжать и продолжать быть вместе, вдвоем. Но, как ни крути, он был старший брат, и он был с нами, и нам было надо как-то разделить радость его колоссальной победы – ведь он нашел! Он прошел насквозь и связал сквозными координатами бесформенную вселенную деда, он вышел за пределы леса, и пространство уступило ему, открыв целые километры сжатых полей и березовых перелесков. А посредине – очень живописные песчаные бугры, заросшие молодыми соснами, горячий песок – и обрыв. Внизу неподвижно блестела желтая вода. Мы с Наташкой поняли, что вот сейчас мы с радостными криками бросимся в воду, а когда вылезем на берег, то будем уже навеки разлучены. Предчувствия не обманули нас. Больше мы никогда не были так близки. Я рано и глупо в первый раз женился; она, впрочем, тоже рано, но счастливо, вышла замуж и уехала с мужем в Австралию. В тот день я напился, как собака. Потому что, когда она уезжала, я почему-то понял, что ни от нашей семьи, ни от сказок леса – ничего от этого скоро совсем не останется.
III
По счастью, я был уже пьян, когда позвонила Лизка.
– Знаешь, – сказала она, – у меня к тебе просьба, может быть, единственная просьба как к родственнику. Сегодня утонул Алеша, вместе с дочерьми… Мы узнали и сейчас с Мишей едем туда… Не мог бы ты приехать – и побыть здесь с матерью…
Я соображал медленно. Я за полтора часа до этого приехал с дачи на велике, приехал, чтобы полить цветы и дозвониться до кого-нибудь из друзей или, если повезет, до Глашки, но, так и не дозвонившись, выпил пару пива, курнул травы и сел за компьютер. При этом на даче я провел замечательные дни, катаясь на велосипеде, купаясь и время от времени спя, отдыхая ото всего, что связано с работой… Все было так ясно, так хорошо еще десять, еще пять минут назад… Я соображал слишком медленно даже для того, чтобы сказать "конечно". Единственное, что я понял, что все – правда, хотя в нее-то и невозможно поверить.
– Конечно, я сейчас приеду, – сказал я. – Лизка, только учти, я пьян. Сейчас я надену штаны, прихвачу что-нибудь с собой, возьму тачку и приеду.
– Значит, где-то через час, – отозвалась Лизка.
– Да.
Время из-за курева тянулось медленно-медленно, я ходил по дому, искал и искал штаны, потом нашел и надевал, наверно, минут сорок, хотя в результате надел даже без ремня, потом еще натянул тонкий свитер на голое тело и взял пятнадцать долларов – потому что разменянных денег у меня, как назло, не было.
Был тихий летний вечер. Суббота. Все нормально, только у меня нет больше старшего брата. Я сразу поймал тачку, договорился за пять долларов, и мы поехали. Красивый город проносился вокруг в огнях, водила вел быстро и хорошо, мы поговорили о чем-то, посмеялись даже, и больше всего мне хотелось, чтобы все отмоталось назад, чтобы ничего этого не было, или по крайней мере я не приезжал бы с дачи и ничего раньше времени не узнал бы…
– Знаешь, – сказал я мужику, – у меня двоюродный брат утонул. С дочерьми. Не могу в это поверить, вот какая история. А я его только сегодня как раз вспоминал. Как мы пацанами… Там есть одно место в лесу… Да ты не знаешь… А приехал в город – и ничего себе!..
– Да, – только и нашелся промолвить мужик и ошарашенно замолчал, но по-человечески как-то очень проникся чужим несчастьем – только не понимал, чего это я так спокойно себя веду. Знакомый подъезд бабушкиного дома, где мы все столько раз встречались. Я поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Дверь открыли без вопроса "кто?".
Тетя Мила, Лизкина мама, была вся размазана горем, я буквально не помню ее лица, его все скомкало и смазало слезами.
– Васенька… – бросилась она ко мне. – Алешенька!..
Я почему-то не заплакал, ничего не почувствовал. Только почувствовал, как ей тяжело.
Лизка позвонила мне, чтоб я остался на всю ночь с тетей Милой, боясь, как бы с ней чего не стряслось. Я взял с собой курева и, если бы взял еще пивка, мог бы сидеть хоть до рассвета, но тетя Мила уже прокапалась как следует валокордином и теперь сказала, что она-то переживет, а вот если бы я поехал с ребятами, то было бы хорошо.
Я понял, что Лизка и Миша, младшие, боятся того, что надвигается на них из тьмы за Рязанью, и хотят, чтобы я поехал с ними. И надо ехать.
– Я продержусь, – плача, попросила тетя Мила. – Я продержусь, просто в сравнении с тем, что вам предстоит… Ведь девочек еще не нашли…
Страшно было то, что все произошло так быстро: мы стали взрослыми, и нам неоткуда ждать помощи, не на кого надеяться – наши родители стали стариками, их удел – горевать, а наш – делать, хотя мы совсем не знаем как.
– Ладно, – сказал я, – поехали. Только сначала заедем ко мне домой и обязательно возьмем выпивки…
– Конечно, – сказал Миша, и я понял, что какая-то страшная тяжесть свалилась с его плеч. Ведь, в конце концов, Алешка был не его брат, он его и не помнил почти и ничего не знал ни про карьеры, ни про болото, ни про танк…
Лизка сунула мне в рюкзак бутылку водки: "Возьми, чтобы мама не видела".
Она тоже моя сестра, младше меня на пятнадцать. У меня вообще крыша едет от двоюродных сестер: они такие нежные, такие свои – а в то же время женственность в полный рост, и вы не ходили в один горшок в приснопамятном детстве. И тут я понял, какая у меня обалденная двоюродная сестричка подросла, а раньше я был тайно влюблен только в Наташку. С мужем ей повезло: Наташке достался Сергей, океанолог, трудяга, он и вывез ее туда, где не бывает снега. Ну а Лизке попался Миша – это такой силы, доброты и надежности парень, что я бы сам его выбрал, будь я женщиной. Короче, мы вертанулись по городу пару раз, а потом как-то сразу оказались в моей квартире, я написал записку Глашке, которая должна была назавтра к вечеру приехать с юга… Да, еще взял две банки фасоли и две лапши, понимая, что мы приедем в дом, где, может быть, шаром покати, все разорено горем.
Лизка спросила про какие-то книжки, разглядывая книжные полки.
И мы все время о чем-то забавно болтали, отгоняя от себя надвигающуюся смерть, пока не выехали из Москвы и над дорогой не сошелся мрак, в котором только краснели задние габариты идущих впереди автомобилей и изредка, как кометы, проносились слепящие фары встречных. Миша вел с удивительным, глубоким спокойствием.
– Он такой спокойный, что даже бесит меня иногда, – сказала Лизка.
– Ну ты даешь, – удивился я. – А ты хотела бы, чтоб он был такой же, как ты? Кто будет стабилизировать твой адреналин? У тебя его больше чем достаточно. Тебе просто повезло, я считаю.
После кольцевой я открыл пиво и отхлебнул из бутылки. Лизка достала водку из бардачка и тоже отпила глоток.
– Врача я тебе найду, – сказал я. – Алкоголизм не надо отпускать слишком далеко. Это должен быть прирученный зверь, хотя по-настоящему он никогда не приручается.
– Я думаю, до алкоголизма мне далеко, – ответила Лизка.
– Нужно только время, поверь мне. Только время.
– Я надеюсь, что спустя некоторое время у меня будет столько забот, что мне будет не до алкоголизма, – сказала Лизка.
Она мне нравилась беспощадностью и зрелостью своих суждений. Вот уж не ожидал, что у меня вырастет такая крутая сестренка. И вообще мне нравилось с ребятами. Мы отлично проводили время в дороге, рассказывая друг другу разные истории, и, убей бог, то была бы прекрасная ночь, если бы нам не надо было добраться до конца.
– Сколько вам лет, ребята? – спросил я.
– Мне двадцать пять, – сказала Лизка.
– А мне тридцать, – отозвался Миша.
Я сказал, что это отличный возраст, – потому что до тридцати я, считай, вообще не жил.
– И у меня что-то вроде этого получается, – согласился Миша.
Я не думал, что мне придется когда-нибудь так откровенно общаться со своей младшей сестрой. Я взял ее руку в свою, погладил, вложил ее пальцы между своими и нежно сжал ей ладонь. Она ответила с готовностью, на удивление ласковым рукопожатием.
Что мы в действительности знали друг о друге? Почему прожили, почти не общаясь, эти двадцать пять лет? На что же мы тратили себя, если не знали друг друга?
– Послушай, – сказал я. – А ты помнишь, как мы гуляли с тобой в Глебовском парке, когда ты маленькая была? Года четыре?..
Мне тогда было девятнадцать лет, и мы пошли гулять вдвоем: все вокруг думали, что это молодой папа ходит с дочерью, и я тогда впервые в жизни поймал кайф от ребенка вообще – и это был единственный за всю нашу жизнь момент общей радости, общего глубокого понимания. Я помню, мы еще в прятки играли…
– Помню, – сказала Лизка. – Это ранней осенью или весной было…
Я понял, что это она действительно помнит, и, следовательно, тот день был прожит не зря. Именно тот день. А все остальное, в общем, было необязательно. Хотя иногда и не плохо. Но вот тот день – он на всю жизнь, как и эта ночь. Если бы у дороги не было конца…
В Рязани мы остановились, взяли в ночном ларьке еще пива и сигарет и рассмотрели карту.
Мы знали, что нам нужно в Рязань, а дальше куда – не знали. Куда-то на Кораблино. Значит, трасса на Мичуринск. Кораблинский район, деревня Рог. Как ее найдешь? Еще один ориентир – речка Проня, где все это и произошло…