– Следующий тост на брудершафт! – Пржевальский подвинулся ещё ближе к девушке.
Павлу уже хотелось поскорее застрелить знаменитого путешественника и остаться тет-а-тет с прекрасной барышней. Но убить Хранителя Павел не мог. Это было страшное преступление, за которое он немедленно отправится на тот свет, без суда и следствия. Можно было, конечно, подраться в тамбуре, но это вряд ли к чему-то хорошему привело. Поэтому Павлик решил включить всё своё обаяние и харизму.
– Мата, а в каком вы театре играете? – спросил он.
– В стрипбаре "Мальвина". А что?
– Так вы…
– Нет, не совсем, Это прикрытие. Я шпионка. Двойная. Даже тройная.
– Ах, как это романтично, позвольте вашу ручку, – Пржевальский схватил руку девушки и присосался к запястью.
– Ах, отстаньте, – вяло попыталась избавиться от настырного ухажера Мата.
– Я без ума от шпионов. Без ума. Давайте выпьем за Моссад и Сикрет Сервис.
– И за СМЕРШ, – поддержал Павел.
Настала очередь Павла доставать бутылку. У него был самогон, настоянный на ореховых шкурках. Семидесятиградусный.
– Попробуйте – вкусняшка. Натуральный коньяк. Тройной очистки. Своими руками по старинному рецепту готовил.
– Ну, что ж, наливайте, раз коньяк. Мальчики, я купила правильный билет. У вас так весело. А вы в карты играете?
– Только на раздевание, – засмеялся Пржевальский.
– Ну, не на шелбаны же, – Мата уже была на веселее, её чёрные глаза заблестели, волосы цвета вороньего крыла слегка растрепались, придав причёске более домашний вид. На бледном лице появился лёгкий румянец.
– Вот не думала, что Иосиф Виссарионович такой весельчак. Я вас всегда представляла таким мрачноватым, строгим и с трубкой в зубах. А вы оказались вполне милашкой.
– Чёрт, мадемуазель, я не Сталин! – возмутился академик. – Я Пржевальский. Слыхали?
– Не Сталин? Пржевальский? – Мата даже не стала скрывать разочарование. – Слыхала, конечно. В зоопарк ходим. А я подумала…
– Нас все путают. – Пржевальский сразу как-то сдулся, Видно, не первый раз случился подобный конфуз. Павлу даже жалко его стало.
– Мата, а вы едете на гастроли, или шпионить? Не подумайте, из чистого любопытства спрашиваю.
Мата выпила самогон даже не скривившись, занюхала рукавом и посоловевшими глазами посмотрела Павла. Улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.
– Секрет, – пококетничала она.
– А мы вам больше не нальём.
– А и не надо, я уже хорошенькая.
– И всё же, – настаивал Павел.
– Дулечки! Не скажу, и не спрашивайте.
– Так, давайте подумаем. Шпионы бывают двух видов. Одни служат за идею, а другие за интерес. Для идеи вы слишком красивая. Скажите, а я вам дам пятьдесят рублей.
– Правда?
Павел достал портмоне, извлёк купюру.
– Да ради бога. Я еду за усами Чарли Чаплина. – она профессиональным жестом выхватила деньги и, приподняв юбку, сунула их в подвязку на ноге. Пржевальский сразу стрельнул глазами на оголившуюся ножку.
Мата достала мундштук, сигареты и сделав "мальчикам" ручкой, пошла в тамбур.
Когда она вышла, академик подровнял усы и забормотал:
– Паша, ну отступитесь. Вы же молодой, красивый, на вас бабы гроздьями вешаются. А я мало того, что на Сталина похож, так ещё только из экспедиции. Там из женщин только лошади моего имени. А с ними особо не пофлиртуешь. Ну, выйдите, покурите полчасика. А я вам вот часы подарю, золотые, на цепочке…
– Я не сутенёр! – возмутился Павел. – Как вам не стыдно, а ещё светило! Солидный человек, животных вашим именем называют…. Я возмущён.
Тут в дверь постучали и заглянул проводник:
– Господа, там в тамбуре дамочка из вашего купе упала. Приберите её.
– А что с ней? – хором спросили мужчины.
– Ну, понятно, мы не знаем, да? Пьяная она, обблевалась вся. Стыдно, господа. Нехорошо девушек спаивать.
Хранители переглянулись и пошли за телом.
Чарли очнулся от головной боли. В затылок словно забили десяток гвоздей. Осмотревшись, Мэнсон обнаружил, что находится в комнате без окон, возможно, в подвале. Он сидел, привязанный к стулу, руки связаны сзади, ноги стянуты скотчем. В рот забита тряпка.
Чарли попытался освободиться, но связан он был профессионально, ещё и привязан к стулу. После пары минут трепыхания стало ясно, что вырваться из этого скотчевого плена невозможно. На мычание никто не отзывался. Чарли огляделся и понял, что попал он серьёзно и наверное, будет убит в считанные часы. Чувство ужаса и безысходности смешалось с подсознательным восторгом. Такое всё было знакомое и родное, только наизнанку. Словно ты попал в чужое кино, и твоё амплуа сменилось, и ты теперь не главный герой, а один из статистов, которых режут в мясо на протяжении всего фильма. Теперь ты небольшой, но жуткий эпизод.
Посреди комнаты стоял ржавый, в бурых засохших потёках, операционный стол, на котором лежало расчленённое тело, начавшее уже попахивать. На полу лежала отпиленная нога с почерневшими пальцами и вырванным ногтем на мизинце. Ещё бросился в глаза столик с разложенными инструментами – скальпели, пинцеты, ножовка, зубило, садовые ножницы, молоток, плоскогубцы. Электрическая дрель, стамеска, разнокалиберные ножи.
Освежала комнату тусклая, засиженная мухами лампа под потолком без абажура. Чарли отчаянно замычал и снова забился в попытке вырваться из уз.
Сзади раздался смешок и хриплый голос заговорил:
– Всё тщетно, вы только теряете силы. Добро пожаловать в мою операционную.
Раздались шаги и перед Мэнсоном предстал мужчина, довольно приятной наружности, в когда-то белом халате и с докторской шапочкой на голове.
– Приятно познакомиться. Я рад, что вы не прошли мимо и заглянули в мою скромную обитель. Сейчас я выну кляп. Кричать бесполезно, вокруг только пиявки и крокодилы, так что берегите силы. Вам ещё кричать и кричать.
Доктор вытянул изо рта Мэнсона тряпку, оказавшуюся старым носком с дырой на пятке. Мэнсон с любопытством посмотрел на своего пленителя. Знакомый блеск в глазах, неискренняя улыбка, порез от бритвы на подбородке, слегка подрагивающее веко. Псих. Коллега. Может, поладим – подумал Чарли – хотя, я бы вряд ли пощадил. Мало ли психов на планете. Всех не пожалеешь, а тем более конкуренция меньше станет.
– Привет, – Чарли пытался говорить спокойно и уверенно. – Может, развяжешь меня? Меня зовут Мэнсон.
– Я не поклонник тяжёлой музыки.
– Я Чарли Мэнсон.
– Прикольно. А я Люкас.
– Звёздные войны? Смотрел! Мой любимый фильм!
– Нет, дружище, я Генри Ли Люкас.
– Прикольно, – сказал Чарли. – Вот и встретились два одиночества. Руки отекли, развяжи меня.
– Руки? Это мы сейчас поправим. Мне как раз нужна рука. Видишь того клиента на столе. Я всё пытаюсь пришить ему руки, ноги, уши, но почему-то не приживается. Я поступал в медучилище, но меня не приняли. Сказали, что я слишком неуравновешен. А я всегда мешал стать врачом, нести пользу людям, спасать жизни. Я и сейчас этому учусь, только частным образом. Пока, правда, мои старания не венчаются успехом, но я знаю, что достигну вершин и принесу пользу обществу. Методом проб и ошибок. Какая рука больше занемела? – Мэнсон поднял с пола бензопилу.
– Эй, парень, оставь, мы же с тобой одной крови – ты и я. Мы же могли в одной палате лежать. Я же такой как ты. Анатомия – моя стихия. Хочешь, я буду твоим ассистентом.
– У меня уже есть ассистент. – Люкас нажал кнопку на стене. Через минуту вошёл ещё один "доктор", тоже в халате.
– Нужна помощь? – спросил он.
– Оттис, познакомься – Чарли Мэнсон.
– Не может быть! Какая честь! Давно хотел познакомиться. Я Оттис Тул. Сам Мэнсон!
– Вот и отлично! – слабая надежда появилась у Чарли. Поклонник – это хорошо. – Парни, освободите меня!
– Легендарный Мэнсон! – Не унимался Оттис. – Можно, я себе ухо оставлю?
– Оставишь, оставишь! Всё, уходи, не мешай мне работать.
Ассистент откланялся и выскользнул из комнаты.
– Итак, какую руку пилим?
У Мэнсона всё похолодело внутри, он снова попытался освободиться, но безуспешно.
– Ну-ну, не дёргайся. Сейчас я тебе навяжу жгут. И сделаю обезболивающее. Не убивать же тебя из-за одной руки.
Доктор-маньяк зашёл за спину и перетянул Мэнсону руку ниже локтя верёвкой. Затем сделал укол.
Мэнсон от того, что его ожидало, практически терял сознание. Мысли о том, как пила вгрызается в плоть, вызывали головокружение и тошноту.
– Итак, ты готов? Левую режем? Наркоз слабоватенький, так что кричи погромче, это притупляет боль. И доставляет мне удовольствие.
– Ты собираешься резать этой пилой? Ты же занесёшь инфекцию!
– Тебе уже так точно всё равно, а рука по любому не приживётся. Я пока учусь пришивать. Поехали.
Бензопила взвыла и следом за ней заорал Мэнсон. От боли, отчаяния и ужаса. Только бы он не перепилил меня вместе со стулом – мелькнула мысль. Спасительный обморок так и не наступил. Обрубок левой руки повис, привязанный скотчем к кисти правой. Зато правая рука освободилась.
Шли они уже третий час, белка уснула на плече Максима, постоянно норовя свалиться. Вкусные, но некалорийные лесные ягоды и фрукты совсем не утоляли голод. Попили воду из ручья. Борис попытался поймать греющуюся на мели рыбу, но та ловко махнула хвостом и ускользнула в камыши.
Фриц пел немецкий марш, иногда срываясь на крик:
– Мы стояли для Германии на позициях!
И несли большую вахту.
Теперь солнце поднимается на востоке.
И призывает миллионы к битве.
От Финляндии до Черного моря:
Вперед, вперед!
Вперед на восток, атакуй армию!