Иногда мне бывает очень страшно, так страшно, что даже молитва не помогает и никакие слова не облегчают душу, не дают уйти от терзающего и неумолчного ощущения конца, конца даже того, что называют БЕСКОНЕЧНОСТЬЮ. И не физические муки, которых было немало, а жуткая, ничем не заполняемая внутренняя пустота и звон, исходящий, как кажется, из глубины мозга, нарастающий медленно, жестоко, непреклонно… сводит с ума, не дает дышать, заставляет бежать, искать щепотку травы или иного зелья, чтобы хоть на день или час, но стать собой-мыслящим, чувствующим; пусть хромая, но идти по дороге с туманной и слабой, но НАДЕЖДОЙ на ВЕРУ и ЛЮБОВЬ.
Наверное, недели две я не разговаривал с кактусом, которого звал Яриком, в свою честь так назвал, ведь я Ярослав, все так и называют меня - полным именем, а Яриком никто не называл. Даже выдумщица мама, какими только именами и забавными прозвищами меня ни звала, но Яриком - никогда! А вот он, мой питомец, - типичный Ярик. Я не игнорировал наше общение, не забыл Ярика, просто знал, что поливать часто кактусы и нельзя даже, а разговаривать… Ну некогда было! Я ведь и работаю, и с Лариской куда-то надолго затусовались! Лариска - она старая, моей маме ровесница, но красивая, если трезвая и накрасится поаккуратней… Я ее не то что люблю, но привык, и жалко мне ее, даже сам не знаю, за что. Я ее иногда даже домой привожу. Тут как-то привел, мама дома была… Ну, я познакомил. Мама потом спрашивает: "Что у вас общего? Она же старше меня выглядит, да и говорить с ней, вероятно, не о чем…"Тут я и сам подумал, что не знаю, что, собственно, связывает меня с этой женщиной, но, подумав, правду сказал: "Она добрая и несчастная". Мама посмотрела на меня странно, не ответила ничего, но никогда больше ничего и не спрашивала, а с Ларисой вежливо и осторожно даже всегда раскланивалась.
Смотрю я в марте или апреле уже… Ну не мой это Ярик! То, что расправился, ожил, позеленел - да, это он мог… Но я же знал его, как себя, каждую колючку его! А сейчас вроде и горшочек прежний, и размер, но не говорит, не отвечает мне, как ни кричу! И не обиделся на меня - просто ДРУГОЙ! Вспомнил я, что сказал, когда Ярика домой принес, и не просто понял, а увидел, будто на киноэкране, как мой Ярик засох: корешок загнил, отвалился, - и как мама это увидела. Ну и догадался, что в приступе самоотверженности, как с ней бывало, побрела, побежала моя мама по цветочным магазинам такой же кактус искать. И нашла - ну очень похожий! Но второго такого же точно не было и быть не могло! Но, значит, мама меня все-таки ЛЮБИТ, раз решилась время и силы на мелкие хитрости тратить… Тогда я и сделал вид, что не заметил подмены. С этим, ДРУГИМ, я уже не разговаривал, конечно, но поливал и удобрениями какими-то кормил. ОН ПРОЖИЛ ПОЛГОДА…
"Лаконично, точно и невероятно ёмко. И страшно, страшно, потому что на сто процентов веришь в то, что рассказ написан мальчиком, который, возможно, уже умер".
Михаил Войцеховский, художник.
© Е. Асмус, А. Неёлова, Е. Янова, 2010
© Валерий Траугот (илл. к мемуарам Е. Яновой)
© Галина Рачко (илл. к повестям Е. Асмус),
© Анна Асмус (илл. к рассказам А. Нееловой)
© Для обложки использован портрет Е. Яновой работы Валерия Траугота
© Дизайн обложки - Анна Асмус
© Любавич, 2010
1
Натурщица Леля, муза К. П. Янова - Елена Николаева (род. в 1902 г.), отцу которой принадлежала до революции 1917 г. часть Стрельны, пригорода Санкт-Петербурга.
2
Наталья Медведева, петербурженка, бывшая жена Э. Лимонова, написавшая крайне смелые, откровенные, блестящие воспоминания.