Почувствовав на своих губах его дыхание, Лариса чуть в обморок не упала – ей показалось, что ее подхватил с асфальта и закружил смерч. Она неимоверным усилием увернулась от поцелуя и вздохнула с облегчением. Кологрив не удивился и не обиделся, а Ларисиной взбудораженности не заметил. Но, завернув с ней за угол, руки с ее плеча не снял.
ЛАРИСА. Умница! Настоящий боевой конь! А теперь увози меня.
КОЛОГРИВ. Он нас уже не видит.
ЛАРИСА. Видит. Я знаю, где он засел. Там лестничные окна выходят как раз на этот угол. Просматриваются и ворота, и твоя машина.
КОЛОГРИВ. А ты откуда знаешь, что он там?
Лариса только иронически хмыкнула, и Кологрив вынужден был усадить ее в машину.
КОЛОГРИВ. Тебя куда везти, домой?
ЛАРИСА. Почти. Выпусти возле троллейбусной остановки.
КОЛОГРИВ. Что так?
ЛАРИСА. А если возле дома торчит ревнивый Валерик?
КОЛОГРИВ. Ко мне он ревновать не будет.
ЛАРИСА. Не волнуйся, он к каждому столбу ревнует.
На самом деле Ларисе еще не приходилось убеждаться в соймоновской ревнивости. И, как выяснилось позже, хвастовством своим накликала она истинную беду…
КОЛОГРИВ. Ну, так где притормозить?
ЛАРИСА. Здесь. Ну, спасибо, ты настоящий боевой конь! Только больше не брыкайся, когда тебя целуют.
КОЛОГРИВ. Крыска, тебя подменили!
ЛАРИСА. Разуй глазки, милый. Оревуар!
И отбыл Кологрив, не подозревая, что вместо роли боевого коня сыграл роль боевого ишака. Ведь никто не шпионил в этот вечер за Ларисой, никто не ревновал ее. Просто по плану полагалось уже понять Кологриву, что Лариса – тоже женщина.
Придя домой, Лариса переобулась, Сунула Никины парижские туфли в пакет, чтобы ей отвезти, и, взглянув в окно, решила надеть плащ – дело шло к дождю. Плащ у нее был приметный, черный с блестящей окантовкой, один на весь город, купленный через пятые руки у ходившего в загранку моряка. В этот плащ пришлось вложить шесть производственных репортажей и три очерка.
Видно, успешное участие в таком количестве боевых операций держало Ларису в возбужденно-рабочем состоянии. Иначе как объяснить, что она заметила машину Кологрива, припаркованную не перед подъездом Ники, а в соседнем переулочке?
Мгновенно Лариса нахлобучила на себя капюшон, свисавший до кончика носа. Навстречу вышел из подъезда понурый Кологрив.
Лариса шмыгнула наверх и вызвонила торжествующую "Хабанеру". Ника, уже готовая ехать в "Асторию", впустила ее.
ЛАРИСА. Все – по плану! Все – по плану! Вызывай такси, а то сейчас такой дождяра грянет! Вот твои туфли. Расходы – пополам!
НИКА. Телефон проклятый сломался!
ЛАРИСА. Тогда надень хоть старый плащ с капюшоном. А то ты своим поломанным зонтиком обязательно кому-нибудь глаз выколешь.
В подоконник забарабанило.
НИКА. Хороша я буду в старом плаще! Его уже на помойку пора!
Однако она вняла гласу рассудка и надела плащ.
Объект издевательств двух интриганок, вместо того чтобы уползти с поджатым хвостом, засел в машине и стал издали караулить подъезд. Он знал, что у Ники сегодня программа. Очень скоро Ника с подругой, чье лицо было закрыто капюшоном, вышли на улицу. "Жигули" медленно двинулись за ними.
Кологрив нагнал Нику, открыл на ходу дверцу и окликнул ее. Он собирался настолько даже проявить галантность, чтобы подвезти не только ее, но и ее подругу. Но капризная Коломбина соорудила такую пренебрежительную рожу, что Кологриву кисло стало. Спутница же и вовсе высокомерно отвернулась. И он временно отстал.
Лариса с Никой неслись сквозь дождь. Кологрив с похоронной скоростью ехал следом.
НИКА. Вот прилип, мерзавец! А все из-за тебя!
ЛАРИСА. Я, что ли, его к тебе в постель затащила?
НИКА. Это было лекарство. Как ты не понимаешь!
ЛАРИСА. А знаешь что? Все идет прекрасно! У нас не было связки между "Боевым ишаком" и "Природой", а он нам ее подарил. Надевай капюшон! А теперь круто сворачиваем за угол.
НИКА. Нам же в другую сторону!
ЛАРИСА. Зато здесь он не повернет за нами. Во – кирпич! Он попытается встретить нас у выхода из переулка. Натяни капюшон! Ходу!
Кологрив исправно попался на удочку. Он сделал круг, чтобы встретить Нику там, где рассчитала Лариса. И действительно, он увидел, как Ника простилась в середине переулка с подругой, как подруга вошла в подъезд, а Ника двинулась в сторону ресторана.
Момент был удачный. Дождь лил как из ведра. На углу Кологрив поравнялся с Никой и поехал рядом. Она усердно отворачивалась. Кологрив опять распахнул дверцу.
КОЛОГРИВ. Ника! Ну, я понимаю, я вел себя, как осел! Но сколько можно сердиться из-за одного слова?!
Коломбина безмолвно и строптиво шарахнулась от него. Тогда Кологрив отважился на решительное действие. Он выскочил из машины, схватил ее за руку и повернул к себе.
Тут-то он и остолбенел.
Холодным и насмешливым взглядом на него смотрела Лариса.
В сыром воздухе реял аромат парижских духов.
КОЛОГРИВ. Т-т-ты???
Лариса молча пожала плечами, загадочно улыбнулась, очень медленно повернулась и совершенно Никиной походкой проследовала до автобусной остановки. Там, прекрасно понимая, что Кологрив вот-вот опомнится и медлить нельзя, она прыгнула в первый попавшийся автобус.
Мокрый Кологрив сел в машину, ничего не понимая. Крыска-Лариска никак не могла принадлежать к кругу Ники! И все же…
Лариса, едучи в автобусе черт знает куда, торжествовала. План осуществлялся даже интереснее, чем был задуман. Теперь Кологрив явно попытается вызвать ее на разговор, И главная задача – избегнуть этого до начала операции "Природа". Кологрив должен быть разгорячен погоней, здраво рассудили Ника и Лариса, и тогда он легко проскочит мимо своей цели, устремившись за той, которую ему подсунет судьба.
Но на этом сегодняшние похождения Ларисы не кончились. Когда она, приехав домой, сняла и спрятала Никин плащ, явился среднестатистический жених. Войдя в прихожую, он потянул носом воздух. Безмолвно заглянул в туалет и ванную. Сунулся на кухню. И с великим подозрением уставился на стенной шкаф.
ЛАРИСА. Ты чего?
СОЙМОНОВ. Ты что сейчас прятала в шкаф?
ЛАРИСА. Любовника.
СОЙМОНОВ. А ну-ка…
И, к Ларисиному изумлению, он совершенно серьезно обследовал внутренность шкафа.
ЛАРИСА. А ты не спятил?
СОЙМОНОВ. Очень странно. Я думал, ты не одна.
ЛАРИСА. С чего ты взял?
Соймонов выразительно посмотрел на нее. Но она не чувствовала за собой никакой вины. Ведь соблазнение Кологрива еще не принесло никаких практических результатов, и застукать ее на чем-то недозволенном Соймонов при всем желании не смог бы.
СОЙМОНОВ. Я видел тебя возле "Астории".
И он выдержал свирепую паузу.
СОЙМОНОВ. Повторяю – я видел тебя возле "Астории"!
ЛАРИСА. Когда?
СОЙМОНОВ. Только что.
ЛАРИСА. Ты меня с кем-то спутал.
СОЙМОНОВ. Твой плащ один на весь город!
ЛАРИСА. Ну и что же?
СОЙМОНОВ. Ты ходила в гости к своей многоуважаемой подруге Нике, которая, ко всему, еще и сводница! И твоя распущенность дошла до того, чтобы посреди улицы целоваться возле этого чертова ресторана!
ЛАРИСА. Ну, а раз я с помощью Ники предалась разврату на ресторанной кухне, то зачем ты сюда приехал?
СОЙМОНОВ. Убедиться! И оставить записку!
ЛАРИСА. И что бы ты написал в записке?
СОЙМОНОВ. Потребовал бы объяснений.
ЛАРИСА. Оказывается, я должна кому-то что-то объяснять?
СОЙМОНОВ. У нас с тобой, кажется, были серьезные намерения.
ЛАРИСА. У меня лично намерения несерьезные!
И она расхохоталась. Долго пытался Соймонов добиться от нее толку, но она сперва порекомендовала ему жениться на Марианне, которая за своими фолиантами мужиков в упор не видит, а потом предложила поискать в квартире пресловутый приметный плащ – нет его у нее больше, и все тут!
Соймонов добросовестно облазил все углы и убедился – плаща дома нет. Тут только он понял, в чем дело. Лариса, конечно, еще покапризничала, но у нее после похождений было хорошее настроение, и она вскоре угомонилась. За ужином говорили об импортной мебели и списке гостей, поскольку до свадьбы осталось всего ничего – два месяца.
Но странно было Соймонову. Еще в те времена, когда лечащий врач Ася как бы случайно познакомила его с двумя скромными корректоршами и думал он, кого предпочесть, больше ему пришлась по душе некоторая робость и даже застенчивость Ларисы. Опять же, начитанная Марианне так и норовила загнать его в угол своими познаниями, искренне считая, что этим произведет на него положительное впечатление. Вот и выбрал он непритязательную Ларису, а она вдруг начала когтишки показывать. И не в измене на ресторанной кухне дело, а в ее отношении, в тоне, в дерзком хохоте! И показалось Соймонову его семейное счастье шатким, валким и ненадежным.
Не только среднестатистический жених за ужином говорил одно, а думал другое, но и Лариса. Конечно, хотелось ей предсвадебной суеты и белого платья и цветов, но все острее чувствовала она безнадежность своей матримониальной затеи. Не Соймонов и даже не Кологрив были в этом повинны, а вообще непонятно что.
Конечно, она вспомнила о главном, чего ждала от этого брака – о возможности родить и воспитать сына, такого же, как Дениска… Но и это не грело. Расхотелось что-то рожать сына Соймонову. И все Асины наставления за пять лет рассеялись как туман. Кусочек пустоты, так тщательно скрываемый от себя самой, опять зашевелился внутри, расправил складочки и оказался ведущим вдаль коридорчиком, в глубине которого появилась точеная фигурка в шариках и ромбах.