Ядро … Наверное, не совсем удачное наименование для того, что обладает сознанием . Интересно, как называет ОНА сама это проявление свое здесь – метастаз, который ОНА дала в наше время ? И нужно ль ЕЙ вообще имя… наползающей абсолютной Тьме, для которой нет никаких преград?
Он обнаружил ЕЕ, как это говорится, "на кончике пера". А после наблюдал и ядро . По-видимому, это величайшее научное открытие всех времен. ( Времен …) Ему "принадлежит честь"… о, как он проклинает судьбу, что не кому-то другому!
Теперь за ним ведется охота. Особая… Такого не встречается и в аду, возможно. Он выработал тонкую наблюдательность – свойство дичи, всегда преследуемой. Как прочно признаки охотящегося ядра впечатаны в его мозг.
Первый: когда ядро , черное, перетекает медленно и бесшумно в полной темноте около каких угодно предметов – предметы начинают излучать слабый свет. Чуть красноватый. Практически не заметный глазу неискушенному. (Но как же он – то не опознал сразу? Наверное – затуманили головная боль, тошнота… Последствия контузии. Ее он получил точно: стоять так близко к взорвавшемуся баку… еще удача, что отделался так легко.)
Второй признак… Его проявлений более, чем достаточно! Теперь он сознает это. Огневой столп, летящий в кромешное… И малый огонечек Петра, несомый бережно к самокрутке посреди волн жара… за миг до взрыва! Пожар, который произошел, вероятно, именно потому, что…
Течение его мыслей обрывает вдруг голос, шероховатый и требовательный:
– Какой пожар? Какой огонь-огонечек? Что там еще за Петр? О чем ты бубнишь все время ?!
Командир группы. Старший , как это повелось у них называть его. Остановился перед ним резко и развернулся, и смотрит… Кажется, он может потрогать рукою этот непонимающий, раздраженный взгляд.
Он что-то произнес вслух, задумавшись! Как можно было вот так забыться?
И замерли остальные двое. Они расслышали все, что сказано ему Старшим – все заданные вопросы. И эти двое тоже повернулись и смотрят. И так отчетливо изумление в напряженных позах. Тревожное… и, он знает, они сейчас изумляются не тому, что Старший обнаружил неведенье о вещах, произошедших вот только что. Нет, напротив, они вполне солидарны в чувствах своих со Старшим.
И это есть третий признак.
И это остается вечно, как шрам.
Так именно должно быть, потому что рядом плывет ядро . Начавшее – и сколько ведь уже времени назад – дьявольскую свою работу. Ядро… по результатам деятельности оно напоминает лесной пожар ! Не оставляет по себе ничего , а только: ему – этот яд в глазах… Жестокую кислоту слепого, немного даже брезгливого изумления других перед тем, что для него очевидно .
Пусть будет ответом его молчание , если так.
И вот оно полыхает, молчание, огненною стеной разделяя этих троих и его, четвертого…
Вопрос давно позабыт. Безумно – будто и не ему в глаза, а в бездну какую-то сквозь его глаза – глядит Старший… И даже вдруг является мысль: а может быть Старший – знает ?
Но неоткуда же ему знать . А просто: шаги их смолкли, и вот уже нельзя не заметить – ни шороха ночного обычного вокруг них! А словно это пустыня, мертвая земля, лунный кратер…
Живое затаилось или ушло. Пытаясь оградиться кошмара, который стягивается, сейчас, вокруг них.
И даже и настолько самоуверенный человек, как Старший, чует неладное.
Оно ведь изменяет любого в ладонях своих безмолвие. Старший медлит…
– Ну, раз уж встали – осмотримся.
Вокруг убегают в тьму, в невидимое запредельное небо – шероховатые толстые стволы. Старший, как будто отогнав морок, вдруг поворачивается резко к тому из них, который наиболее массивен. Идет, подпрыгивает, карабкается, хватая ветви у основания и впивая ребра подошв. Исчезает… Сухие сучья, содранные кусочки коры сыплются еще какое-то время, шурша и легко постукивая…
Они ждут. Тяжелой вертикальной водой замерла темнота меж дальних деревьев. Остры снующие искры в перенапряженных глазах. Обыкновенная темнота, просто темнота – или?..
Нет! Он лучше вообще не будет туда смотреть! Лучше – вот, на вздрагивающие огоньки сигарет, которые товарищи его, Иван и Руф, сжали в пальцах.
Приветливые теплые огоньки.
Дрожащие …
Они бы и не так еще задрожали, – он думает, глупо, вдруг. – Сумей бы они представить, хоть приблизительно, что именно сейчас ходит рядом!
Они… А сам-то он сумел бы рассказать в точности, какое оно – ядро ? Оно подобно воронке . Черной… типа "абсолютно черного тела". Поставленной вертикально … Кромсающей попадающее в нее как вертящийся слепой нож!!
Кошмарный образ пронзает сердце.
Не выдержав, он кричит, вдруг, неожиданно для самого себя:
– Старший!
И повторяет, и повторяет крик, запрокидывая лицо туда, в иглы, сросшиеся в одну ленивую бездонную массу, в непроглядные клубы. Не веря, что получит ответ. А просто не сдержать ему уже этого, рвущегося струною:
– Старший!!!
…Вцепившиеся чьи-то руки трясут его:
– Я же здесь!
– Здесь я, – повторяет надсадно голос, – почему ты смотришь туда ? Опомнись!
Но только голос не тот .
Он отрывает, наконец, взгляд от невозвратимо сомкнувшихся, омутовой водою, игл.
Он видит искаженное страхом, и криком, и оторопью лицо И в а н а…
3
…И снова они бредут. Иван умчался вперед, Руф держится позади. Течение темно-багряных пятен по сторонам тошнотворно однообразно. И кружатся в голове мысли. Непрошенные… И эти думы – они его палачи. Они казнят его обвинениями в таком, чего и в кошмарном сне не изведают эти двое.
Что делают они все – и мертвые уже, и живые – здесь? Расплачиваются за его опрометчивость! За его поспешность.
Ну почему это он решил, что вдали от больших скоплений людей потеряет силу ЕЕ ядро ? Зачем позволил увлечь себя произвольной мысли, не только что не проверенной – не продуманной?
Господи, прости раба своего… Чем был виноват Петр, который был обращен баком, взорвавшимся, на его глазах – в пыль? И чем провинился Старший, так легко не отделавшийся? И чем – Владимир?
А ведь никакого сомнения – никакого – в том, что и Владимир затянут . В точности, как и Старший! Да потому же он и вспыхнул, наверное, этот пожар, что самым последним осознанным движением Владимира, который всегда любил баловаться с огоньком зажигалки, было…
Вдруг распадается круженье казнящих мыслей.
Что изменилось? что сделалось, вот недавно, во внешнем мире другим?
Произошла какая-то тревожная перемена… И некоторое время он думает, что не сможет сообразить, что именно поменялось в мерном и завораживающем течении темных пятен. Внезапно осознает: Ивана, идущего впереди – нет .
Возможно, он всего только ускорил шаги. Унесся, заводная пружина – и его силуэт потерялся, пропал меж этих дурацких призраков, складывающихся из шаров игл, меж черных и напряженных, как остановившийся взрыв, шишковатых клубов?
К несчастию – это просто проверить.
– Руф! Я чего-то не вижу впереди Ивана.
Молчание.
– Я не вижу…
Руф замер перед ним, обернувшимся. Сзади – стволы, стволы… Как будто наклоненные лбы, застывшие на века в немо, исконно копимой злобе.
– Кого это ты… не видишь? Какого Ивана? Ты… бессмысленно как-то шутишь, напарничек… Шутишь? Ты шутишь, Старший ??
Но он не может ответить.
Потому что хватило , уже, ему.
И он теперь способен только бежать , не разбирая дороги, усмиряя безумие, рвущееся в мозг – розгой ветвей.
Бездумно обтекая стволы, кулаками летящие намертво, встреч, в лицо. Спотыкаясь о корни. Крича – и не слыша крика.
Как будто сразу же легче. Да: сдался – не надо думать. Его как подхватило и понесло. Слепою мертвой волной, огромно, по-слоновьи вдруг вздыбившейся со дна души. Из неизбывных затхлых глубин, где копился ужас.
Легко… вот именно так легко и уносит вал, оскаляемый пеной, выхватываемой молниевой игрою в шторм – эту пену… Не страх то был. А подобрался он к нему потом, потихоньку, страх. Когда он уже не бежал, а медленно плелся, сорвав дыхание. И вот тогда он шептал, поднимая в сознании жалкие, лишенные смысла, случайные сколы слов. Вот как ладонь козырьком – защититься от слепящего страха. "Ведь ты не знаешь Владимира… ни Петра, и ни Старшего, который у тебя был… правда, Руф? Не знаешь никакого другого, чем тот, который у тебя сейчас, Старшего? Хочу поздравить тебя: вполне разумная мера, коль новое – равно зло . Ведь потому что иначе ты обворован. И понимаешь это. И больно, больно…"
И продолжал шептать еще что-то. А впереди уже проступало… как черное солнце сквозь космы игл.
И он пытался не верить . Но солнышко это пило его глаза, обнажая… да, обнажая – как это показалось ему в те мгновенья – глазное дно. А вздрагивающие тяжи боли тянулись дальше – в виски, в затылок…
Внезапно проступил дурманящий визг. Размыкая сознание. Словно визг… колес, которые становились ближе, все ближе… И он не понял, ну как же это вот вдруг сразу настал, вместо ночи – день? и почему полетел под щеку шершавый асфальт в параллельных полосах? и что это за слепящие холмы ваты вдруг полыхнули над скрещиваньями стальных жил? А между ними сияло, зовущее к себе синим, но меркнущее ему небо.
4