Впервые в жизни Хедли показалось, что он наблюдал две различные расы. Дейв и Лора безропотно смирялись со своим чисто служебным статусом: онемелые и застывшие, они безучастно смотрели вперед, подпрыгивая вместе с машиной на ухабах, пока Боб умело петлял на узких перекрестках между другими автомобилями, пешеходами, фургонами, автобусами. Слышались только свист воздуха да маслянистый гул двигателя. А рядом с Хедли весело улыбалась сестра, слегка приоткрывая темно-красные губы и показывая твердые белые зубы, которым он завидовал всю жизнь.
– Как я рада тебя видеть, – нежно сказала Салли, вытянула руку в перчатке и обхватила его ладонь. Хедли вздрогнул от нажима сильных, тонких пальцев, которые остались лежать на его руке. Он не смотрел на сестру, а таращился на проносившиеся мимо магазины и здания, рисованные вывески, первые вычурные заведения китайского квартала.
– Как идет торговля телевизорами? – кисло спросил Боб своим суровым, отрывистым голосом. – Зашибаешь деньгу?
– Помаленьку, – ответил Хедли. Ему захотелось спросить, как идет торговля недвижимостью, но голосовые связки не желали соблюдать светские условности. Какое ему дело до торговли недвижимостью? Боб Соррелл ему не нравился: зять поражал его, вызывал уважение и надлежащий страх, но он недолюбливал этого человека.
– У нас все путем, – сказал Боб, не дожидаясь вопроса. – Знаешь, небось, что вудхейвенский участок теперь наш?
– Ах да, – буркнул Хедли. – Тот новый участок на автостраде.
– Мы еще не скоро отобьем свои вложения. Мы же вбухали туда кучу валовых инвестиций по пяти векселям, но даже не начали погашать долг: пять сотен покрывают единовременную выплату комиссионных, и все. Это сорокалетняя ссуда… – Он оттеснил автофургон к обочине, чтобы можно было его обогнать. – Проценты растут… и эта куча валовых инвестиций в конце концов обесценится и не принесет никаких дивидендов. Лет через шесть-восемь нам достанутся хибары. К тому времени их уже придется перестраивать заново.
Хедли завороженно слушал, как слетали слова с его языка. Боб Соррелл говорил спокойно, уверенно, расслабленно, без всяких эмоций, не испытывая ни стыда, ни гордости. Он просто констатировал факты.
– Боб скупил целую уйму загородной недвижимости, – сказала Салли с покрасневшими от восторга щеками. Ее голубые глаза взволнованно заблестели. – Фермы, магазинчики и сельскую газету. В Сент-Хелине – мы поедем туда в следующем месяце на недельку: поживем, познакомимся с городом. Такой вот у нас будет отпуск!
– Ну да, – резким и бесстрастным голосом сказал Боб. – Большей частью этого добра владели "Напа Каунти Лэнд энд Инвестментс". Мы перекупили его в мае прошлого года, – он повысил голос. – Да где ж этот хренов кабак? Я вижу до фига мясных ресторанов, или у тебя какой-то конкретный на примете?
"Нэш" быстро мчался по Грант-авеню: с одной стороны дороги находился только маленький зазор для парковки. Боба Соррелла абсолютно не интересовали китайские магазинчики, где были выставлены наборы шахматных фигур из слоновой кости, шелковые свитки, вышитые халаты с широкими рукавами, жаровни для благовоний, ножи для вскрытия писем, гербовые бамбуковые подносы, искусственные птицы, нефритовые и серебряные украшения, банки с сушеными травами, искривленные коренья, морские водоросли, миндальное печенье, консервированный имбирь, клетки с утками и кроликами, ящики с бататом и шишковатой картошкой. На перекрестках вереницы магазинов, баров и ресторанов вдруг обрывались и на мгновение открывались виды холмов и моста, а спуск был таким крутым, что если бы какой-нибудь пешеход поскользнулся и упал, он без труда докатился бы до самого Залива.
– Смотрите! – воскликнула Салли. – Фуникулер!
По крутому склону, крепко вцепившись в натянутый канат, проворно полз наверх архаичный вагончик с пассажирами. С громким стуком и грохотом он проскочил перекресток и продолжил путь – странная клеть из дерева и железа, подскакивавшая на конце подземного кабеля.
– Куда? – отрывисто спросил Боб, которого злило, что его со всех сторон окружают люди, не знающие цену времени.
– Еще пару кварталов, – ответил Хедли. – Налево.
На Вашингтон-сквер они повернули и поехали вверх по крутому холму. Уличные торговцы продавали китайские газеты. Морщинистые старики с длинными бородами торговали дынными пирожками – шариками из сахара и жира с сочным плодом внутри. Зарешеченные балконы многоэтажных домов чуть ли не соприкасались друг с другом над проезжей частью. По узким тротуарам, пронзительно визжа, опрометью носились китайские ребятишки. Прямо в тротуаре неожиданно открывались черные квадраты – входы в погребки с темными лестницами, ведущими вниз. В уличный шум вплеталась восточная музыка: завывания и внезапные удары. Узкие, захламленные переулки, по которым могла проехать только одна машина, петляли между ресторанчиками, грязными следами от мусорных баков, лужицами крови с присохшими перьями.
– Вот он, – сказал Хедли.
Над входом в погребок торчала маленькая, старомодная неоновая вывеска, опутанная клубком разноцветных трубок. Вниз вел длинный лестничный пролет, который поворачивал у стеклянного окна ниже уровня земли: там висели мертвые ощипанные птицы со связанными бечевкой лапами. Дальше стояли черные столики и виднелись занавешенные кабинки, коренастые официанты в белых куртках, древний кассовый аппарат, китайские коммерсанты, читавшие за едой газеты.
– Ну и где я тут припаркуюсь? – заныл Боб. – Не парковаться же мне в этом проулке! – Ресторан скрылся у них за спиной, и "нэш" резво помчался в гору, распугивая людей на каждом пешеходном переходе. – Ну его в задницу, поехали на побережье. Уже полтретьего!
– Можешь припарковаться на Стоктон-стрит, – сказал Хедли. – Там всегда есть места.
Боб промолчал и свернул с Вашингтон-сквер на Стоктон-стрит. Они выехали из Чайнатауна, где тянулись целые кварталы закопченных жилых домов, убогих обувных и одежных лавок без витрин и вывесок.
– Вон там перед аптекой, – сказала Салли, – та женщина уже уезжает.
"Нэш" плавно подъехал, немного притормозил и вкатился на автостоянку. Легко стукнув бампером машину сзади, а потом машину спереди, Боб вынул ключ из зажигания, одним махом распахнул дверь и шагнул наружу.
– Пошли, – скомандовал он. – Пошевеливайтесь – время не казенное.
Боб и Салли быстро зашагали по тротуару. Хедли старался не отставать: высокие каблуки Салли громко цокали у него перед носом, и он поневоле стал наблюдать, как их тонкие кончика стучали по бетону. На аккуратной лодыжке, затянутой в гладкий нейлон, висел крохотный золотой опознавательный браслет. При ходьбе он сверкал и подскакивал в солнечном свете. Хедли шел позади сестры, любуясь ее элегантной, дорогой фигурой на почтительном расстоянии – с машинальным и абсолютным преклонением, пронизывавшим все фибры его существа. По-другому и быть не могло.
Вслед за Хедли волочились Дейв и Лора Гоулд, напоминавшие карликов даже больше, чем в машине. Два темных приземистых сгустка получеловеческой плоти в засаленной, испачканной едой одежде – бесформенные и омерзительные, с угрюмыми лицами и неповоротливыми телами. В Хедли проснулась некая гордость. Он стоял на целую ступень выше: пусть он и отставал от сестры, но все же был из ее породы. Физическое родство бросалось в глаза – они принадлежали к одной расе, были одной и той же крови. Обстоятельства помешали ему соответствовать стандартам этого рода, но потенциальные возможности налицо. Однажды, когда он станет старше…
Странно, что в присутствии сестры Хедли возвращался к старой модели поведения, представляя себя еще слишком молодым. Но так уж сложилось: семеня вслед за широко шагающей женщиной с высоко поднятым подбородком и четко очерченным, запрокинутым лицом, он превращался в подростка, мальчишку, пацаненка. Засунув руки в карманы, Хедли пнул пивную банку, пробежал пару шагов, подпрыгнул и вмиг превратился в белобрысого мальчугана по виду и поведению. Он догнал Салли и ее мужа, которые, запыхавшись, спешили к Вашингтон-сквер.
– Туда! – крикнул Хедли и вдруг сконфуженно отступил. Мельком взглянув на него, оба молча свернули за угол и ринулись вниз по крутому склону. Смутившись, Хедли помчался вслед за ними, а Гоулды брели сзади, замыкая процессию.
В полутемной кабинке, напоминавшей ящик, они расселись вокруг стола с каменной столешницей и стали изучать заляпанные супом меню. За занавеской китайские бизнесмены, горбясь над мисками с вареным рисом и приготовленными на пару гуппиями, подносили еду ко рту палочками. В центре стола стояли графин с соевым соусом, солонка и перечница с дырочками, а также лежали другие меню.
– Заказывай ты, – сказала Салли брату, подняв голову и закрыв меню. – Ты лучше разбираешься в китайской кухне. Помнишь, как мы сюда приходили?
Хедли кивнул. Он взволнованно просмотрел меню, его охватила ребяческая несдержанность, и в порыве безрассудства он заказал все, что попалось на глаза.
Маленький официант с кукольным лицом и лакированными черными волосами, блестевшими от верхнего света, одну за другой ставил перед ними дымящиеся миски. Яично-цветочный суп. Горячие и липкие жареные пельмени. Курица с миндалем. Говядина со спаржей. Чау-йок – склизкие зеленые овощи, подаваемые в густом сладком сиропе. Жирные мягкие пирожные желтого цвета, с мясной и овощной начинкой – яичные фу-йонг. Перед каждым из них стояла округлая белая чашка без ручки, куда Хедли наливал горячий дымящийся чай из старомодного эмалированного чайника.
Боб Соррелл не обратил внимания на миски с дымящейся едой и махнул официанту, суетливо выбежавшему за занавеску.
– У вас есть "севен-ап"? Принеси мне бутылку "севен-апа".
– "Севен-апа" нета, – пролопотал официант.
Суровое лицо Боба потемнело. Тщательно выговаривая каждое слово, он спросил: