- Зря вы все это затеяли с молодым человеком, - сказала она, - шел бы он своей дорогой.
- Своей дорогой? Он сам сюда явился. И невзначай узнал лишнее.
- Вы бы поговорили с ним. Взяли бы с него честное слово, что никому о вас и ваших опытах не скажет.
- Честное слово? - насмешливо протянул Николай Федорович. - У вас старомодные понятия о нынешних молодых людях, Адельгейда. Они, с одной стороны, величайшие болтуны, а с другой стороны, плохо себе представляют, что такое слово, в особенности - честное. Они, знаете ли, при всем спортивном виде как бы не совсем мужчины: то ли бабы, простите, то ли гермафродиты, половинная порода. Да он в первую неделю, не желая ничего дурного, напьется с кем попало, и, к слову, взяв с незнакомого собутыльника честное слово все ему и выложит. Нет уж, увольте.
- Я боюсь вашего с Костомаровым и Гаджиевым научного колдовства.
- Именно научного боитесь? А как насчет бытового? Небось в молодости гадали в Крещенье? Жениха привораживали? И со свечой и с колечком. А на картах никогда не гадали?
- Никогда не гадала, - отвечала она. - Я любого колдовства боюсь. Добром оно не кончается.
Глава двадцать шестая
"Ваша взяла". - Новое жилище. - Письмо с чердака. - Пляжный Гамлет. - Веселы у тростникового забора. - Император Улиток.
- Ваша взяла, - сказал он Николаю Федоровичу. - Я остаюсь. При одном условии.
- Какие могут быть условия? Конечно, остаетесь. Вы же сами видите: вам отсюда не уйти.
- Ну-ну, - сказал он. - Как это не уйти? У меня всегда на руках последний-то козырь. В любую минуту могу, например, утопиться или удавиться.
Что-то новое в интонации его, новое выражение глаз, новое и непонятное, заставило Николая Федоровича замолчать.
- Вот так-то. Условие: у Маленького жить не буду. Жить буду один. В лачуге. Место для репетиций найдете другое.
- В лачуге холодно, - нерешительно сказал Николай Федорович. - Зимой замерзнете.
- Печка там есть. А до зимы еще долго. Стены можно утеплить. Хоть делом займусь. Я так понял, мы договорились.
Николай Федорович смотрел ему вслед.
Он и ходил-то теперь чуть иначе: сутулясь, ставя ноги носкам внутрь. "Ничего, - подумал Николай Федорович, - это последствия легкого шока; очухается, молодой еще".
Но начал он отнюдь не с утепления стен.
Два дня, лежа на песке, подвигаясь помалу, описывая неровную окружность вокруг лачуги, он втыкал в песок палочки сухого тростника как ребенок, играющий на песке в крепость. Он окружил лачугу изгородью, которую могла перешагнуть и кошка.
...Можете себе представить: дачник, снимавший верандочку у Маленького, остается жить на берегу! Кажется, Виктор Сергеевич, я об этом чудаке упоминал в письмах уже не единожды. Теперь, после того как он то ли упал и стукнулся о камень (головой, разумеется, где тонко, там и рвется), то ли с кем-то на берегу сцепился (надеюсь, не с дражайшим Николаем Федоровичем), то ли наткнулся на пресловутый заугольный пыльный мешок, его обуяла странная идея жить а-ля Робинзон по соседству с человеком, коего он терпеть не может, да к тому же жить в развалюхе типа сарая, насквозь просматривается, разве что обоснуется он спать в печке, наподобие домового; лежание на печи нашему Емеле ничего не даст, такую-то лачугу в зимнюю стужу, когда с замерзшего залива тянет ледяным дыханием, даже и доменной печью не обогреть, все вытянет.
Сам романтический молодой человек, кстати, отрицает столкновение своей головушки с пыльным мешком, а утверждает, что его настигла шаровая молния.
Надо будет в какое-нибудь произведение ввести героя, настигнутого шаровой молнией. Вы не находите беспредельно свежею сию мысль? Придется подчитать в научпопе (чем это Вам не нравится подобная аббревиатура научно-популярных брошюр?) о шаровых молниях. Мне не верится, что им потребно сновать на всех широтах и долготах, мне думается, у них должен быть свой ареал - или свой полигон. Но это к слову.
Наш первый пионер, не покладая рук, обводил свою дурацкую лачугу изгородью; и Вашего воображения не хватит, дабы изгородь, им возведенную, представить въяве, ибо она сделана из крошечных обломков сухого тростника, воткнутых в песок. Вы когда-нибудь наблюдали детей, строящих на песке крепости и окружающих их маленьким частоколом такого рода?
Разумеется, игрушечный заборчик высотой, в лучшем случае, два вершка, могла бы переступить и кошка; но самое смешное, что никто переступить тростниковую Великую Стену не решается.
Кругом себя наш бурсак обвел, то ли магическим, то ли психологическим.
Поэт Б., например, считает обитателя лачуги свихнувшимся и боится общаться с сумасшедшим. Николай Федорович просто ошеломлен и не знает, как себя вести. Адельгейда проявляет сверхвежливость и супертактичность; она очень довольна тем обстоятельством, что успела занести в лачугу крупу, муку, сухари, соль, чай и сахар до того как Робинзон обвел свою обитель двухвершковым забором. Лара, похоже, разочарована: она, по-моему, надеялась продолжить начатый флирт, а вместо этого наблюдает клиническую картину помешательства. Гамлет, так сказать, и Офелия. Хотя наша Офелия обожает бродить босиком, распустив власа златые, увенчав хорошенькую головку венком из лютиков, кувшинок и лилий, она вполне реалистическая барышня, комсомолка, велосипедистка и не собирается топиться в обозримом будущем в ближайшем ручье. Что до Гамлета, он вполне вошел в роль; интересно, читал ли он Шекспира?
Время от времени он общается с приходящими его навестить недоумевающими соседями, сидя на песке в своем отгороженном от мира королевстве (старый каламбур помните? из Куприна? "До свидания". - "А почему не досвишвеция?!") и произнося сентенции из разряда глубокой философии на мелких местах. Николай Федорович, например, принес ему пару банок консервов; отказавшись их принять, датский наш прынц изрек:
- Для вас все люди - потенциальные консервы для ваших будущих опытов.
Я записал сочетание "потенциальные консервы" в записной книжке. Я надеюсь, он не принимает Николая Федоровича за людоеда? Но тот тоже, надо отдать ему должное, следовал своей сценической логике и стал что-то темное втолковывать своему чокнутому собеседнику насчет необходимости, когда тот сочтет нужным, ознакомиться с какой-то информацией, содержащейся в некоей картотеке. Гамлет из лачуги только фыркнул в ответ:
- Картотека... информация... Что такое информация? Нет никакой информации вообще. Мешки вранья.
Очень образно.
Я даже спросил поэта В., не находит ли он, что в молодом человеке после пыльного мешка, пардон, после шаровой молнии, проявилось поэтическое восприятие мира? Поэт Б., по обыкновению, узрел в моем вопросе каверзные намеки и обиделся.
Пришли посмотреть на заборчик Гаджиев с Костомаровым, ученые мужи, я и о них неоднократно в своих эпистолах упоминал. Гаджиев, профессиональный психолог, вкрадчиво спросил, не кажется ли датскому отшельнику: в заборчике чего-то не хватает?
- Разумеется, - отвечал тот, - маленьких черепов со светящимися глазками.
- Я имел в виду ворота, - сказал Гаджиев.
- На кой черт ворота забору, который любая кошка перешагнет? Все ли у вас дома?
- Похоже, - сказал Костомаров, - его никто не перешагивает.
- Само собой, - отвечал наш датский, - для чего бы тогда я с ним тут уродовался?
Гаджиев продолжал проверять его на всхожесть и заметил:
- Вы часы забыли завести.
- Ничего я не забыл. Они теперь не ходят.
- Тогда зачем же вы их носите?
- Для красоты.
- Если хотите, - сказал Костомаров миролюбиво и отчасти виновато почему-то, - я вам свои отдам, а ваши в городе починю и вам верну.
- Нет необходимости, - отвечал наш пляжный принц, - я теперь и так знаю, который час, с точностью до пяти минут. Не будьте занудой, Гаджиев, не проверяйте меня, не спрашивайте: "Сколько времени?" Без четверти два. Было без десяти.
- У вас появились новые способности? - деловито поинтересовался Гаджиев.
- Я бы назвал это возможностями, - отвечал молодой человек. - И то ли еще будет? Заходите через недельку или две.
- Именно через две? - спросил Гаджиев.
- Да, по мне, хоть вообще не заходите, - сказал вежливый его собеседник, уходя в лачугу, - сто лет бы вас не видел.
Пришла и Офелия, ей как-то не верилось в непредвиденную потерю поклонника.
- Можно зайти? - спросила она.
- Тут забор, разве непонятно?
- Так сделайте в заборе калитку.
- Дались вам эти ворота и калитка, - сказал он. - По-моему пора назначать Гаджиеву свидание, Лара, вы мыслите с ним ноздря в ноздрю. Гаджиев и Лара, два сапога пара.
Лара порозовела. Из чего я заключил: свидание уже назначено если еще не состоялось.
- Мне такие советы не нужны.
- Какой же это совет? Впрочем, могу и совет: идите домой и молитесь.
- Как молиться? Я атеистка. Комсомолка.
- Так спросите у Адельгейды - как, она молитвы знает. Спишите слова. В тетрадку в клеточку.
- О чем же молиться?
- За упокой души.
Лара испугалась. Это он зря. Она все же еще школьница.
- Чьей? - спросила она.
- Своей, например. Или моей. Какая разница.
Лару как ветром сдуло.
Он забрался в развалюху и глядел в крошечное окошечко. Явилась Адельгейда, увидев его в окне, заулыбалась. Он тут же вышел и спросил:
- Что вас так развеселило?
- Просто вы смотрели в окно как... как маленький ребенок... из одной книжки.
- Из какой книжки? - спросил он подозрительно.