Ну а там уж взялись за топоры. Принялись разделывать на дрова…
А девчонки, соответственно, тут же стали фотографироваться на оставшемся на высоком берегу реки необъятном пне-троне.
Пришел вечер. А с ним прохлада. Все помылись, переоделись. Разожгли костер.
Полыхали дрова. Народ рассаживался вокруг. Огонь выхватывал из темноты лица. Тишину нарушало только потрескивание сыпавших искрами дубовых поленьев.
– А ведь сегодня праздник, – сказала Марина Сорокаумова. – Ночь на Ивана Купалу. В это время расцветает папоротник. И вообще, раньше народ отрывался в эту ночь. Давайте-ка, девчонки, выпьем, да попрыгаем через огонь, как в молодые годы.
Девки зашевелились. Виночерпий Казаков всем разлил, но сам к вину так и не притронулся. Чокнулись. Женщины водрузили на головы, как короны, сплетенные из ромашек и белых кувшинок венки.
И куда только исчезла дневная усталость? Девичья песня лилась, призывно летела над рекой, отражалась от водной поверхности и неслась над лугами и лесами.
"Вот и замкнулся круг! – думал Дубравин, греясь у огня. – Господь управил. И волею своей расставил все по местам".
Он смотрел на Людмилу. А она – на него.
"Мы что-то ищем вдали. Пытаемся понять себя и других. И зачастую даже не знаем, что нам нужно. А то, что нужно, оказывается, совсем рядом с нами.
Я хотел изменить свою жизнь. Что ж, вот она и изменилась. Просил Силы Небесные, чтобы они дали мне женщину, которая бы понимала меня, была помощницей на этой дороге под названием жизнь. Даже мечтал о том, какой она должна быть. Все сбылось, получил, какую хотел. Как говорится, "красавицу, спортсменку". Хотя главное, что она дополняет меня. Знает то, чему я сам так и не научился.
Впрочем, не надо торопиться. Торопиться не надо. Я уже не мальчик. И времена переменились. И если ошибусь сейчас, то ошибусь безвозвратно. Годы-то уходят. Нам надо пожить, понять друг друга. Тем более, сейчас и не поймешь, кто на самом деле охотник, а кто добыча. Роли изменились, здесь опыт имеется".
Она тоже сидела и вспоминала ту встречу. Тогда после ресторана они поехали к ней. И она, встревоженная и счастливая, одновременно хлопотала на кухне и думала о случившемся. О том ощущении блаженства и какой-то полноты жизни. Какой-то окончательности и неразрывности, которое она испытала в постели. В тот миг, когда он вошел в нее.
"Вот как бывает! – думала она, разбивая о край чугунной сковородки пятое белое яйцо. – Как будто в тебе чего-то не хватало. А тут все стало на свое место. Господи, что же у нас впереди?"
А впереди был переезд. Совместная жизнь в провинциальной тесной квартирке. Надежда на ребенка.
И она старалась. Ох, как она старалась. Сразу было видно, что сильно истосковалась "по женской доле". Начала парить, жарить, варить. И, естественно, баловать его так, что через пару-тройку месяцев он округлился.
Жили просто. Он старался не обижать ее, не задавать лишних вопросов. Полученный жизненный опыт, многие разочарования и потери научили их снисходительно и терпеливо относиться друг к другу.
Главное, она усвоила: "Если мужик тащит на себе телегу их совместной жизни, то надо просто помогать. Не садиться ему на спину и погонять. Не виснуть гирей на шее. Не забегать вперед и поучать. Если силенок не хватает, пристроившись где-то сбоку, подталкивать телегу. Тянуть. Подбадривать. А когда он выбивается из сил, просто садиться рядом и отдыхать".
Он тоже вспоминал эту первую ночь. Но по-другому. Когда они легли вместе, он был странно озадачен. Чем? А тем, что во второй раз в жизни у него возникло ощущение близости и того, что между ним и ею нет границ. Нет барьера. Нет кожи, как это было с Галиной. И чувство единства, радости, покоя и тишины овладевало им каждый раз. Дубравин поймал тогда себя на мысли: "А я-то, дурак, думал, что это может быть единственный раз в жизни. Только с одной. Оказалось, все не так. Такое, конечно, бывает редко. Но бывает. И это счастье".
Пока они предавались воспоминаниям, жизнь бивачная шла своим чередом. Заведенный народ приступил к игрищам и ритуалам. Начали с прыжков через огонь. И скакали так долго, что чуть не прожгли обувь.
Потом женщины отошли к реке. Зажгли маленькие плоские свечки и на дощечках пустили их вместе с цветочными венками по черной воде. Долго наблюдали за плывущими в темноте огоньками. Пели. Разглядывали усеянное мириадами крупных звезд летнее небо. И снова пели.
Уснули все пьяные и счастливые.
Так закончился первый день регаты.
* * *
Солнышко неторопливо поднялось над горизонтом. И холодная роса на траве заблестела.
Дубравин на четвереньках выполз из большой синей палатки с предбанником. Натянул резиновые тапки и пошел по росе прямо к реке. Утреннее купание сразу сняло сон. Бодрый и освеженный, он вылез из теплой, парящей под солнцем речки. По дороге назад встретил Озерова, сидевшего на берегу с длинной удочкой. Они покалякали какое-то время.
А жизнь в лагере уже кипела. Заново разгорался костер. Бес открывал тушенку для каши, Людка возилась с посудой.
После завтрака на горизонте появились то там, то здесь лохматые тучи. Но они не мешали солнышку, которое начало парить так, что в палатке стало не усидеть от зноя.
Дубравин знал, что за поворотом реки есть тихие заводи и отмели, на которых можно побаловать себя, поплавать в теплой, мелкой воде. А еще там попадались стаи птиц, кормившихся всякой всячиной.
Он предложил Крыловой сплавать туда на байдарке. Они сели в свою хрупкую брезентово-алюминиевую конструкцию, захватив пневматическое ружье, стреляющее свинцовыми пульками. И отчалили.
Сильным ударом весла Александр вытолкнул лодку на стремнину. И речка понесла их вдоль зеленого берега, мимо зарослей камыша, кустов и кустиков зеленой травы, склонившихся к воде деревьев.
Дубравин, стараясь не шуметь и не разговаривать, вел лодку. Под ними в глубине пролетали песчаные отмели, упавшие коряги, стволы деревьев. Вокруг сновали мелкие синие и крупные оранжевые стрекозы. В пронизанной солнцем воде виднелись стаи мелких рыбешек. Иногда, ощутив над собою тень байдарки, бросались наутек более крупные особи. И делали они это так быстро, что Александр только успевал их замечать: "Это щучка! Это, наверное, лещ ушел в камыш. О, карась пучеглазый! Здоров, братец!"
Все дышало жизнью.
"Не зря наши предки расселялись и двигались по рекам!" – думал он, уклоняясь от нависшего с берега коряво-сучковатого ствола.
Через пару минут они нашли нужную протоку и повернули свое хлипкое суденышко туда. Течение замедлилось.
Сидящая впереди Людка вскрикнула:
– Ой, смотри, смотри!
Слегка приподняв изящную головку с желтоватыми пятнышками, через протоку, извиваясь всем телом, плыл уж. Он едва успел проскочить перед носом байдарки и скрыться в зеленых прибрежных кустах.
Еще через сотню метров они нашли то, что искали. Протока расширилась, превратившись в мелкий залив, посреди которого поднималась на поверхность белая песчаная коса. Лодчонка зашуршала днищем по песку. Отсидевший ягодицы Дубравин вылез, покряхтывая, и встал на затекшие ноги. Потом помог выйти Людмиле. И вытянул байдарку на песок.
Солнце пригревало. Даже жарило. Они с разбегу бросились в теплую воду, поплыли. Потом погонялись друг за другом на островке, бросаясь песком. И не заметили, как огромная туча нависла прямо над ними.
Все вокруг потемнело. Налетела буря! Холодный порыв ветра хлестал мощно и сильно прямо по верхушкам деревьев. Разлеталась с шелестом в разные стороны листва. Вихрь гнал по воде рябь.
Буквально через минуту хлынул проливной дождь. Крупные капли хлестали по воде, шлепались на песок.
"Как бы град не лупанул!" – только и успел подумать Шурка.
Града не было, но дождь лился настолько холодный, что они мгновенно озябли. Вдобавок ко всему, над головой грянул гром.
В общем, беда.
Людка вся сжалась, застыв под этими ледяными струями. Дубравин, не в силах помочь ей, сначала предложил:
– Давай под байдарку!
Увы, это не спасло. Узенькая байдарочка была плохой защитой. Дождь доставал тела и под нею. Беда, бояре!
И тут его осенило:
– В воду! В ней теплее!
Они бежали по мокрому пляжу и прыгнули прямо в теплую воду заливчика. Стало легче.
Ливень прекратился через несколько минут. Туча, недовольно ворча, уплыла в сторону. Солнышко снова улыбнулось им. Вскоре природа, съежившаяся под холодным ливнем, чудесным образом снова расцвела.
Они вылезли на берег греться. Потом Дубравин столкнул байдарку в воду и они забрались в нее. Пора было возвращаться.
Не успели они отойти от берега и пройти по камышовой протоке, как наткнулись на трех уток с селезнем, беспечно кормившихся на отмели. Они, вероятно, не услышали приближавшихся на почти бесшумной лодке людей. Дубравин сразу потянулся к ружью.
Птицы, заметив их, начали разбег по воде.
Раздался шипящий звук выстрела. И, о чудо! Утки взлетели, а селезень шлепнулся в воду.
Охваченный охотничьим азартом, Александр подгреб к нему. И увидел, что птица вверх лапами лежит на воде.
Он подтянул веслом обмякшую, но еще теплую тушку. Достал из воды. И удивился.
Конечно, пулька из пневматики ну никак не могла пробить толстое, жесткое перо птицы. Охотник искал место попадания. Наконец он увидел, что свинцовый комочек ударил прямо в голову, рядом с круглым глазом.
Дубравин символическим жестом бросил добычу в лодку Людке под ноги. Она молча, без бабьего визга и писка стала рассматривать красивого, мощного селезня, так не похожего на невзрачных серых уточек.
Шурка даже расстроился: "Попасть-то попал! Но кто будет возиться с птицей? Ощипывать, разделывать?"