Задумавшийся монах взъерошил свой загривок и как-то неуверенно ответил неофиту, что это совсем необязательно, были, мол, случаи, когда человек до митрополита дослуживался, а потом церковным судом судим был.
Казаков подумал тогда: "Э-э, да тут настоящее государство в государстве. И суд свой имеется. Как офицерский суд чести в армии. И наградная система с орденами, медалями…"
Так что сейчас, в начале празднества, Анатолий с удовольствием лицезрел своих товарищей в убранстве, которое, в отличие от обычной черной рясы, давало полное представление о том, кто есть кто.
Рядом с отцом наместником стоял отец Ферапонт. На его красиво подстриженную голову была водружена фиолетовая шапочка – камилавка. Первая награда, которой могут удостоить в системе. Поясом ему служила широченная золотая лента, ярко выделявшаяся на голубом фоне.
"Ого, какой наряженный сегодня Ферапонт. Значит, отслужил он беспорочно десять лет. Получил в награду не только камилавку, но и двойной орарь, символизирующий то самое полотенце, которым Христос вытирал ноги своим ученикам.
Да и отец наместник красавец. Такую митру разрешает носить только патриарх после тридцати лет служения Церкви. Правда, в отличие от архиерейской ее не венчает крест. Но все равно – красиво.
А на шее у него – патриарший крест. Такой имеют вообще единицы. За особые заслуги".
Пока послушник удивленно глазел, молебен шел своим незыблемым порядком, отточенным веками.
Слева от главных действующих лиц, на ступеньках храма расположился хор певчих. В основном это были женщины в белых платках и блузках с надетыми поверх черными жилетами. Скороговоркой архимандрит затягивал молитву, восхваляющую подвиг Божьей Матери, а хор ангельскими голосами подхватывал ее в нужных местах.
"За две тысячи лет все доведено до совершенства. И ритуал, и пение, – думал послушник. – И праздничное богослужение в честь Успения Пресвятой Богородицы – это на самом деле целое многочасовое действо, своего рода спектакль с хором, солистами, участниками, как на первых, так и на вторых ролях".
– Богородице Дево, радуйся! – воскликнул архимандрит.
И в эту секунду он, Анатолий Казаков, под дружное пение начал свою, личную молитву. Как душа его истерзанная просила, искренне и истово молил он шепотом деву Марию:
– Богородица, если ты слышишь меня, прости за то, что случилось тогда под селом Бечик, где я отличился на войне… Может быть, она и этот мальчишечка искупили бы свою вину, нашли бы новую дорогу в жизни. Но получилось так. И смертный грех на мне.
В этот праздник, когда весь народ церковный и нецерковный собрался здесь у твоей иконы, все ждут от тебя чуда. Сотвори его и для меня, благодатная Пресвятая Богородица. Припадаю к тебе с последнею надеждою!
Он подался вперед. Его словно что-то звало и манило туда, на паперть собора.
– Куда идешь! Не видишь?! – толкнул его в бок сосед.
Очнулся. Вспомнив свою работу, начал торопливо разжигать кадило. Но все равно не успел к тому моменту, когда дьякон басом грянул свою партию. И тот так зыркнул на него глазами, что Казакову стало страшно неудобно и неловко за то, что он задержал ход празднества.
Но он не обиделся. За последнее время он много узнал. Понял, что монахи в принципе очень одинокие и ранимые люди. И от этого с ними бывает трудно.
Погруженные в себя, они могут выглядеть черствыми и неотзывчивыми. Но с ними можно ладить.
Впереди началось главное действо. Крестный ход вокруг монастыря. А крестный ход для воинства Христова – как парад для армии. Молодые, с непокрытыми волосами дьяконы кадили ладаном. Народ выстраивался со свечами в руках.
Анатолий уже знал свое место в строю. Он поднял над головою тяжелую хоругвь с ликом Христа. Но строгий распорядитель забрал ее и вручил рапиду. Укрепленный на длинном древке лучистый круг (из золота, серебра или бронзы) с изображением шестикрылого серафима был символическим опахалом. Когда-то рапидами пользовались из практических соображений, чтобы отгонять мух, ос, пчел от святых даров. А сейчас они символизировали участие небесных сил в земных делах.
Анатолий встал в ряд с молодыми дьяконами. Все запели очередной псалом и двинулись по вымощенной цветами дороге следом за иконой и плащаницей с изображением Божьей Матери.
Тысячи людей, выстроившиеся вдоль дороги, приветствовали их, совершали крестное знамение, пристраивались к процессии.
Анатолий с высоко поднятой рапидой торжественно прошел вдоль этих рядов, чувствуя радостные, умиленные, растерянные взгляды.
Начальствующие лица, в числе которых были владыка, наместник, архимандриты, сделали большой круг и остановились на Успенской площади.
Начался чин погребения плащаницы Божьей Матери.
Владыка по большому Евангелию читал похвалы Богородице.
Анатолий, чуть повернув голову, смотрел на плащаницу, на полный безмерного сострадания и милости лик Богородицы.
В эти минуты что-то случилось с ним. Он вдруг ощутил, как от плащаницы к нему словно протянулся солнечный лучик. И эта огненная нить, от которой шла странная энергия, нащупала его сердце, проникла вглубь под поношенную рясу послушника.
Он не мог оторвать взгляда от лика Богородицы. А в сердце под воздействием лучика, пения и образа вдруг разлилась такая радость, такое тепло и гармония, что он не выдержал. Всхлипнул. И смахнул набежавшие на глаза слезы.
"Вот как она приходит – благодать Божия!" – думал он, ликуя душою.
Уже завершился чин погребения. Начал расходиться с площади в наступающей вечерней темноте народ и клир. А он, все еще потрясенный и обновленный пережитой радостью, стоял, держа в руках древко с крылатым серафимом на лучистом диске. И сам чувствовал себя ангелом, вознесшимся к Небесам.
VII
Зима в России всегда приходит нежданной. Вот и в этом году уже в начале декабря "почему-то" выпал снег. А к Рождеству замело и поля, и леса, и деревню, которую Александр Дубравин выбрал на жительство.
Окончательно поселиться в ней ему пока не удалось. Дела в городе не позволяли. Но приехать на выходные он сюда уже мог.
Процесс укоренения он начал со строительства бани. Точнее, гостевого двухэтажного домика, в который органично вписалась и русская баня с бассейном.
Получилось хорошо. Топится баня исключительно дровами. Изнутри обшита хорошим липовым лесом. И от этого пар в ней легкий, а климат – мягкий.
Отдыхает в такой бане человек и душой, и телом.
Вот и Дубравин, попарившись вчера с дубовым веничком, сегодня отправился на деревенский праздник, который сам же и предложил устроить.
Народ решили собрать в колхозной конторе. Колхоза, правда, давно уже не было. А вот здание правления осталось. К нему-то по заснеженной улице и подтягивался здешний немногочисленный люд. Шли бабульки и дедульки, а также женщины среднего возраста, одетые в тяжелые ватные пальто и шубы, замотанные в шали, обутые в валенки и бурки.
Одежда, от которой давно ушла городская мода, но никогда не откажется русская деревня.
Все они собирались в жарко натопленном по такому случаю одноэтажном здании. Снимали с себя ватные и меховые доспехи. Переговаривались, присаживались в уголках.
В большой комнате, где, судя по всему, когда-то заседало правление колхоза, накрыли вдоль стены длинный стол. За ним могло уместиться десятка три человек. А на столе было все то, что заготовлено на длинную русскую зиму. Картоха толченая, огурчики соленые, помидоры, квашеная капустка, моченые яблоки. Копченое и соленое бело-розовое сало… Да мало ли что еще хранится в закромах родины! Не в каких-то мифических, выдуманных штатными пропагандистами закромах, а в настоящих, деревенских.
Заправляла хозяйством Сорокаумова. Она хоть и депутат, а селянам люба за готовность посидеть и выпить с народом.
Местные для этого действа доставили припасы. А городские – "огненную воду".
Ящик стоял в уголке, дожидался своего часа.
Серега Чернозёмов тоже расстарался. Пригласил на торжество не абы кого, а первого парня на деревне – гармониста.
Самая бойкая здесь – это староста Валентина Михайловна, для своих – баба Валя. Она была уже готова подать сигнал к началу. Тем более, что прибывающие живо интересовались:
– Баб Валь! А что мы здесь сегодня собрались? По какому такому случаю в столь суровую зимнюю пору мы выбрались из теплых домов?
Дубравин понимал, что люди толком и не знали о Рождестве. Среди поселян было немало воспитанных советской властью закоренелых безбожников. Так что следовало чрезвычайно аккуратно произносить тосты, чтобы не показаться бывшим советским, а ныне российским гражданам странным и диковатым. Поэтому он поднял граненую старинную рюмку с водкой перед собой и произнес приличествующую случаю, но не совсем канонически выдержанную речь.
– Господа-товарищи! Две тысячи лет тому назад в малом городе Назарете родился такой парень по имени Иисус. Он вырос, возмужал. И когда-то произнес самые главные в мире слова: "Возлюбите ближних своих, как самих себя!" Так началась новая эра в истории этого мира. С тех самых пор христианский мир празднует день рождения того парня, Иисуса Христа. Который не только на словах, но и на деле пострадал за всех нас. Отдал свою жизнь. Так давайте же сегодня вспомним его! И дружно выпьем за праздник Рождества Христова!
Народ дружно сдвинул стаканы.
И деревенская гулянка пошла, покатила своей дорожкой.
Гармонист, раскрасневшийся от водки и сала с картохой, растянул меха. И, как заведено из века в век, народ дружно грянул:
Ой, мороз, мороз,
Не морозь меня,
Не морозь меня, моего коня,
Моего коня, белогривого,
У меня жена, ох, ревнивая.
У меня жена, ох, красавица.
Ждет меня домой, ждет-печалится.