* * *
Знакомой дорогой явились они на прием. Ждать пришлось недолго. Генерал-губернатор встретил Дубравина ласково, как старого знакомца. И то дело. После той истории с отвоеванным зданием он с треском выгнал из администрации длинного Лешу Хитроева. А Дубравин – человек порядочный и благодарный.
– Здравствуйте, Александр Алексеевич!
– Здравствуйте, Дмитрий Геннадьевич!
– С чем пожаловали к нам?
– Да вот решил я попробовать пойти на будущие выборы.
– Ну что ж, дело хорошее!
Дальше все пошло как у Ильфа и Петрова в "Двенадцати стульях". Дубравин сидел "как отец русской демократии и особа, приближенная к императору", а Сорокаумова, словно "великий комбинатор", все плела и плела словесные кружева.
– Дмитрий Геннадьевич! Александр Алексеевич – наш человек. Будет вам помогать в Москве. Там у него большие связи во всех средствах массовой информации. Так что наша губерния в высших кругах может быть очень даже хорошо представлена. Он может стать там крупным лоббистом…
И так она ловко все поворачивала, дуя губернатору в уши, что Дубравин прямо-таки одним местом чувствовал, как повышается настроение хозяина кабинета.
"Видно, ему приятно, что московский гость почтил. Пришел, подтвердил свою лояльность, – думал Александр. – С другой стороны – для него хорошо, что я не примкнул к коммунистам. Ведь он, как губернатор, якобы "разорвал" этот самый "красный пояс". Но выборы покажут, так ли это. А то может оказаться, что это бабка надвое сказала".
– Я вас поддержу! – провожая посетителей, обнадежил их седой человек со спортивной выправкой и в хорошо сидящем сером костюме.
– Ну, теперь вперед! – усаживаясь в машину, возбужденно сказала Сорокаумова. – Можно не бояться, что административный ресурс кинут против нас. И не дадут работать.
"Да! – подумал Дубравин. – Слово – не воробей. Сам губернатор обещал…"
XV
С утра он взялся за метлу. Собрал опавшие за ночь желтые листья, сходил в кладовую за дровами. Дрова попались сырые, и печь долго чадила. Наконец робкий язык пламени охватил ржавый бок крупного дубового полена, и Анатолий вытер полой рясы заслезившиеся глаза.
Затем он, не торопясь, полез на колокольню, и деревянные ступеньки глухо поскрипывали под его тяжелыми шагами.
Кто бы узнал сегодня в этом бородатом, длинноволосом, облаченном в поношенную рясу с чужого плеча человеке бывшего майора спецназа Анатолия Казакова? Наверное, никто.
Сегодня праздничный день. В храме торжественная литургия, поэтому у него забот полон рот. Слово "пономарь" означает "помощник по храму", а на самом деле он и дворник, и ризничий, и истопник, и звонарь.
Наверху прохладно. Большой колокол даже слегка заиндевел от утреннего морозца. Анатолий похлопал его по медному боку, как старого боевого товарища, взялся за веревку, привязанную к языку, и начал раскачивать. Взмах. Еще. И легкое касание металла о металл.
– Бум! Бум! Бум! – ровный, басовитый густой звон потек над пробуждающимся городом. "Пора вставать, молиться Господу Богу!" – звал колокол.
Уже несколько недель находился он здесь. Жил при храме, помогал делать всякую работу, приглядывался, усваивал правила и истины, на которые раньше как-то не обращал внимания. Теперь-то он понял, что жизнь священников – вечный труд.
У отца Александра, например, церковный день начинался с вечера, когда он приходил в храм, служил короткую вечерню и готовился к главному действию завтрашнего дня – литургии.
Отзвонив, Анатолий спустился вниз. Вместе с другими прихожанами стал ждать батюшку. Сегодня народу много: как стадо овечек, стоит у входа группа женщин, среди платков, шалей, накидок, шляпок изредка виднеются лысины, кудри, седины мужчин. Все в нарядной, праздничной одежде.
Вот у входа началось легкое шевеление. Это отец Александр – уже в рясе, статный, чернобородый – шел на службу. И народ двигался к нему, желая получить пастырское благословение.
Женщины подходили одна за другою. Сложив ладони перед собою, ждали:
– Здравствуйте, батюшка! Благословите!
Отец Александр крестил, благословлял. Прихожане целовали благословляющую руку священника, которая в данный момент олицетворяла десницу Господа. Так, от одного прихожанину к другому, двигался по храму пастырь, подходил к иконам, прикладывался и наконец зашел в алтарь.
В этот момент Казакова окликнул дьякон. Если отца Александра пономарь даже чуть побаивается, то с Василием – высоким, нескладным (стихарь висит на нем, как на вешалке), но чрезвычайно добрым и приятным человеком ему спокойно и уютно.
Началась подготовка к праздничной литургии.
– Анатолий, будь ласка! – сказал дьякон. – Иди сюда. Начнем, помолясь!
У Василия реденькая бороденка в несколько волосков, она смешно топорщится, когда он, запевая, поднимает подбородок кверху.
– Поставь, пожалуйста, угли! – попросил Василий.
Анатолий включил электрическую плитку. Наложил угли, необходимые для каждения. Потом разжег кадило.
Отец Александр торопливо одевался в богослужебные одежды. На черный подрясник надел поручи, потом епитрахиль, подпоясался поясом, приладил набедренник. И сверху – фелонь.
Затем Анатолий поднес ему воду с полотенцем. Священник умыл руки и произнес молитву омовения "Мои руки чисты".
Казаков уже знал тайные смыслы всех этих ритуальных действий. Они пришли из тех самых ветхозаветных библейских времен, когда только зарождалось христианство.
Началась проскомидия – в переводе с греческого "принесение", потому что первые христиане приносили с собой хлеб, вино и все, необходимое для службы.
Совершив входные молитвы перед закрытыми Царскими вратами, священник с диаконом вошли в алтарь и подошли к жертвеннику. На нем лежали пять просфор в память о пяти хлебах, которыми Христос насытил пять тысяч человек.
Отец Александр с молитвой на устах остро отточенным копием вырезал середину из первой и трижды сотворил над ней знамение креста. Положив середину на дискос, он крестообразно надрезал просфору с нижней части и проткнул ее правую сторону копием.
В чашу налил вино, смешанное с водой. Затем вынул частицы из остальных просфор и, разложив их на дискосе, покрыл его и чашу большим платом – "воздухом".
Дьякон вышел из алтаря и громко провозгласил:
– Благослови, владыко!
Отец Александр произнес:
– Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков.
Вступили певчие:
– Аминь!
Все шло свои чередом. Впереди было причастие, которое сопровождает великое чудо превращения вина и хлеба в Тело и Кровь Христову.
Открылись наконец Царские врата. Святые Дары вынесли через боковые двери из алтаря и внесли в алтарь через Царские врата. Так совершается Великий Вход – в память о добровольном шествии Христа на крестные страдания и смерть. Хор запел Херувимскую песнь и "Милость мира, жертву хваления".
Батюшка начал читать евхаристический канон. Анатолий различил только некоторые слова:
– Сие есть Тело Мое… Сие Кровь Моя Новаго Завета…
Все! Чудо свершилось! По молитвам их обратились Дары в Тело и Кровь Спасителя.
Отец Александр вышел из алтаря, положил крест и Евангелие на аналой. Произнес:
– Кто хочет исповедаться – подходите.
Толпа прихожан разделилась: меньшая часть выстроилась на исповедь, Анатолий решил к ним присоединиться.
Заметив среди исповедников детей, отец Александр произнес:
– Дети до пяти лет не исповедаются, ибо они как ангелы Божии.
Сначала исповедь носила общий характер.
– Дорогие братья и сестры! Покаемся в тех грехах, которые являются для нас общими. Первый из них – неблагодарность к Богу. Мы все таковы. Просим у Бога прощения за это.
Народ начал шептать.
– Отпускаю вам этот грех! Еще один общий грех известен мне – грех чревоугодия!
Народ смущенно вздохнул. Многие перекрестились.
– И этот грех отпускаю вам! Теперь грех гневливости…
Наконец отец Александр сказал:
– Кто хочет исповедаться отдельно, подойдите ко мне!
Казаков понял – настал его черед.
Подошел к батюшке. Трудно, но, видно, придется рассказать о том, что терзает его душу.
– Страшно грешен я, батюшка! Большой грех на мне!
– Какой?
– Убийства! – и, помолчав, добавил: – На войне убил я женщину молодую. И полюбовника ее…
– Да, это тяжкий грех! Ты, Анатолий, тогда к причастию не подходи. Подожди в сторонке.
И добавил торопливо, словно извиняясь:
– Тебе предстоит пройти дорогу очищения. Я только тогда могу отпустить тебе этот грех, когда пойму, что больше ты никогда никого не убьешь.
XVI
Из прокуратуры областного города "К", что расположен в двухстах километрах от города "Ч", пришло письмо. Суть его проста и понятна. В нем сообщалось, что на него поступил донос из областной администрации. "Однако, рассмотрев заявление, прокуратура проверила публикации в прессе и не обнаружила в них никакого экстремизма". Но на всякий случай она, то есть прокуратура, предупредила, что писать о проблемах русского народа следует взвешенно и осторожно. И лучше всего "во избежание негативных последствий" заменить слово "русский" на "россиянин".
"Что ж они, гады, уже и национальности нас решили лишить?! Чтоб в нашей же стране русскими и не пахло? – подумал Дубравин, дочитывая сей опус, сочиненный неким помощником прокурора. – Отправлю я это письмо в печать. Пусть народ ознакомится с мнением защитников его прав".