В уборной я ужаснулся своему виду: зубы и язык были алого цвета, как у персонажа фильма про вампиров. Прополоскав рот, я обнаружил микроскопическую ранку. Вернувшись за стол, вспомнил слова бородача Алексея и раз и навсегда решил не лезть к людям с разговорами и советами. И правда - много ли я знаю о них, с чем они и с каким грузом приехали, что могу посоветовать, даже не зная - впустят ли их, а заодно и меня, в те владения, что начинаются прямо за лесистым мысом.
Вот они, эти вчерашние узкие переулочки, прямо передо мной - со старой брусчаткой, с множеством лавочек и разноязыкой пестрой толпой. Утром она вовсе не похожа на туристов, скорее на батальон солдат: все одеты по-простому, многие в военной форме, рюкзаки, кепи, черные облачения духовенства, которое тоже на марше - с сумками и вещмешками.
Рядом с пирсом располагается небольшое бюро, в кото-ром за стойкой всегда быстро идущая очередь. Здесь выдают разрешение, которое нужно будет предъявить при посадке на паром. Пощелкав клавишами компьютера, работник конторы быстро нашел мое имя, вытащил лист гербовой бумаги и вставил в цветной принтер. Через несколько секунд еще теплая бумага с номером и подписями на греческом была к меня в руках. Билет куплен заранее, так что оставалось еще достаточно времени для того, чтобы выпить кофе. В ранний час были открыты небольшие харчевни возле билетных касс, где уже гомонил, спешил полувоенный люд.
Возле кафе я встретил вчерашнего знакомого Дмитрия. По всему было видно - внутренне он успокоился, по-христиански обнял и троекратно расцеловался со мной, после чего взял свою сумку и пошел в сторону пирса. Принесли кофе, с чашкой я устроился в углу, откуда хорошо было видно море. Вдали показалось большое сине-белое судно. Словно сговорившись, со всех окрестностей слетелись чайки и заполнили всё небо, песчаный пляж и серые, обточенные волнами до идеальных форм камни. Я почувствовал пристальный взгляд и, обернувшись, увидел уже знакомую черную схиму, бороду и очки.
- Доброе утро, отец Симеон, как ваше здоровье? - спросил я.
- Спасибо тебе, мне намного лучше. Храни Господь и тебя, и твоего доктора, что посоветовал лечение. Сейчас должен подойти Александр, мы выезжаем сразу после того, как вы отчалите, сейчас слишком много народа. К вечеру приедем в Сербию. Я так давно там не был. А у тебя хороший фотоаппарат. Дай попробую сделать снимок.
Я вытащил из кофра камеру и протянул ее старцу. Он посмотрел в видоискатель, сделал пару щелчков и посмотрел на результат на экране. По всему было видно, что остался доволен. После этого он посмотрел мне прямо в глаза:
- Хорошо, когда ты не привязан, не прибит золотыми гвоздями к земле. Еще раз спасибо тебе.
- Да о чем вы? Если о лекарствах, то это копейки, мне приятно помочь, тем более ничего не стоит. Я что-то не спросил, кстати, может быть, хотите кофе или что-нибудь, что пожелаете? Я вас угощу, отец Симеон.
- Да, пожалуй, стоит выпить чашечку и портоколады.
- Сидите, отец Симеон, я принесу.
Вернувшись с чашкой кофе и бутылкой воды, я увидел пустой стул. Растерянно я поставил свои покупки на столик, потом поднял глаза и увидел прояснившийся горизонт и большой паром, который уже подходил швартоваться.
Не сговариваясь, наше небольшое войско встало со своих мест, и люди зашагали к пирсу, рядом с которым стояла часовня Николая Угодника. В ней горело множество свечей, а шум волн слился с гомоном стрижей и криками чаек. Отряхнув песок со своей армейской "горки", я вытащил разрешение, билет и протянул их мрачному контролеру парома. Едва взглянув, он отдал мне бумаги, и я начал подъем на самую верхнюю палубу, где старый грек держал в вытянутой руке половину булки хлеба. Птицы, совершенно не боясь человека, подлетали и клевали угощение, а над паромом образовался непрерывный пернатый хоровод. Я устроился на своем рюкзаке, откуда был хорошо виден лазурно-белый бурлящий след корабля и флагшток с полосатым синим греческим полотнищем. "Аксион Эстин", или "Достойно есть" по-русски, издал протяжный гудок и, по-стариковски тяжело покачиваясь, пошел к выходу из бухты. Интернет на смартфоне работал еще устойчиво. Убирая документы в карман, я нащупал свернутый листок, вытащил его и еще раз прочитал адрес и имя. В поисковике я набрал "Симеон Сербский", а еще через мгновение увидел древнюю икону сербского князя, владаря Рашки, могучего правителя, а после праведного отшельника. Эти древние глаза, бороду и схиму я видел всего полчаса назад. Паром обогнул мыс и где-то очень далеко впереди показались светлые контуры монастырей. Перед нами далеко в туманное море простирался Афон.
20 МАЯ 2013 Г. AGION OROS, MAKEDONIA THRAKI, GREECE
- Звиад, Звиад, ты зачем так сказал? А ну быстро к отцу Виталию каяться.
Уай, уай, - на палубе парома грузин лет сорока пытается развеселить своего хмурого попутчика. Периодически оборачивается ко мне и со смехом подмигивает:
- О, брат, у тебя "Беломорканал"? Угости, а!
- Да, пожалуйста, - я протягиваю пачку папирос, которые всегда с собой вожу в походы - много не выкуришь, даже если очень хочется.
- Звиад, Звиад. Я последний раз "Беломор" курил в Союзе еще лет тридцать назад. Что? Ты не курил и хорошо учился? Какой молодец! Правда, зря.
Паром идет параллельно берегу в километре от него, погруженный в плотную, но разреженную задумчивость. Она изображена на старой репродукции фрески "Прощение и Покаяние" в корабельной кают-кампании. Здесь варят вкусный кофе по-гречески, тяжело и тихо беседуют. Затих птичий гомон, поредел чаячий нотный стан небрежно выкрашенных темных поручней. С каждым причалом людей на палубе становится всё меньше. Прошли Ксенофонт, остается еще полчаса, и будет пристань Дафни, где мне ждать парома на восток. "Святая Анна" прибудет только через полтора часа, а пока неизвестно, что ждет на берегу. Ныне покойный дед всегда говорил "кабы все знать, так и то нет гарантии, что будешь счастливым долгожителем". С возрастом, путем собственных проб и ошибок я тяжело постигал весь смысл этой фразы. Важно правильное понимание, верное лишь для тебя какой-то нематериальной мудростью, высокой, парящей над темными полутонами жизни, всеобъемлющей, вещей и ведущей.
Только на палубе я заметил, как много здесь молодых людей с тяжелыми внутренними отметинами в расфокусированном взгляде вдаль. В выцветших футболках с символами спецподразделений российской армии, в истрепанном камуфляже. Каленые черепки, осколки империи и соколы нового мира.
Рядом со мной стоят и разглядывают пенистый след, чаек и облака отец и сын - мальчуган лет пяти.
- Папа, а куда мы приплывем?
- Это, сынок, машина времени. Мы плывем с тобой на тысячу лет назад в тридевятое царство, где нет злых людей.
- А почему их там нет, их посадили в тюрьму?
- Нет, сынок, их просто не пускают на эту машину времени. Мы с тобой добрые, вот нас и пустили.
- А вот Колю не возьмут, он мою машину сломал.
- Всех, всех возьмут, если не поздно и могут измениться, стать хорошими.
Я только сейчас начинаю понимать, что каждый второй на этом корабле говорит по-русски. За несколько дней до своего отъезда я читал, что в начале XX века тут жили больше десяти тысяч человек постоянных насельников, благотворители жертвовали на Пантелеймонов монастырь, который греки называют Русик, и скиты. После революции 1917 года и последующих событий такой сложной истории страны запустение пришло и на полуостров, обветшал Пантелеймонов. После смерти последнего грузинского монаха в семидесятых грекам отошел Иверский монастырь. А теперь рядом с двумя балагурами-грузинами, бывшими бойцами, задумчивым священником, которого все называют отец Виталий, обнимая отца с сынишкой, стоит призрачное, прозрачное, теплое и радостное Возвращение.
"Аксион Эстин" начинает разворот для того, чтобы кормой подойти к причалу, спускаются швартовы и вместе с хороводом птиц над кораблем начинается движение на земле: в колонны на погрузку встают машины, по-хозяйски проверяют свою кладь путешественники. С пирса и каменного парапета их провожают коты. Они щурятся желтыми глазами, изредка переводя взгляд на птиц.
Возле просоленной выжженной каменной стены я снял с плеч рюкзак и присел в тень. От кофе уже вяжет во рту, но запахи портовой харчевни в Дафни соблазняют не только кошек, да и с утренней странной встречи в кафе прошло уже достаточно времени, под ложечкой начинает урчать и голодно тянуть. Солнце уже окончательно рассеяло рваные клочки утреннего тумана и начало ощутимо припекать. Я взвалил свои вещи на одно плечо и зашагал ко входу в кафе. Проходя мимо пирса, я услышал громкий разговор по телефону на русском. Спиной почувствовал взгляд и обернулся. Бородатый парень стоял уже в двух шагах от меня:
- Слушай, привет. Решил догнать. Ты не знаешь, когда паром на восток? Никто толком ничего объяснить не может, а возле касс толпа, да и на греческом я читать не умею.
- Да ничего сложного, наша кириллица от этого алфавита пошла, читай как по-русски, некоторые буквы только запомни и делов-то. Как звать-то? - включаюсь я в беседу.
- Игорь. Я из Москвы. А ты?
- А я и не знаю откуда. Родился на Урале, жил там, потом в Сибири, потом Москва, Кавказ, опять Москва. В общем, помотало. Но в последние годы живу в столице, так что со свиданьицем, землячок.
- А ты куда собираешься, тоже на восток? Мне нужно к Анне. В святую Анну, ты, случаем, не туда?
- Вообще нужно в Агиу Паулу, но это, вроде, рядом - несколько километров по горам, так что посмотрим, может, и с тобой дойду.