…Какая харя! – посмотрел на Р. Т. Слово "забрало" ушло из памяти, как если бы Каргин никогда его и не знал. "Харя" Р. Т. напомнила ему раздвижной контейнер, в каком сантехники, свинчивальщики мебели, электрики, прочий трудовой люд носят инструменты. У Каргина возникло смутное желание врезать по этому, явно не пустому, одни часы на руке тянули тысяч на восемьдесят, контейнеру, чтобы он загремел, но, прикинув возраст и оценив физические данные "хари", он решил воздержаться, присушил рвущийся изо рта вопрос: "Деньжатами, братан, не поможешь?" Оглядевшись по сторонам, Каргин понял, что находится в кабинете какого-то начальника, но, по своей ли воле и по какому вопросу (может, "харя" привела?), он не знал. Каргин не то чтобы ненавидел, но плевать хотел на любое начальство и вообще на власть. Никогда не ходил ни на какие выборы. Власть сверху донизу воровала и беспредельничала, однако не мешала ему жить. Хотя в последнее время начала активно гадить: убрала с улиц пиво, догнала до двух сотен водку, долбила извещениями о долгах за свет и воду, заполонила его двор таджиками. Он слышал про какие-то протестные сборища, смотрел новости по телевизору, но гладкие табло бакланящих с помостов ораторов не внушали ему доверия. Это была ненавистная ему погань, получавшая деньги неизвестно за что, просиживающая штаны в непонятных конторах, запрудившая своими машинами улицы, так что ни пройти ни проехать. Они призывали любить и уважать права какого-то, во всяком случае, точно не его, Каргина, человека, а также терпеть кавказцев и таджиков. Он не любил кавказцев и таджиков, но предпочитал с ними не связываться, потому что свои, русские, были трусами, не стояли друг за друга, а те, чуть что, налетали кодлой, хорошо, если сразу не резали, не стреляли из пистолетов. А еще он знал, что они, даже если убьют русского, всегда откупятся от ментов и что менты всегда будут гнобить его, если не дай бог случится разборка с черными. Ему не было разницы, кто правит Россией – Ельцин, Путин, Медведев, снова Путин, да хоть веселый бородатый толстяк Кадыров, наведший, если верить телевизору, образцовый порядок в Чечне. Его мало беспокоило, что будет с Россией, потому что не было никакой России. Была ободранная квартира в хрущобе. Два телевизора – в комнате и на кухне. Безработная отупевшая жена в халате. С трудом дотягивающие школу – до девятого класса, дальше бесплатно не прорваться – дети (что с ними будет дальше, он понятия не имел, но чувствовал, что ничего хорошего). Поликлиника, куда тоже не сунешься без денег. Двор, где он по вечерам пил с друганами пиво или перекидывался в картишки. Подворачивающаяся время от времени халтура – что-то подвезти, вывезти, разгрузить, починить. Магазин за углом. Рынок через две остановки, где была дешевая, осетинская, что ли, водка. Вот и вся Россия. А еще он был глубоко равнодушен к спорту, всем этим соревнованиям и Олимпиадам, ненавидел хапающих неслыханные деньги за рекорды и медали спортсменов. Ему хотелось растоптать факел с Олимпийским огнем, до того достали его этот огонь и факелоносцы в нелепых шутовских костюмах. Слушал радио "Шансон". Уважал Стаса Михайлова, Лепса и Ваенгу. Ваенга напоминала ему ушлую молдаванку, вытащившую у него под предлогом "погадать" кошелек на Киевском вокзале. Лепс – учителя физики, однажды прямо на его глазах высосавшего из горла на спор с трудовиком поллитровку "Экстры". Была такая в СССР водка, когда он учился в четвертом, что ли, классе. А вот Стас Михайлов был вылитый водила, всучивший ему на сдачу фальшивую пятихатку, когда он возвращался ночью (метро уже не работало) после халтуры домой из Чертанова. Когда он смотрел по ящику про наводнение на Дальнем Востоке, ему было совсем не жалко подтопленцев. Он им завидовал. Ему хотелось, чтобы вот так же затопило его дом в Москве, а уж он бы вырвал у ненавистного государства из глотки новую квартиру в приличном районе. А иногда, особенно почему-то по утрам, ему хотелось, чтобы вода затопила всю Россию вместе с Сочи, Олимпийским огнем и бегущими куда-то с факелами идиотами в белых спортивных костюмах…
…Каргин очнулся у двери, когда Р. Т. стянул с него черную вязаную шапку.
– Ты все понял? – убрал шапку в сумку Р. Т.
– Что понял? – Каргин обессиленно опустился в кресло, испытывая болезненное и невозможное счастье от возвращения в свой мир, где было много сложностей и проблем, но где в его гандеропе отсутствовали омоновская куртка и черная вязаная шапка.
– Три вещи. – Видимо, вновь (и не без оснований) ощутив себя доминирующим альфа-самцом, Роман Трусы хозяйски разлил коньяк в два фужера. Один протянул Каргину. Тот залпом, как некогда похожий на Лепса физик бутылку "Экстры", выпил, но не почувствовал вкуса. – Как на поминках, – укоризненно покачал головой Р. Т., – хотя, собственно, почему "как"? Это и есть поминки по крови и почве. Люди в черных вязаных шапках не слышат голоса крови и утратили связь с почвой.
– Не факт, – мрачно возразил Каргин. – Их еще можно вернуть.
– Если довести до голода и полной нищеты, как в Германии в двадцатых годах. Загнать, как крыс, – усмехнулся Р. Т., – в угол, сразу – в кровавую грязь, минуя чистую кровь и святую почву. Но этого не будет. В ближайшие лет тридцать – сорок они будут жить лучше или хуже, но им всегда будет хватать на водку и… черную вязаную шапочку. Другие головные уборы для них не предусмотрены. Ну а если задурят… накроем курточкой.
– А потом?
– Вымрут, – сказал Р. Т. – Они бесполезны и ни к чему не способны.
– Что еще? – Каргин уселся за письменный стол, открыл папку со служебными бумагами. Управление кадров просило согласовать график мероприятий по пожарной безопасности и дату учений по проведению экстренной эвакуации сотрудников в случае террористической угрозы. Секретаршу вперед, подумал Каргин, с ней никакие террористы не страшны. Надо заказать для нее курточку… – У меня, – посмотрел на часы, – через десять минут совещание.
– Не переживай, – посоветовал Р. Т., – мир, а следовательно, и человек не подлежат исправлению.
– Это открытие, – согласился, оторвавшись от новой поэтажной схемы размещения огнетушителей, Каргин.
– Они замерли между двумя полюсами: стремлением жить вечно и неудержимым желанием немедленно покончить с собой. Это и есть то, что называется божественным равновесием. Его нельзя нарушать.
– Огнетушители замерли? – спросил Каргин.
– Именно! – обрадованно подтвердил Р. Т. – Если огнетушитель не трогать – он вечен. А если посмотреть на срок годности – давно покончил с собой… Хотя на вид как новенький.
– Все? – поинтересовался Каргин, всем своим видом изображая желание немедленно приняться за работу. Что было, в общем-то, смешно, если вспомнить, что говорила про него секретарша. И ведь все, все правда, за исключением того, что он готовит террористический акт. И еще Каргин пытался себя утешить, что она под горячую руку, точнее под горячий язык, из бабьей вредности занизила его мужские параметры. Никогда ведь, дрянь такая, не жаловалась, обиженно вздохнул он, а тут на тебе, как у таракана…
– На третье – самое сладкое, – застегнул поросенком взвизгнувшую "молнию" на сумке Р. Т., – мы выполнили поручение президента. "Очиститель мыслей", омоновская куртка и черная вязаная шапка – три новые скорости в коробке передач русской птицы-тройки. Мне плевать, куда она полетит. Не ищи Выпь и Биву. Их больше нет. Мы справились без них. Им пора на пенсию. Все деньги наши. У тебя неплохие перспективы. Хочешь стать швейным министром?
– Давно хочу спросить, – поднялся из-за стола Каргин, – да все забываю. Зачем ты ездил в Туркмению? Что искал в Копет-Даге?
– Ты знаешь, – ответил Роман Трусы, пропуская в кабинет приветливо улыбающуюся секретаршу с чайным подносом. – Я искал отца.
Уволен, хотел сказать Каргин, но вместо этого спросил:
– Нашел?
– Не нашел. Может быть, тебе повезет больше. – Роман Трусы вышел из кабинета.
Глава одиннадцатая
Теория бихевиоризма
1
Каргин увидел ее, волокущую за собой на колесиках по коридору чемодан цвета "металлик". Он вспомнил, что на прошлой неделе подписал Наде заявление на отпуск. Надя сказала, что поедет к подруге в Одессу, а оттуда, возможно вместе с этой самой подругой, в морской круиз. Его не удивило, что она отправляется в отпуск прямо с работы – молодец, трудится до последней минуты! Да и Киевский вокзал рядом. Удивило, что Надя тягала наверх огромный чемодан. Зачем? Могла бы оставить в холле рядом с охранником. Чемодан мерцал в темном коридоре, как глыба серебра. А когда Надя вышла в холл, где была светло, Каргину показалось, что она тащит за собой упирающуюся рыбу.
– Я помогу, – перехватил у лифта чемодан Каргин. – Когда поезд? Палыч довезет за две минуты. Есть время? По чашке кофе?
Время было.
Надя не возражала.
Расположились под тентом на летней веранде "Кофе-хауза" рядом с автостоянкой.
Прыщавый паренек в черной рубашке быстро принес две чашки "американо", рюмку коньяка для Каргина и сложносочиненный, как Вавилонская башня, десерт для Нади. Венчала десерт стеклянного вида вишенка.
– Носишь, когда холодно, черную вязаную шапочку? – полюбопытствовал, глядя на сальные, слегка припорошенные перхотью, как инеем, волосы паренька Каргин.
– Никогда, – мрачно произнес паренек. – Лучше голову под топор.
– А… почему так? – удивился Каргин, ошибочно, как выяснилось, определивший паренька в братство или орден, но точнее – стадо черной вязаной шапочки.