2
Следующие несколько дней в новообразованной государственной корпорации прошли в бессмысленной бюрократической суете, взметнувшейся, как пена над кастрюлей с супом, после телефонного разговора Каргина с президентом. Каргин таинственно помалкивал о содержании разговора, а потому столпившийся у кастрюли чиновный народ самостоятельно анализировал сложившуюся ситуацию. Ждали, причем одновременно, невообразимого повышения зарплат и… поголовного увольнения. Особенно волновалась женская, численно преобладавшая и успевшая мысленно (и без большой печали) распрощаться с достигшим пенсионного возраста начальником, часть коллектива.
"Это правда?" – жарко шептала, наваливаясь на Каргина грудью, секретарша.
"Что?" – отстранялся тот, топя ладони в упругой, как будто с пружинами внутри, плоти.
"Что он хочет назначить тебя, – в мгновения сильных душевных переживаний, она переходила на "ты", – премьер-министром?"
"Откуда… Кто это сказал?" – изумлялся Каргин.
"Сказали…" – смотрела сквозь него широко открытыми глазами секретарша, должно быть, уже видя пустынный премьерский этаж в Белом доме, посты охраны, приемную размером со спортивный зал и себя, покрикивающую на охранников, отдающую распоряжения нижестоящим сотрудницам.
"Иди, иди", – выпихивал ее за дверь Каргин, не давая однозначного ответа и тем самым поднимая градус женского (от их имени и по их поручению действовала секретарша) волнения до критического уровня.
– Скажи, что никого не уволишь и всем повысишь зарплату, – посоветовала Каргину Надя. Она, похоже, окончательно преодолела гравитацию пола (половую гравитацию?) и свысока смотрела на сослуживиц. – Иначе они сойдут с ума. Я передаю им твои указания, объясняю, кому надо звонить, какие письма подготовить, они ничего не соображают.
– Хорошо, – согласился Каргин, – собирай в актовом зале коллектив, я отвечу на все вопросы. Где эти… – он до сих пор с трудом произносил их имена (язык как будто примерзал к небу, по телу пробегала судорога), – Выпь и Бива?
– Ты что, – с плохо скрытым презрением посмотрела на него Надя, – до сих пор не понял? Они не бегают по первому звонку. Сами назначают время и приходят, когда считают нужным.
– С кем же мы будем проводить рабочее совещание? – тупо и безнадежно (он это предвидел) поинтересовался Каргин.
– Найдутся люди, – уверенно пообещала Надя. – Каждому овощу свой час.
– А сверчку – свой шесток. Время собирать камни, – развил народно-библейскую тему Каргин, – и… разбрасывать овощи.
– Ну-ну. – Покачав головой, Надя вышла из кабинета.
– Где Палыч? – выждав пару минут, выскочил в приемную Каргин. – Я отъеду… по делам.
– А как же совещание? – ахнула секретарша.
– К президенту, – приложил палец к губам Каргин. – Одна нога там, другая…
– На кресле? – прошептала секретарша.
– Ты… Я быстро! – направился к лифту Каргин.
Палыч лихо подкатил к подъезду, едва только он вышел на набережную из стеклянных дверей. Подняв глаза на этаж "Главодежды", Каргин увидел ряд разноцветных (молодые компьютерщицы красили волосы в неожиданные цвета) женских голов, как подсолнухи к солнцу, повернутых в его сторону. Только подсолнухи обычно смотрят вверх, а головы смотрели вниз.
Он приосанился, ощутил себя вождем племени, выходящим из пещеры на бой с мамонтом. Женское внимание грело тщеславие, хотя Каргин знал, как капризен, ненадежен и неверен этот огонь. Но едва ли в мире существовал мужчина, им не опаленный. А что произойдет, если они все станут как Надя, вдруг подумал он, если у всех у них…
Ответить на этот вопрос было так же трудно, как и на вопрос, есть ли жизнь после смерти. Садясь в машину, Каргин посмотрел на Москву-реку, Ему показалось, что ее свинцовую поверхность режут сотни острых плавников. В принципе, подумал он, между сухопутным деторождением и метанием икры нет большой разницы, если только размножающимся особям не надо будет лезть, как лососям, в одну реку. И еще он некстати вспомнил, что лососи мечут икру единственный раз в жизни, а потом погибают. Наверное, в этом заключалась высшая демографическая справедливость.
– В Каланчевский тупик, – сказал Каргин.
– К Нелли Николаевне? – уточнил Палыч, хотя мог бы этого не делать. Кроме магазина "Одежда", в Каланчевском тупике (во всяком случае, для Каргина) ничего представляющего интерес не наблюдалось.
– По твою душу, – вздохнул Каргин.
– Это как? – нахмурился, шевельнул усами Палыч. Как любой пожилой и солидный человек, он не любил неожиданностей.
– Вышло распоряжение, – объяснил Каргин, – с первого июля для водителей персональных автомобилей государственных служащих вводится униформа: фуражка с золотой кокардой, ливрея с галунами, перчатки и… белый шарф.
– Давно пора, – кивнул, подрезая не по чину разогнавшуюся маршрутку, Палыч, – а то в чем мне на яму, на мойку? Белый шарф – самое оно!
Доехали на удивление быстро. От Нового Арбата Палыч гнал по резервной полосе. Возле наряда ДПС за мостом на островке безопасности выстроилась вереница внедорожников с повторяющимися цифрами в номерах. Молодые и пожилые кавказского вида люди что-то недовольно бубнили в мобильные телефоны. Но Палычу майор только устало махнул полосатым жезлом. Неужели и они, проводил взглядом милиционеров Каргин, знают, что мне звонил президент? В России, подумал он, информация распространяется со скоростью мысли… президента. А раньше – великого князя, царя, императора, генерального секретаря ЦК КПСС.
Неведомая, но необоримая сила влекла его (как лосося на нерест?) к манекену в витрине магазина "Одежда". Магазин был храмом. Манекен – богом. Каргин – просителем. Не очень было понятно, кто в этой цепочке является жрецом. Каргин склонялся к мысли, что это видоизменившаяся Надя. Он понял, что люди во все времена обращаются к богу (богам), когда чувствуют подвох. Особенно когда перед ними, как у него после разговора с президентом, открываются новые горизонты и – одновременно – закрадывается подозрение, что эти горизонты – ложные. Ибо жизнь человека "от зловонной пеленки до савана смердящего", как полагали ветхозаветные пророки, есть ложь. А она, как и все на свете, бывает "прирученная" и "дикая". С "прирученной" ложью человек, как Каргин с "Главодеждой", постепенно сливается воедино. "Дикая" же – "Новид" – пугает его, как незнакомое чучело ворону на кукурузном поле.
Чья-то могучая, но невидимая рука ввинчивала Каргина, подобно шурупу-саморезу, в конструкцию, смысла и назначения которой он не понимал.
Выбирать всегда следовало из двух (или многих) зол. Никакого другого выбора человеку ни в какие времена не предоставлялось. В одном случае Каргин должен был плыть по течению, сидеть шурупом по самые уши в доске и не высовываться. В другом – осознанно и рьяно исполнять чужую волю, уповая на всеобъемлющий и неуловимый, как воздух, русский "авось". Пусть большие пацаны (президент и кто там с ним рядом) или пацанки (Выпь, Бива и примкнувшая к ним Надя) решают, а я чижиком за дрожками, Микояном между струйками, авось пронесет… Так жили в России не только чиновники и олигархи, но и подавляющее большинство простых людей. А что, если и он… так же, крамольно подумал про президента Каргин, сжился с Россией ("прирученная" ложь), как я с "Главодеждой"? А тут какой-то "Новид"… То ли новый вид, то ли новая идея.
"Нет неразрешимых проблем, – вспомнились ему сказанные по телефону слова президента, – есть трусы, которые не хотят их решать. Но мы заставим!"
Неужели сам решил ввинтиться, подумал Каргин, но сначала ввинтить меня?
Потом Каргину позвонил помощник президента. Они обсудили технические вопросы: где брать, если срочно понадобятся, наличные, каким людям в каких организациях будет поручено оказывать Каргину содействие?
"И вот еще что, – сказал помощник, – на вас выйдет один человечек, его зовут Роман, он будет чем-то вроде офицера связи, но с расширенными полномочиями. Решение по данной кандидатуре не обсуждается".
"У человечка имеется фамилия?" – поинтересовался Каргин.
"Имеется, – ответил помощник. – Его фамилия – Трусы. Такая вот странная фамилия".
"Я записал. Роман Трусы. Фамилия, как я понимаю, не склоняется?"
"Он хороший специалист. Постарайтесь с ним ладить. Это в ваших интересах", – посоветовал помощник президента и повесил трубку.
Неужели, подумал Каргин, Роман Трусы имеет отношение к тем самым трусам, которые не хотят решать неразрешимые проблемы?
Пока что на (новом?) горизонте трусов не наблюдалось. Надя, Бива, Выпь, президент, его помощник – все рвались в бой. А что, если, удивился и одновременно восхитился проницательностью президента Каргин, он догадался, что трус – это… я? И, чтобы я взбодрился, послал ко мне человека с говорящей фамилией Трусы? Или… в автоматическом режиме заработало лезвие Оккама по бесконечному "умножению сущностей без необходимости" – президент… знает, что Надя больше не нуждается в трусах?
Ну нет, перевел дух Каргин, президент не может быть настолько гениальным!
"Не проспи величия!" – Манекен в витрине с божественной легкостью преломил лезвие Оккама, вернул Каргина в реальность.
Витрина претерпела значительные изменения. Слово "одежда" уменьшилось в размерах. К нему, как вагоны, прицепились слова: "охота", "рыбалка", "путешествия". А сам магазин теперь назывался "Экспедиция". Это слово, как локомотив, тянуло за собой остальные.