Усевшись, она принялась заплетать волосы. Девочка пожирала ее глазами. Откуда-то взялись шпильки, она сворачивала и скалывала косу на затылке.
"Слушай, - сказала она со шпильками во рту, - может, ты есть хочешь?"
Девочка молчала.
"Я сама проголодалась. Страсть как люблю есть ночью".
Но когда она вернулась, в длинном, перетянутом в талии халате и домашних туфлях, держа в руках припасы и бутылку, на кухне никого не было. "Эй", - сказала Вера негромко, вышла на лестничную площадку - девчонки след простыл.
Ей пришла в голову нелепая мысль, что, пока она там возилась, косоглазая девочка-колдунья прошмыгнула в квартиру. Значит, все-таки она пришла с какой-то целью. Разузнать о родителях? Вера усмехнулась; она была уверена, что отец, который все мог, уладит и эту историю. Да и зачем ночной воровке полумертвые старики?
Присмотревшись, она увидела девочку, которая сидела на корточках в углу за лесенкой, ведущей на чердак. Она вернулась на кухню; девочка бесшумно, как кошка, вошла следом за ней.
"Слушай-ка, - сказала Вера, - объясни ты мне наконец… - Она остановилась и запахнула на груди халат. - Ты что на меня уставилась? Ну-ка, подойди поближе… Ты кто? Ты девчонка? Или парень?"
Люба скривила рот.
"Я знаю, зачем ты пришла, - задумчиво жуя, говорила Вера. -
Выпьем со свиданьицем, самую малость не повредит… Ты к нему пришла, да? Ты в него влюбилась?"
Девочка молча смотрела за ее движениями.
"Он пьяный, не слышит…" - пробормотала Вера, оборачиваясь на дверь в гостиную. Она перевела глаза на гостью и увидела, что та тоже смотрит на дверь.
"Мой тебе совет - держись от него подальше… Он бес, он нечистая сила. Он тебе всю жизнь искорежит и сам не заметит… Тебе сколько лет?"
Но девочка уловила то, чего Вера не слышала. Несколько времени спустя дверь неслышно, как бы сама собой, стала приоткрываться, а затем и новое лицо выступило на сцену.
28. Ковчег усопших
Бабусе приснился сон. Она лежала в темноте в своей комнате, когда в дом забрались разбойники.
Какой дом имелся в виду, не было ясно; все в этом сне, как и в жизни, происходило и там, и здесь. Трудно было решить, какая погода на дворе, должно быть, стояла зима, обычное время ее грез, и окна до половины занесло снегом, но тотчас, спохватившись, она вспомнила, что в городе ничего этого нет. Она кралась по коридору, вытянув руки перед собой, чтобы не наткнуться на шкаф, не наделать шума и не разбудить умерших стариков, и снова сообразила, что все это ей снится; так повторилось несколько раз. В конце концов она пробудилась. Она лежала в своей комнатке, полуодетая, и напряженно вслушивалась.
Сомнений не было! Снег слабо похрустывал под ногами. Чьи-то валенки пересекли двор. Кто-то стоял на крыльце, не то давешний нищий, не то управдом: она смутно видела его из окошка, прячась за цветочными горшками. Он повернул лицо в ее сторону и поманил ее, но оказалось, что знак предназначался не ей. Толпа черных бородатых людей взошла на скрипучее крыльцо, один из них вытащил воровской инструмент и взломал дверь. Бабуся не могла подняться, не могла закричать. Случилось то, чего она давно ждала и боялась: ее разбил паралич.
И опять все повторилось, с небольшими отклонениями, опять она дремала, грезила, просыпалась и видела сны наяву… Между тем грабитель вошел на кухню. Возможно, он искал впотьмах дверь, чтобы пробраться в большую комнату. Бандит держал наготове свое оружие, железный посох лицемерного нищего, он ведь только прикидывался, что пришел просить милостыню. Мелькнула мысль: Верка удрала, а может, сама отворила преступнику дверь.
С великим трудом поднявшись, старуха потащила за собой свои чугунные парализованные ноги и, пока шла, пока шарила слепыми руками шкаф, холодную гладкую поверхность стекла, пришла в себя окончательно. Сон был в руку: в гостиной, на разложенном на ночь диване, лежал лицом к стене Толя - а рядом пустая подушка, одеяло откинуто. В углу поблескивал за темным стеклом циферблат часов. Пустынные окна казались еще огромнее.
Заглянуть на кухню, заперта ли дверь.
"Ты чего не спишь?"
"А ты?" - спросила Вера.
"И все шебуршится, все шебуршится… - проворчала старуха. - Я уж думала, воры залезли".
"И я думала", - отозвалась Вера.
"Э-эх, мать моя, - усевшись, сказала бабуся, довольная, что все обошлось и есть с кем поговорить. - Уж это, мать моя… - зевала она, - женчине никак не положено. Мужик пьет, на то он и мужик. А тебе над собой надо контроль держать".
"Зачем?" - спросила Вера задумчиво и допила рюмку.
"Уважать не будет, вот зачем".
"Он и так меня не уважает".
"Значит, заслужила".
Помолчали.
"Чего свет не зажигаешь?" "И так светло".
Опять помолчали, потом старуха спросила: "Что, и он тут с тобой подкреплялся?" "Выпей винца", - сказала Вера. "Еще чего… Ишь, моду какую взяли".
"Тетя Паша, может, мне от него уйти? Чем резину тянуть… И тебе будет спокойнее".
"Мое какое дело, вы молодые, сами разбирайтесь. Вам жить". "Да не живет он со мною…" "Эва. А с кем же?" Вера пожала плечами.
"Больно уж ты много хочешь, - сказала бабуся наставительно. - У мужчины все зависит от настроения. Так уж природой положено".
"У него никогда нет настроения".
"Значит, мать моя, заслужила!"
"Я и к врачу ходила. Врач говорит, у алкоголиков это бывает".
"Еще чего наговоришь, - рассердилась бабуся, - какой он алкоголик! Может, он нарочно пьет, чтобы от тебя отвязаться".
"Ты меня не поняла".
"Чего ж тут не понимать".
"Я не о том… Я не сладострастная".
"Чего ж тогда жалуешься?"
"Я бы все простила. Для меня главное любовь".
"Насильно… у-а-ах, - бабуся сладко зевнула, - мил не будешь… - Немного погодя она спросила: - Ну, и чего же он тебе говорит?"
"Ничего не говорит. Я к ворожее ходила".
"Во, во. Ходи побольше. Они тебе наговорят…" "Она не шарлатанка, - сказала Вера. - Она в нашем доме живет".
"Господи-сусе! Ты уж не проговорилась ли?" "О чем?"
Старуха взглянула на дверь и провещала утробным шепотом: "Надежда-то со стариком. А?"
"Тетя Паша. Ну что ты волнуешься, себе и другим покою не даешь. Ну, поживут и уедут".
"Куды ж им ехать? Уж они приехали…"
"Может, я все сама себе придумала? Может, на самом деле ничего и нет?" - проговорила Вера.
"Чего? - отозвалась бабуся. - Вот и я так думаю. А они все живут, ни туды и ни сюды…"
Вера молча покосилась на нее, начала убирать со стола и что-то задела рукавом, - звон разбившегося стекла, как гром, потряс кухню. В ужасе обе женщины уставились на тускло мерцающий стеклянный стебель рюмки, это было все, что осталось от девочки. Вера пробормотала: "Это к счастью…" Ночь струилась из окна. Медленно падала вода из крана. Они сидели, боясь шелохнуться, и чем отчетливей проступали из мутной мглы очертания вещей, тем сильней было ощущение невидимого шелестящего присутствия, мертвой жизни, обнимавшей бодрствующих и спящих.
Ночью дом жил тайной жизнью. Он казался выше и неприступней и плыл в глухой неподвижности под оловянным небом. Дом смотрел слюдяными окнами во двор, как иногда люди вглядываются в собственную жизнь, в самих себя. В недрах квартир, в могильной тьме комнат жильцы лежали в кроватях и в испуге обнимали друг друга. Дети натягивали на голову пододеяльник, воображая, как в окно влетит карлик-бородач или шаровая молния. Но и страх может наскучить, и, томимый любопытством, ребенок украдкой высовывал нос. Распростертый на спине ночной соглядатай вперялся в светлеющий мрак. Ему приходила в голову удивительная мысль - представление, лежащее в основе некоторых мифологий: он видел перевернутый вверх ногами мир. В этом мире вещи растут книзу, корнями вверх, пол - это потолок, а потолок на самом деле пол, и можно обойти кругом плетеный провод, на котором стоит, как громадный пыльный цветок, матерчатый абажур; неслышно ступая по белому полу, протянуть руку к нависающей сверху громаде платяного шкафа и, задрав голову, взглянуть на уснувших, как в небесах, родителей. Можно подкрасться к окну и стоять в светлой раме и увидеть внизу, на самом дне мира, черно-синее небо, окоем крыш, дом-нагльфар, корабль из ногтей мертвецов, плывущий в небесных водах.
Бабуся спрашивает, не зажечь ли свет.
"Обойдусь". Вера сидит на корточках, сгребая осколки.
"Посмотрю на тебя, - сказала бабуся, - вроде ты и в теле, а сырая какая-то. Мужчину надо уметь зажечь".
"Вот бы и научила".
"Стара я таким делам учить. Сама должна знать".
"Да при чем тут…" - сказала Вера.
"Очень даже при чем".
После некоторой паузы бабуся спросила:
"И чего ж она тебе напророчила?"
"Кто?"
"Чего тебе гадалка наворожила?"
"А, - сказала Вера. - Да так, ерунду всякую".
Она села с совком в руках и тупо уставилась на дверь, за которой исчезла ночная гостья-колдунья, - чего доброго, стояла там на площадке и подслушивала.
"Поди взгляни, - сказала Вера, - нет ли там кого".
"Еще чего. Иди сама".
"Да чего ты боишься? Там нет никого".
"Никого нет, чего ж ходить?"