- Я вот, понимаете, пришла поговорить с вами насчет одной... В общем, одна ваша студентка...
- Ах, вот оно что! - Борисов брезгливо поморщился. - Так я и знал!
Нинка слегка растерялась. "А что я такого сказала? Чего он знал?" Она пожала плечом и тупо уставилась сначала на пол, потом на свою нелепую громоздкую сумку. Сама себе она сейчас казалась такой же нелепой. Идиотское положение.
А тот все молчал, зло и уже как-то спокойно, свысока. Когда Нина снова взглянула на него, показалось, что Борисов похож на пойманного, но ловкого разведчика из детективного фильма, что сейчас Борисов бросится к выходу, плечом высадит дверь и удерет.
- Ну и дела... - пробормотала она.
Борисов двинулся прямо на Нину и стал теснить ее к выходу. Отчеканил:
- Я не знаю никаких ваших студенток. И говорить с вами не намерен. Оставьте эти свои штучки при себе.
- Ой, но я ведь не сказала еще... - спохватилась Нина. - Но Жанка... Послушайте. Ну послушайте же!
Она вцепилась в пальто, свисавшее с вешалки около двери. Хозяин грубо выталкивал ее за дверь. Нина упиралась, крепко цеплялась за пальто и тараторила :
- Ой, ну постойте же... Она же в больнице!.. Из-за вас все, из-за вас... Вы такое натворили, это же убийство...
- Что?!
Борисов остановился.
- Что такое? - произнес он с нажимом на слово "такое". - Убийство?
Нинка смолкла. Кажется, опять сморозила что-то не то. И взглянуть на Борисова больше не решалась, только все сильнее тянула на себя свисавшее с вешалки пальто.
Хрясь-сь!__раздалось вдруг над головой.
Будто что-то обломилось под самым потолком - показалось ей. На Нину обрушился какой-то ворох вещей.
- И-и! - с испугу взвизгнула она и плюхнулась на пол вместе с пальто, металлической вешалкой, шапкой, шарфами и глухо стукнувшимся о ее голову зонтиком.
- Кажется, вы собирались меня шантажировать?- долетел сверху зловеще-иронический голос Борисова.
- Нет! - отчаянно выкрикнула с полу Нинка. - Ведь она совсем еще ребенок!.. Ребенок же!
- Ого! - все так же произнес Борисов. - Убийство, ребенок... Не слишком ли много для первого раза?
- Чего? - Нинка выбралась из-под вороха одежд, села, почесала затылок и поджала под себя ноги.
- Интересно, - слегка паясничая, продолжал Борисов. - Кто же все-таки убийца и чей ребенок? Неужели во всех этих ужасных злодеяниях повинен именно я? А? Может, мне публично покаяться, а? Что вы предлагаете?..
Нинка обалдело уставилась на Борисова. Она как-то плохо соображала, что делать дальше.
- Может, вы все-таки соизволите подняться с полу, мадам? - сказал Борисов и галантно протянул ей руку. - Чтобы покинуть мое скромное жилище, вам необходимо сначала подняться с полу. Не на карачках же вы поползете отсюда?
Нина загнула в рот свою рыжую прядь и, жуя, пробормотала :
- Ну и ну! Клинический случай...
Ко всем больным приходят родные. Соседку Жанны по палате Лидию Семеновну навещает ее сын Виктор. Жанка давно его заприметила. Вот и накануне: встала, чтобы расчесать волосы, а потом только прошла между койками к окну, глянула во двор - вот он, тут как тут. В дубленке нараспашку, вязаном шарфе - один конец рулоном вокруг шеи, другой болтается чуть не до земли, - долговязый, тонкий, не идет, летит вприпрыжку между белыми тополями. Все ближе к их корпусу. Глянул вверх на "свои" окна, заметил ее, Жанку, замахал большой ладонью, как ластой. Приветствует. Крикнул, улыбаясь, что-то. И Жанке стало вдруг свежо и радостно, будто она у выбитого окна на сквозняке (пока Виктор еще бежит, пока она смотрит на него...) Что-то от взлетевшей птицы, осеннего ветра, косого паруса - во всей повадке его, Жанка не может точно определить, но чувствует это. Летит, летящий весь. И так всегда - даже когда стоит рядом или просто сидит в изголовье материнской койки; и все женщины в палате, поглядывая на Виктора, тоже чувствуют эту его крылатость.
- Лидия Семеновна! - позвала Жанна. - К вам.
Сын всегда приходит к Лидии Семеновне неожиданно, в неприемные дни, и тетя Шура в строгом накрахмаленном халате, который никак не вяжется с ее затрапезным и опухшим рябоватым лицом, за рублевку проводит его в палату.
Жанка вышла в коридор навстречу. С дальнего конца, с оглядкой прикрыв за собой дверь, парень быстро зашагал к палате. Длинный, на ходу приглаживает короткие темные волосы. А лицо у него круглое, глаза - тоже длинные и светлые. Вот поравнялся с ней в коридоре, остановился.
- Жанна, привет! Ну как ты?..
- Привет, - отозвалась она. - Все хорошо.
- Поправляешься?
- Да вроде бы.
- На, это тебе, - он вынул из кармана большущий в шершавой кожуре оранжевый апельсин.
- Ой, да ну тебя! Не надо.
- Держи-держи! Не зря же я его волок, - весело, в упор смотрел на нее, так смотрел, будто не Жанка перед ним, а фотоаппарат, из которого вот-вот "вылетит птичка".
- Волок, - передразнила она. - Подумаешь, тяжесть какая.
"Чего уставился, - подумала, - вечно он меня разглядывает, что я ему, репродукция, что ли?.." На самом деле ей льстило, что он так обалдело на нее смотрит.
- Давай почищу, - взял назад апельсин и стал отдирать ногтями толстую шкуру. Брызнул в лицо дымок сока, свежо пахнуло цитрусом.
- Ешь! - сказал Виктор, и прямо в коридоре стал кормить Жанну апельсином: отделил одну дольку, вложил Жанке в губы. Потом другую. Она послушно брала дольки ртом, сжимала губами, высасывала. Как остро и сладко, как освежает ее апельсиновый сок! А еще больше - это внимание случайного парнишки, его дружеская нежность, его скрытая ласка. Он задерживал над ее губами свою руку, пальцы тихонько гладили ее подбородок и щеку. Ей вдруг так хорошо и дремотно стало, как давно-давно, в детстве, когда мама несла ее, вымытую и теплую, из ванны, завернув в огромное махровое полотенце. Жанке было хорошо и просто с этим Виктором, Витей, как с самой собой. Ладонь Вити легла на ее плечо. Погладила Жаннины плечи и спину... Дверь палаты отворилась. Лидия Семеновна, запахивая синий больничный халат, колченого ковыляла, такая радостная, к сыну. Жанна отскочила от Вити.
- Мама! - сказал он, и сетка с апельсинами перепорхнула в другую руку, и сам он как вспорхнул: вот он стоял, вот - его уже нет; уже они оба в палате. "Витюша..." - слабо донеслось оттуда.
В тот день Жанка, оставшись одна в коридоре, была растрогана чем-то. Чем же? При чем тут апельсины! Может, тем, что увидела чужую радость и счастье встречи? Как они любят друг друга, мать и сын. И сама она вроде причастна к их свету, к их счастью, ведь Витя и ее всегда замечает, явно льнет к ней.
А сегодня - уже совсем не то, сегодня Жанне грустно. Лидия Семеновна рядом на койке покряхтывает, меняет позу. Она хоть и не очень старая, но грузная, у нее такое изможденное серое лицо. От нее веет одеколоном и зубной пастой, она "держится", но ни бодрости, ни аппетита нет; видно, дела ее плохи. А Жанне опять видится ее сын, Витин легкий шаг, повадка шагать бегом и чуть косо, как парус - под углом к воде - летящей яхты. Нет, на Лидию Семеновну он ничуточки не похож, ну вот нисколечко! Может, в отца?.. Она встрепенулась: да вот он, входит в палату. Быстро подсел на койку к матери, кивнул Жанке. Потом Жанна вышла в коридор, чтобы не мешать. Чтобы он на обратном пути опять постоял с ней в коридоре, где им тоже никто не помешает. Но он проскользнул на этот раз мимо, напрасно Жанка ждала, лишь поспешно рукой ей махнул. Она уныло вернулась в палату, встала у окна. Посмотреть хоть, как он уходит. Во дворе ждала кого-то девушка: невысокая, в длинном пальто с капюшоном. Поглядывала то на окна, то на подъезд. Вот она заулыбалась, двинулась вперед. К ней вприпрыжку летел паренек в дубленке, Витя. Подскочил, так бережно поправил он ее капюшон, обнял, наклонился к ее лицу... Сейчас поцелуются... "Да что он в ней нашел? - подумала Жанка. - Нескладеха какая-то. Ни кожи, ни рожи, репа в капюшоне! Мымра, и все!"
Жанка в сердцах прихлопнула муху на подоконнике и отошла от окна. Почувствовала вдруг такую ломоту в затылке, что на глаза навернулись слезы. "Тихо! " - приказала себе и вышла из палаты.
Кто-то во врачебном халате бойко шел по коридору. Чтобы успокоиться, Жанна стала его разглядывать. Мужчина, невысокий, полнеющий, живой мужичок с розовым бодрым лицом. Остановился рядом с ней, спросил дружески:
- Что, голова болит? Подожди, сейчас таблетку принесу. Ты из третьей палаты?
- Ага.
- А зовут как?
- Жанна.
- Правда? Красивое имя. А я смотрю: девушка такая интересная, а лицо бледное, значит, голова болит...
Жанка досадливо дернула плечом. Почувствовала, что вот-вот расплачется. "Спокойно. Я же ведь красивая. Ишь как этот друг на меня уставился, так и ест глазами. Значит, очень даже красивая. А эта мымра в капюшоне, ну и пусть. Она ему надоест скоро... - Чуть полегчало. - Спокойно! Вот назло им всем заморочу этому голову". Она состроила очаровательную улыбку, нацелила на медика долгий "киношный" взгляд исподлобья.
Тот обрадованно заулыбался.
- Ну что ж, милости прошу в гости, моя койка слева, - сказала Жанна и, покачивая бедрами, направилась к палате. "Кто он, лаборант или санитар? А может, врач?"
Легла на койку и отвернулась к стене.
Паршиво было на душе. Все ее раздражало: белые тумбочки впритык, муторные стены, болтовня больных женщин. Натянула одеяло на голову. Тумбочки и стены исчезли, но голоса остались - въедливыми осами так и лезли в уши. Жанка рывком вытянула из-под головы подушку и нахлобучила ее сверх одеяла. Бабья болтовня стала от этого еще слышнее. Дробный украинский говор перекрывал остальные.