После этого уличного происшествия долго не мог Борисов обрести привычный покой. Наконец все улеглось. Странную эту, очевидно просто ненормальную студентку ("так вот откуда все эти письма!") он больше не встречал ни на лекциях, ни в коридорах. Слава богу, может, отчислили? Но, увы, не так уж долго длился покой Борисова. Не повезет, так не повезет. И вскоре - новая встряска от непрошеной гостьи, на этот раз - у себя дома. Вот тебе и "мой дом - моя крепость".
Прошел уже час, как она ушла, соизволила уйти, а Борисов все еще кипел. В гневе смахнул на пол недописанную статью - листки разлетелись по комнате. "Впредь мне наука - не пускать в дом кого не надо, не отворять, не поглядев в глазок. Я-то думал, все уж давно позади, так нет, принесло ее, ведьму!" Злые, досадливые мысли жгутами били его душу. Ходил по комнате и все лихорадочно вспоминал. "Ведь еще тогда она забрала все, подчистую, до чайной ложки! Так нет. Сейчас, видишь ли, опять помощь ей понадобилась. Денег надо. То-то я сначала понять не мог, чего она крутит: "Не могу забыть, соскучилась" и прочее. Номер не прошел, так вымогать стала. "Нельзя бросать женщину в беде!" Потом еще пуще: "Скандал устрою, на кафедру пойду, бочку на тебя накачу..." Шантажистка какая-то!.. Взаймы, говорит. Знаем мы это "взаймы".
Борисов тихо подступил к двери, проверил фиксатор замка. Накинул на дверь цепочку.
На паркете тусклые пятна от ее больших каблуков - как следы зверя. Боже, как она металась по комнате! Под пестрой тесной кофточкой топырились груди двумя конусами, и, когда она двигалась, в большом вырезе мелькали чашки бюстгальтера. Она качала бедрами - вельветовые черные джинсы в обтяжку, жестяная бирка на заднем кармане. Вся извивалась. Он старался не смотреть на нее, но бывшая жена так и маячила перед глазами. То плюхалась на тахту, то вскакивала и принималась мерить комнату такими шагами, будто пол ей пятки жег, то оказывалась рядом и клала ладони ему на плечи. Он понял, что ей очень нужны деньги, наверное, на очередную импортную тряпку или вещь, и что так просто она от него не отстанет... Весь паркет от ее следов был пятнистый, как шкура хищного зверя из семейства кошачьих. Борисов поморщился и пошел на кухню за тряпкой.
Две эти встречи - с какой-то незнакомой и со слишком хорошо знакомой - как-то странно сместились в борисовском сознании. Наложились одна на другую и стали словно бы одним тяжким, бредовым воспоминанием... "Женщины?.. Не-ет, от этих женщин (все они, наверно, даже самые лучшие с виду, по-своему хищницы, истерички, дуры), от женщин надо бежать подальше!" Старался не думать больше об этом, забыть, углубиться в работу. Как раз напал в английских источниках на редкий материал - интересные свидетельства очевидцев о войне Алой и Белой розы... И, мало-помалу, собственные страхи и эта глупая домашняя баталия стали казаться пустяком... В самом-то деле, у кого не бывает неприятных встреч, каких-то отголосков прошлого, от старых связей... Есть из-за чего волноваться! Обычное дело. Главное - работа...
В институте никто и не заметил неприятных событий в жизни профессора. По-прежнему еще по дороге из дома он в уме начинал свою лекцию и, войдя в аудиторию, продолжал с середины фразы; все сразу же включались; и рассказ Борисова, в паузах и отпивах из стакана, в удивленных размышлениях, был блистательным. Но кого-то в тесной аудитории недоставало, появилась некая пустота, и он невольно это чувствовал. Той пары жадных глаз не хватало - он их даже и не замечал тогда, - той одной слушательницы, ошалело глядевшей прямо на него где-то из середины первых рядов. Всё вроде бы на месте, а вот что-то не так в аудитории - такое странное ощущение не покидало профессора. Но и это - так, мимолетное. Может, показалось только? А, может, это какой-то отголосок, след чего-то отболевшего, какой-то его вины?.. Чувство смутной какой-то вины вдруг появлялось в нем. Та девчонка? Метель, гололедица... Кажется, он толкнул ее тогда?.. Вот и в институте ее нет. Куда она делась? Что с ней?.. Это было - не в мыслях, не оформлено сознанием, а в смутном тревожном чувстве, шло вторым планом (на фоне читаемой лекции)...
"Ладно, все хорошо", - продолжая рассказывать и не думая об этом, внемысленно спорил с собой Борисов, спорили в нем сами эмоции, независимо от него, который полностью, увлеченно читал в этот миг свою лекцию... "Все хорошо, ее просто отчислили. От истеричек надо освобождаться". И все же ... пустота во втором ряду как-то беспокоила. Так - непривычное зияние в деснах, где был недавно удаленный зуб, саднит и беспокоит, так - выбитое окно в одной из комнат зимней дачи, когда уже заморозки и на весь дом несет оттуда холодом.
Хотя все миновало, но Борисову было холодно и неспокойно. Еще холоднее, еще одиноче, чем раньше.
Жанна даже подскочила на койке, увидев Нинку, - в белом халате плечо, знакомая челка на пол-лица, кукольный глаз и нос топориком, все это осторожно и весело вдвигалось из-за двери в палату.
- Ого, Нинка! Молодчага, что пришла!
- Лежи-лежи, что ты, Жанк.
- Нинка, ты даешь! Всегда вот появляешься кстати, когда так нужна, как добрый дух какой-то! А знаешь, у тебя сейчас такое же выражение, как тогда, помнишь, когда мы в школе контрошку у Генки списывали, вот у тебя сейчас такое же детективное лицо... Ну давай, давай садись вот сюда, - Жанна подвинулась, освободив местечко на постели. - Да, кстати, как у тебя с работой-то?
- У меня порядок. А вот твои дела, чую, неважнец. Да?
Из-под копны волос, из-под рыжей челки, подстриженной так, что один конец ее совсем закрывал глаз, а другой едва задевал бровь, торчал лишь длинный нос и впрямь "топориком", как говорила Нинкина мама.
- Борисов? - понимающе шепнула Нинка. Глухо застучали об пол яблоки, посыпавшиеся из ее сетки.
- Кстати, сейчас будем есть плоды, - сказала Нинка и, согнув свою длинную фигуру, нескладно опустилась на четвереньки подобрать раскатившиеся по полу яблоки.
Потом они сидели, обнявшись, на койке, грызли "плоды" и выговаривались друг перед другом.
- Дурища! Жизни не знаешь! Идеалистка! Ну что твой Виктор Константинович, что он?
- Эх, если бы ты знала! Он та-ак рассказывает о войне Алой и Белой розы! Он живет там, а не здесь, та-ам, понимаешь? В эпохах!
- Да он же целлофанный пакет, твой Борисов. Вот, - Нинка щелкнула ногтем по пустому пакету из-под фруктов. - Оболочка, в которой одни твои бредни. Ты его сочинила.
- Он ведь никогда не любил, не знал женщину. Нет у него ни жены, ни любимой, никого-никого! А может, его возлюбленная - это Жанна д'Арк, или Мария Стюарт, или... или...
Нинка печально почесала голову, пробормотала:
- Клинический случай.
"Ух ты, Борисов, профессор, заморочил голову девчонке... Нет, это я так не оставлю, - злилась про себя Нинка, - пусть я никакая не студентка, простой человек, но Жанка моя лучшая подруга. Нет, я сама зайду к этому Борисову, объяснюсь! Поговорить с ним надо, надо нам поговорить. Только вот адрес... Ладно, узнаю у них в институте..."
"А вот тот самый дом, где живет таинственный Борисов..." Нина остановилась и задрала голову. "Тэк-с... Пятнадцать этажей, над крышей - кирпичный барьер с зубчатыми украшениями. Замок, да и только. Стены крепости. Неплохо устроилась Алая роза".
Она вошла в подъезд. "Хм, где же лифт? Неужели в этой сорокаметровой башне нет подъемного сооружения?.."
Но лифт был, и не один, а целых два. И они находились между первым и вторым этажами, будто нарочно спрятанные от чужого глаза. Борисов жил на десятом. Вот и его дверь в черном дерматине, прорезь глазка. Тоже что-то средневековое. "Ишь, куда Роза забралась, не слишком высоко, но и не низко. И с улицы пыль не долетает, и с чердака не дует. Хитрец. Все учел!"- подумала Нина и нажала на квадратик звонка.
Тишина. Нина прислушалась. Вроде бы движение какое-то за дверью. Будто в квартире кто-то на цыпочках к двери подошел. Даже послышалось Нине, как похрустывают суставы чьих-то ступней. Она прильнула к глазку, пригляделась и - странно расширенный увидела в упор, выпуклый, как виноградина, зрачок. Ее, наверное, тоже заметили, из квартиры раздалось глуховато-осторожное:
- Кто там?
- Откройте, почта! - выпалила Нинка.
Дверь слегка приоткрылась, блеснула надетая изнутри цепочка.
- Здравствуйте, - сказала девушка в эту щель угрюмо белевшему там куску лица.
"Странный субчик",- подумала она. И произнесла официально: - Извините, мне нужен товарищ Борисов.
Дверь открылась шире.
- Зачем он вам нужен? - сухо спросил человек.
Нина молча теребила ухо своей шапки.
- Простите, а что вам, собственно, надо? - хозяин подозрительно покосился на Нинину сумку.
"Боится, не бомба ли у меня там", - решила Нинка, и нахально мотнула раз-другой своей хозяйственной сумой. А вслух сказала:
- Я и говорю, почта. Расписаться надо. Может, пригласите все-таки войти?
"Или он чокнутый, или скрывающийся под маской ученого рецидивист..."
- Проходите, - недовольно проворчал хозяин.
Нинка прошла в коридор, затворила дверь за собой, хотела было защелкнуть замок, но хозяин проговорил быстро:
- Нет-нет.
Сам он стоял перед ней, вглядывался и ждал. "Как на допросе, - подумала Нина, - как будто я гестапо". Оглядела его: высокий, сутулый, бледное с желтоватым налетом лицо, но черты красивые. Да он был бы, пожалуй, красивым, если бы не угрюмый этот взгляд. Угрюмый и немного затравленный. "Наверно, когда расслабляется, когда он как есть, и думает о чем-то хорошем, то бывает красив, - подумала Нина. - А сейчас глаза-то у него жуткие какие, как ножи..."
Все так же, молча, хозяин смотрел на нее. Пришлось заговорить первой: