- Эй, Женька! - крикнули ребята кому-то в темноту леса. - Где ты там? Давай свою гитару.
- Же-еня-а! Ждем! - подхватили девушки.
Из-за стволов появился Женя, долговязый паренек, остроглазый и длинноносый, с ухватками штатного местного комика. В руках он держал брезентовый мешок.
- Ну где ж твоя стукалка? - спросил чей-то тенорок.
- Нет больше стукалки! - ответил Женя, пощелкивая пальцем по какому-то деревянному предмету в мешке. - Надоели гитары, у всех теперь гитары. Все! Сменял!
Ребята разочарованно переглянулись.
- А это что? - Женька с ужимкой вытащил из мешка какой-то круглый инструмент.
- Это арбуз! - не растерялась толстушка с косичками. - С двух сторон срезанный.
- На арбузе только ты играешь, - отпарировал Женька. - Банджо, хлопцы!
- Женька, на "банджу" перешел?
- Ну, валяй, играй!
- Жень, спой "Я потомок Мамая"!
- Женька, давай "Провожала бабуся пирата"!
Женя поставил прямо напротив Мухина два чемодана, один на другой, уселся, потренькал на струнах, прислушался. Настроив банджо, он откинулся, сделал потешную мину и запел. Ребята заржали, хотя ничего смешного в песенке не было. Веселье продолжалось долго. Женька пел разные песни. А под конец затянул "Провожала бабуся пирата". Парни серьезно и мрачно ему подпевали мужественными голосами, иногда всхлипывая и вытирая воображаемую слезу, а девчонки прямо визжали от восторга.
...Зря сирот не обижай:
Береги патроны.
Без нужды не посещай
Злачные притоны...
Скрипуче пел Женя, и лицо его сразу делалось скорбное, старушечье. Старушка, в изображении Жени, наставляла внука, который отправлялся на разбой. Тот хрипло и мрачно (тут Женя преображался в пирата) отвечал заботливой бабусе, что он и без нее знает, что ему делать. А бабуся ласково называла внука "соколом одноглазым". Наконец она надоела своими советами верзиле-бандиту, и он заявил, что пусть тогда сама и отправляется на "дело" вместо него. "Ладно, - соглашалась бабуся: - Я - не ты... Давай выкладывай сюда пистолетов пару".
Дождь захлестал вовсю. Вся группа укрылась под навесом из курток и плащей, натянутым между елок. Там девчонки достали из футляра магнитофон.
- Ну как, будем? - воскликнула толстая с косичками.
- Давай, чтоб согреться! - один из парней включил магнитофон и крикнул остальным: - Братцы, пошли танцевать!
Под навесом сразу стало тесно.
Танцевали парами в обнимку, группами - в шейке, а кто просто скакал и дрыгал ногами в своем собственном танце - в танце без названия - и налетал на деревья и кусты. Хохот стоял оглушительный.
- Ося, здравствуй! Ты откуда здесь?
Галя, в пушистом свитере и техасах, пробивалась к нему в толпе танцующих.
- Га-аля! - Оскар замахал ей рукой.
Галя подошла. Она молча остановилась перед обрадованным Оскаром, сложила руки за спиной и принялась его разглядывать. При этом она наклоняла голову то к одному, то к другому плечу, и по-кукольному расширяла глаза...
- Ишь ты! - наконец сказала она. - И он тут.
- Галка! - сказал Оскар.
И они пошли танцевать.
Сначала танцевали молча, в обнимку. Галина мягкая сильная фигура упруго покачивалась в такт музыке...
- Вот не думала, что вы придете, - она положила один локоть ему на плечо, продолжая танцевать. Оскар бережно держал ее за талию.
- А я гулял и наткнулся на ваших.
Он провел ладонями по ее спине. Свитер был пушистый, а спина теплая, податливая.
"Ду ю шейк..." - громко засипел магнитофон, лента была истертая.
- Старая музычка, - сказал Оскар тихо, ближе привлекая к себе Галю.
- А, сойдет, - так же тихо ответила Галя. Она двигалась упруго и небрежно.
Дождь перестал. Словно короткий ливень обессилил небо, и пустые, ветхие облака быстро ушли. Неожиданно светло стало в лесу, на просеке, куда выкатились танцующие, ясно стало вверху за деревьями.
Галины волосы пахли дождем, мокрой травой, рекой. Они натолкнулись в танце на кого-то. Это были толстая с косичками и долговязый Женя. Он по-товарищески подмигнул Оскару и передернул носом, кинув взгляд в сторону Гали: "Давай, мол, жми, не теряйся!" - так можно было понять эту мимику. И они вскачь скрылись за деревьями.
- Вот комики! - засмеялась Галя.
...Потом они шли рядом по просеке.
- Ну вон еще до той сосны, Ось. А то меня наши ждут. Отдохнули, и хватит...
- Ты с кем работаешь? Кто у вас в группе? Женька?
- Ой, Женька! С ним поработаешь! С ним только животики надорвешь... А у нас и так все шиворот-навыворот.
- Не понял, - по-военному сказал Мухин. Ему тоже хотелось быть веселым и бойким, как этот комик Женька, как все эти ребята.
- А я тебе скажу. - Галка взяла его под локоть и пошла медленнее: чтобы успеть рассказать "до сосны". - Знаешь, у нас все колышки куда-то поисчезали. Вот пропадают да пропадают, как сквозь землю проваливаются! Мы вбиваем в почву-то, а потом приходим, а их нет...
Сверкало на кончиках веток, на иголках, на стеблях травы вокруг них, сиял в косом луче пар над просекой. Мухину туманило голову, наверно от испарений, от жара. "Про какие там еще колышки она говорит?.. Ах да, кто-то у них колышки вытаскивает... Какая-то нечистая сила".
- И в поле тоже... Мы их по всему полю искали, бегали-бегали.
Они дошли до сосны, где надо было прощаться.
- Ну, мне пора, - сказала Галка. - Ребята ждут.
И убежала.
Мухин еще раз встретился с Галей. Это было в субботу, через два дня. Он придумал предлог для своего появления в Редькино - пригласить Галю в клуб на танцы. Суббота же! Хотя танцевать Мухину не хотелось. Ему хотелось просто поболтать с ней. Побродить с ней по лесным дорожкам.
Не повезло на этот раз Мухину. Галя все была занята по хозяйству. То она исчезала в сарае, то мать звала ее в огород. И когда наконец они остались вдвоем во дворе на скамейке, мать крикнула с крыльца:
- Галка, к тебе твой архитектор пришел!
"Вот тебе и на, - подумал Мухин, - "твой", да еще "архитектор".
- Ну, в общем, ты как, пойдешь сегодня? - спросил он чужим, ненатуральным голосом.
- Ага. Я бы пошла. Да вот Володька пришел.
- Ну и что? - Мухин делал вид, что не сдается. - При чем тут Володька?
- Это парень мой. Он в архитектурном учится, на первом курсе, - она, как обычно, расширила глаза. - Обидится, если не пойду, мы с ним всегда по субботам ходим.
Она заметила, что Мухин молчит, и вытянутым пальцем дотронулась до его плеча.
- Ну, ты знаешь, это так... Он же не знал. А потом я с тобой пойду.
Мухин стал прощаться.
- Вот прямо завтра. Давай? - сказала Галя. - Или послезавтра.
Но ни завтра, ни послезавтра Галю увидеть Мухину не пришлось. Как назло, зарядили дожди. Практика у студентов временно прекратилась. Многие уехали, Галя тоже.
От нечего делать, на третий день Мухин пошел прогуляться по знакомым местам. Погода уже налаживалась, земля кое-где даже просохла. "После обеда, наверно, и студенты появятся", - подумал Мухин и стал внимательно поглядывать на песчаные обочины и себе под ноги. Ему вспомнились Галины "колышки".
И вдруг с удивлением он заметил, что вот уже третий день с того самого дня, как он попрощался с Галей, он совсем не думает ни о чем другом, кроме нее. Ни о своих делах, ни о подготовке в вуз, ни о Ларисе. Мысленно перед ним Галя стояла, по-сосновому свежая и крепкая, с начесанной гребешком каштановой челочкой. Галка, которая с удивлением глядит на него, Мухина, - "ишь ты, и ты тут!" - наклоняя голову то к одному, то к другому плечу, которая моложе его, Мухина, на целые годы... Ну и Галка!..
"А что касается ее архитектора, это мы еще посмотрим!"
- Мальчишки, ау! - знакомый Ларисин голос разнесся за поворотом тропинки.
Трясогузка, скакавшая по тропке, мигом вспорхнула, как будто оклик ее спугнул. Поддавшись забаве, Оскар шумно хлопнул в ладоши: с куста сорвалась группа воробьев - дружно, как ружейная дробь. Рванули вбок и снова незримо засели в листве, как в засаде. "У, бандиты!" - шикнул на них, воробьишек, Мухин, ему было беспричинно весело.
- Сере-ожа! Ко мне!.. - звенел Ларисин голос.
Мухин дошел до опушки, откуда в глубь леса вела тропинка, и увидел впереди Ларису. Она шла по тропке и, часто наклоняясь, что-то собирала в небольшой мешок или рюкзак. Подбежал к ней старший ее малыш, четырехлетний Сережка, потянул за рюкзак в сторону. Вот они вышли на опушку, пошли по полю, по боковой проселочной дороге. Сережка тоже что-то искал и то и дело обрадованно подпрыгивал, взмахивал руками.
Мухину не хотелось присоединяться к семейству, занятому делом; он предвидел, что Лариса сразу его нагрузит кладью ("О, Оскар!.. Подержи, Оскар! Захвати вот это, лапонька!"), а ему хотелось побродить одному. Он наблюдал издали...
Что же они такое собирают? Черт побери - колышки! Лариса выдергивала из мха на бугорках или прямо из земли вдоль обочины четырехугольные короткие деревяшки, вбитые по самую маковку, и аккуратно складывала их в рюкзак. "На растопку", - догадался Мухин. О том, что эти колышки и клинышки носят вполне производственное название "реперы" или "вешки", и о том, что они, очевидно, не случайно стали здесь "произрастать" в таком изобилии, хозяйственная Лариса, наверное, не догадывалась. Это знание ей было ни к чему. Она шла себе все дальше и выдергивала из земли колышки, как выдергивают морковь. На срезах стояли карандашные буквы и цифры. А рюкзак в Ларисиной руке заметно округлялся и тяжелел.