Соблазн был очень велик, и я без колебания согласился. Мы выгнали быков на небольшое поле, где молодая весенняя трава ярко зеленела под чистым синим небом. Быки разбрелись по полю и стали насыщаться, а мы занялись своим делом. Шурик нашёл небольшую кочку и положил мину так, чтобы хвостовик с капсюлем был приподнят. Собрали кучку маленьких камней, и стали бросать их в мину, стараясь попасть по капсюлю. В мину попадали часто, но туда, куда стремились, никак не удавалось. Разбросав очередную порцию камней, я стал собирать новую, а так, как вблизи камешков уже не было, то я отошёл подальше от места нашего занятия. Тут я увидел кучку молодого щавеля и улёгся, чтобы его "пощипать", не всё же быкам. Вдруг, меня подбросило! Я оглянулся: на фоне чёрно-серого куста из земли и дыма, виднелась изогнувшаяся фигура Шурика…. Для нас подобные взрывы не были в новинку, но чтобы так глупо пострадать! Этого ещё не хватало! Я подбежал к Шурику и поинтересовался, как дела. У него и были всего две раны: один небольшой осколок врезался в кость правой руки, а другой, смешно сказать, разрубил "крайнюю плоть" вдоль, а если бы поперёк, то произошло бы "обрезание". Рубашка и штаны были пробиты в этом месте и окровавились. Мы быстро спустились к берегу Днепра и замыли пятна крови. Шурик был немного испуган, но в основном смущён тем, что так "лопухнулся". Он попросил меня, чтобы я никому не рассказывал о взрыве и о его последствии и обещал мне за это дать фабричных крючков для рыбной ловли, что было очень ценным призом. Я и так никому бы не рассказал, мы умели держать язык за зубами, но презенту, не скрою, был очень рад.
Глава седьмая. Последствия войны
Есть какая-то аналогия у войны с грозой: так, после сильной грозы ещё долго сверкает молния, громыхает гром, а то и налетит шквал ветра. Так и после войны…
Пашет молоденький тракторист, только что закончивший училище механизации, на стареньком допотопном тракторе колёснике. За плугами, сгорбившись, следит подросток прицепщик. Вдруг страшный взрыв потрясает поле. Из тёмно-бурого облака ещё долго падают части трактора и тракториста…
– На противотанковую мину наехали…
Бабы крестятся: Свят, свят…
У доски, с заплаканным лицом, старенькая учительница смотрит на пустые места, за партами: ребята сами пытались что-то разминировать, но…, где-то ошиблись.
Нередко в полях, в лесах, а то и самих деревеньках слышались взрывы, и через некоторое время начинала голосить чья-то мать. Тревога, сжимавшая горло с самого начала войны, так и не желала разжимать свои холодные, закостенелые пальцы. И всё же, несмотря на такой урон, у военкоматов – это было золотое время. Военком солидно выходил к большой толпе призывников, лениво, как бы делая одолжение, зачитывал списки фамилий: кого, куда и сколько, разумеется, уже заранее намеченных, и прошедших комиссию. После его ухода, помощник долго отбивался от призывников, которые не попали на этот призыв.
– Идите, хлопцы, пока по домам, – даже как-то виновато, утешал он оставшихся ребят.
Обычно, когда на фронт приходило пополнение из новобранцев, командиры ворчали: С кем же идти в бой? Они же и пороха ещё не нюхали!
Так вот эти призывники: нанюхались, наслышались, насмотрелись всего, чем богата война. Примерно, через пару десятков лет, офицерам военкоматов уже приходилось проявлять ретивость, чтобы обеспечить разнарядку на призывников. Мало того, что их численность резко сократилась, так что ещё хуже, по состоянию здоровья годных для службы в армии, значительно уменьшилось. Это аукнулось послевоенное "безмужичие" и голодные годы того же после военного лихолетья. Житейская мудрость гласит: от худого семени не жди хорошего племени. Что такое представляли носители этого семени?
Война, в первую очередь, пожирает молодых, здоровых, репродуктивных людей. Людей, прошедших через горнила войны и оставшихся в живых, можно было с большой натяжкой назвать здоровыми.
Редко кто из них не перенёс ранения, контузии и не человеческие психические перегрузки. А эти, ежедневные наркомовские "сто грамм", да для молоденьких ещё ребят, разве не алкоголизация? А табак? Курили все: старики – свой самосад, бывшие бойцы, в основном, махорочку, ну а их дети и детки – малолетки – всё что попадалось.
– Арина, а я видела, как твой Рома курит.
– Да ты что, Матрёна? Вот я ему всыплю! – нарочито испуганно возмущалась Арина.
На свадьбах на стол подавался, в основном, самогон и также деликатесный "Денатурат", на бутылках которого был нарисован череп и скрещенные кости. Но это никого не смущало: а нам всё равно, что спирт, что пулемёт, лишь бы с ног валило.
Бригадир, бывший фронтовик, набивал кисет табаком, и при раздаче нарядов заходил в хаты, где жили вдовы. Там он нещадно дымил, что очень нравилось хозяйкам: мужским духом пахнет. После раздачи нарядов, обхода, обкурившегося бригадира, даже иногда тошнило. Но что не сделаешь из гуманных побуждений, из жалости. Когда подросток, сначала украдкой, а потом и явно начинал курить, матери даже радовались: вот, мужик у меня в доме появился. Вырос!
Глава восьмая. Выживание
Тягостное впечатление, если не сказать страшное, оставляла картина этой части территории страны. Обгоревшая земля по виду могла сойти за чернозём. Простор для глаз представляли выгоревшие деревеньки, а оставшиеся печки, своими трубами показывали, как перстами в небо. То там, то сям из-под земли вырывались чёрные клубы дыма, сопровождаемые багровыми искрами – это так в землянках благоустроились погорельцы – жители. И как бы ни был убог и скромен комфорт этого прибежища, всё же его обитателям завидовали, мимо проходящие беженцы. Хотя уже и бежать было не от кого, и бежать было некуда, но к ним, оставшимся без кола и двора, тут же прилепились нужда с нищетой. Так и брели они вместе, куда глаза глядят, и пока ноги идут, и стимулировала их стремление лишь одна надежда.
Сказать, что власть не замечала трагедии этой территории, будет неправдой. В оставшихся неразрушенных домах организовывались сельсоветы, райкомы. Те, озадаченные, в свою очередь, быстро восстанавливали довоенные колхозы, в которые немедля спускались разнарядки, планы на поставки государству зерна, картофеля и прочих сельскохозяйственных продуктов. Способствовали демократизации выборов председателей, а те, в свою очередь, бригадиров, звеньевых и прочую структуру взаимодействия власти с народом.
А дальше во весь свой огромный рост, встал жилищный вопрос. Очень оригинально в решении этого вопроса поступили местные власти. Они, чтобы не осрамиться перед вышестоящим начальством, стали разрушать землянки.
Как это разрушать? Да, просто: выгоняли обитателей землянок с их скарбом вон и обваливали землянку. Ну, наверно, обеспокоились предоставлением другого жилища? Да ни в коем случае – это в их планы не входило. Мужики, бывшие фронтовики, ставили себе новые хаты, благо лес был рядом. Для вдов с детьми перестраивали чьи-нибудь баньки. Не хоромы, правда, но крыша над головой была.
Восстановленные колхозы, если что и производили усилиями тощей скотины и таких же колхозников – всё под метлу сдавали государству. Впрочем, не они сдавали государству, а государство забирало у них всё произведённое.
А люди, что же, как же? Да никак. Это, кроме самих людей, никого не беспокоило. А раз так, то весь приусадебный участок, огород то есть, засаживался картошкой. Вот и получалось: одежда – ватная телогрейка, обувь – резиновые сапоги, пища основная и единственная – картошка. От этой пищи росли животы, а мышцы слабели. Дети, с раздутыми животиками, выглядели рахитиками.
Время шло и некоторые обзаводились коровёнками, а то и просто козами. Эти животные, помимо молока, давали телят, козлят, а это как-то решало мясомолочную проблему. В то же время, картошка являлась пищей для свиней, а это, как известно, сало. Помогал и лес своими грибами, ягодами. Не у всех и не всегда был достаток, но теперь уж если и пухли, то от картошки, а не от голода. А как же хлеб, который всему голова?
О, это уже интересно! Люди, выращивая зерно, не могли использовать его для приготовления себе хлеба, так как всё это зерно забирали поставки, за соблюдением которых рьяно следили представители государства. Так что хлеб, который выпекали эти хлеборобы, более чем на половину состоял из картошки с небольшим добавлением муки, из грубо растёртых на жерновах отходов зерна, которыми побрезговало государство.
Глава девятая. Соцреализм
Иногда, властные структуры проявляли заботу о не совсем взрослых бродягах, эту мысль они, видать, почерпнули из произведения "Сын полка". Так в деревню прислали паренька, почти юношеского возраста, на кормление и воспитание. Деваться некуда и его определи на постой, стали выделять продукты на его пропитание.
К его имени Борис, тут же прибавили "колхозный". Так он стал Борис Колхозный. А так как он был не деревенский, то подобрать ему какое-нибудь занятие не представлялось возможным. Он сам себе его находил. Учил детишечек плавать. Возьмёт, этакого ученика на руки, отнесёт немного от берега и, как бы упав в яму, отпустит. Жертва такого экстрима, захлёбываясь, барахтаясь, добиралась до мелководья.
– А я в яму попал, – оправдывался Борис, – А ты, смотрю, герой, сам уже плаваешь! И на самом деле, эта льстивая методика обучения плаванию, давала свои результаты, так как ученик уверовал, что он уже умеет плавать. Ещё он предлагал детям свои услуги в искусстве, в частности в живописи.
– Ты, принеси мне лист бумаги, карандаш и кусок хлеба, а я тебе "отрисую" то, что ты захочешь.
Состоявшийся заказчик придирчиво осматривал заказанную им картину коровы.
– Так она совсем не похожа на нашу корову Милку. У неё даже хвоста нет.