Так как массам лозунг этот почему-то пришелся и был даже подхвачен. А какой-то маленький оркестрик, тут же присутствующий, сразу запиликал ободряющую физкультурную мелодию, и народ стал услаждать себя причудливыми упражнениями. Что, в общем-то, объяснимо – развлекался народ.
На Инфанта стали поглядывать, как на локальный смехоцентр, – девушки молоденькие всегда ведь поначалу более всего юмор ценят. Это уж после, когда подрастут, они на многое другое, к юмору не относящееся, пристальное внимание обращают. А я смотрел на них и думал, что, может, и не прав я. Может, и не надо ждать годик-два – так задорно они стали поглядывать.
– Да, стариканер, – снова обратился я к Б.Бородову, облизывая еще мокрые губы. – Ты чуешь, накатывает она, волна нового призыва. И настигает нас, и накроет, и, может, унесет куда на глубину, где морские коньки свои гибкие шейки выгибают. А морские звездочки шевелят плавно своими разноцветными кончиками в такт мягкому, глубоководному потоку. А полупрозрачные, воздушные медузы…
– Это ты про секс так образно? – поинтересовалась Жека, которой, как и нам всем, два эти слова "образность" и "секс" были небезразличны. Но я ей ответить не успел.
– Призывники и призывницы… – начал было заново Инфант во все горло. Но тут я на него так недружелюбно взглянул, что он быстренько заткнулся.
– Стариканер, африканер, стариканер, африканер… – задумчиво забубнил Илюха свою южноафриканскую присказку, и я понял, что он уже кого-то заприметил. В смысле, отобрал из толпы подходящего на вид клиента, нацелился на него и готов был броситься в дело.
Но Илюхе доверяться было нельзя. Илюха часто ошибался, и иногда непростительно, и нам из-за этих его ошибок порой приходилось туго. И все по причине его близорукого зрения. Поэтому я пытался его активность если не ограничить, то, по крайней мере, контролировать, так как ограничить ее в любом случае было практически сложно.
– Погляди, – он толкнул меня плечом, – вот та…
И он мотнул головой, определяя цель.
Цель была неудачная. Не буду вдаваться в подробности, неудачная – и все тут. Но в Илюхиных хрусталиках она, цель, выглядела расплывчатой, что, видимо, меняло ее к лучшему. И он стал настаивать, не очень уверенно, но настаивать.
– Нет, Б.Б, – сказал я тактично, не желая болезненно концентрироваться на его оптическом дефекте. – Ты просто не видишь, старикашка, ни хрена на расстоянии. Не зря тебе стульчики впереди первого ряда в театре ставят. Она не того, невыразительная, блеклая. Поверь старому, проверенному годами товарищу, верному соратнику по нелегкой борьбе.
Но как убедить человека, что черное – это черное, если он видит его вполне отчетливо белым? Не поверит он, пока сам не убедится. И понял я, что мне не отделаться, да и вообще пора размяться, застоялись мы слишком на одном месте. Потому и бросил на ходу:
– Подожди нас здесь, Инфантик. Посторожи пока вместе с Дусей портфель. Ты главным среди вас двоих назначаешься. Мы скоро.
– Девушка, – промолвил я, стараясь называть вещи своими именами. – Милая девушка. – И она улыбнулась мне. – Вам "Гуччи" по сильно заниженной цене не нужна? По оптовой?
Она посмотрела на меня недоверчиво.
– А еще "Дольче Кабана"? – добавил я жару.
На секунду в ее глазках блеснул искренний интерес.
– А еще "Прада". По очень оптовой, совершенно недоступной населению. В общем-то, бесплатно, если честно, – дожал я нежное девичье сердце.
Ну да, сам знаю, что дешево выступил, сам по оптовой, так сказать, цене. Но что делать – для удачного экспромта нужно вдохновение, а она не вдохновляла.
Впрочем, для нас, для ориентированных на результат, хорошо все, что действует. А материальный аргумент, похоже, как раз действовал, судя по неуверенной улыбке, выступившей на блеклых девичьих губках. Именно по ней я понял, что наживка заглочена и пора уверенно подсекать.
– Вот, товарищу моему на базу, – подсекнул я в сторону товарища, – давеча самую накрученную фирму завезли. Даже самого "Томми Хилфигнера". И он ее по бутикам развезти еще не успел, так что если вам надо, то пока…
Улыбка застыла на ее лице. Она не знала, верить или нет, и, конечно, девичья осторожность подсказывала ей, что верить нельзя… Но, с другой стороны, а чего бы и не поверить? Обидно ведь не поверить, и она ответила только растерянно:
– Да. А кто вы?
– Этот вот, – я снова кивнул на Илюху, – генеральный директор базы. А я в паблик рилейшенсах у него числюсь, Пи. Ар., понимаете.
Я знал, что нечестно обманывать, особенно святым, типа "Томми" с "Хилфигнером". Но меня еще в школе научили, по первоисточникам, что для революционной борьбы все средства хороши. Межполовая же борьба – она еще похлеще, чем революционная.
Конечно, эта ни в чем не повинная девушка, она потом поймет, что нет у нас базы, как и надстройки нет. Да и вообще ничего у нас особенно нет, кроме нас самих. Но когда поймет, уже поздно будет. Уже привяжется, пристрастится, и "Гучча" с "Кабаной" уже окажется не так нужна – не в ней, в конце концов, в "Кабане" бесплатной, счастье. Не для каждой, конечно, девушки, "не в ней счастье", но и такие находятся.
– Да? – снова произнесла она, и в голосе ее зазвучало возбуждение.
Вот если бы я оказался нобелевским лауреатом, у нее тоже в голосе зазвучало бы возбуждение, но сейчас, может быть, зазвучало чуть больше.
Кстати, Нобель, если кто еще не знает, изобрел динамит. И он, кстати, подозревал, что его жена трахается с математиком, и потому математическому миру отомстил, обойдя его своей существенной денежной премией.
Илюхе же было тем временем не до Нобеля, он двинулся на девушку, как специалист по этрусским скриптам надвигается на древний пергамент. Он просто втиснулся в нее, пытаясь отыскать в ней что-то, что видел издалека, – хоть какую-нибудь различимую буковку, строчечку, хоть слева направо, хоть справа налево.
Он ведь был близорук, старик БелоБородов, и каждый раз сам убеждался в этом. Я даже предлагал ему таскать с собой собаку-поводыря, чтобы она уменьшала количество разочарований в его жизни. Но он к животному миру был отчасти равнодушен.
Я уже чувствовал, как он незаметно дерга-ет меня за рукав, в очередной раз обнаружив, какое предательство над ним учинили его пригодные только для непосредственного контакта окуляры. Говоря своим дерганьем, мол, отходим, но дисциплинированно, сохраняя ряды.
Но куда я теперь пойду, когда полдела уже сделано? Конечно же, ни со мной, ни с Илюхой, ни даже с Инфантом ее судьба скорее всего не свяжется. Но пусть будет. Товарищей у нас несчитано, может, она слюбится кому-то, да, глядишь, и счастье ему, вот так, невзначай, в жизни устроит.
– Правда, вы директор базы? – она перевела взгляд на Илюху.
– Ага, – ответил он, но как-то угрюмо. – Базы… военно-морской… стратегической. Главный директор.
Мы все засмеялись, в смысле, я и девушка, короче, все, кроме Б.Бородова. Я же говорю, он прямо на глазах недружелюбным каким-то делался. Я пробежал мельком по ее фигуре сверху вниз, снизу вверх – не все же на лицо смотреть, с него ведь, как известно, не пить. В принципе, если его не считать, она вполне могла оказаться ничего. Хотя до конца разобраться в деталях фигуры из-за длинной, свободной, плотной вязки кофточки было сложно.
– Илья Вадимыч, – повернулся я к лжетряпичному магнату, – как ты полагаешь, вот то платье от "Шанели", да-да, то, что я видел вчера на базе, желтое с красным, оно, думаю, вполне подойдет для… – тут я выдержал паузу, ожидая подсказки. И подсказка последовала.
– Лена, – отозвалась Лена.
– Да, да, Леночке по фигурке. – И так как псевдовладелец шмоточных закромов неуверенно промолчал, я добавил: – Знаете что, Леночка, вы не расстегнете свою кофточку, мне надо вас взглядом обмерить для "Шанели".
– Подумаешь, шинели, – мрачно вставил Илюха. – У нас на базе все шинели носят. Особенно зимой.
Я забеспокоился, что прямо сейчас Леночка разоблачит нашу полную бутиковую несостоятельность. Но она, видимо, не различила незначительного сбоя в транскрипции. Или сделала вид?
Она помялась, потопталась с ноги на ногу, но пальчики ее сами по себе, даже как бы нехотя, заскользили по застежкам. Так сезам и открылся распахнутыми полами кофточки.
Ну что сказать? Не оправдал он нашего ожидания, этот сезам. Хотя мы в любом случае ничего такого особенного от него и не ожидали.
– Леночка… – начал было я.
Но тут до моего слуха донесся странно знакомый голос. Пусть издалека, пусть едва-едва, но он поднимал из моей памяти целые звуковые пласты, резал их напополам, кромсал на куски. В его интонациях слышались твердость и властность, но в то же время и природная неуверенность, сомнение.
– Лежать! – раздавалось сквозь толпу.
– Лежать! – повторилось, невзирая на посторонние для нас звуки музыки.
И здесь я, наконец-то, узнал его. Ну конечно же, это был Инфант. Кто же еще? Может, он снова зачудил, а может…
Тут пестрая картинка распахнулась перед моими глазами. А что, если кто-то покусился на наш портфель и Инфант, обезвредив преступника, прижал его к гладкому полу? И приказывает теперь "лежать" до нашего подхода. Может быть, нам надо срочно бежать туда на помощь?
– Сидеть! – послышалось теперь из полумрака.
– Сидеть! – повторилось сквозь строй случайных голосов.
Зачем он приказывает преступнику сесть, если тот уже лежит? – снова подумал я. Нет, тут что-то не то, надо поспешить, разобраться. Если не с преступником, то с Инфантом.
И потому я поспешил и протянул девушке приготовленный блокнотик с ручкой.
– Леночка, запишите телефончик, – попросил я девушку. – Я вам позвоню, и насчет "Шанели" тоже.