Пилат, не противясь, кивнул. Он всё ещё чем-то напоминал ребёнка. Четырёхлетнего. Растерянного и от стыда желающего убежать и спрятаться. Вместо того чтобы вырваться и опустить затёкшую руку.
Полураспятую.
Даже веки у Пилата оказались опущенными - чтобы спрятаться.
Киник понимал, что Пилату нужно время, чтобы принять решение - и соответственно решению поступить.
Чтобы не мешать ему размышлять, Киник встал и направился в дальний конец Хранилища. Там его ждала книга, которую он утром обнаружил на полках. Это была ценнейшая рукопись Керкида из Мегалополя, копии с которой, возможно, нигде более и не сохранилось… И Киник в неё погрузился.
- Не помешаю? - раздался позади Киника голос Пилата.
Киник оглянулся. Обязательная для должностного лица тога с широкой пурпурной полосой казалась на Пилате случайной тряпкой, кем-то за ненадобностью выброшенной, а им, Пилатом, подобранной.
- Что нам жаждут сообщить духи предков? - натужно пошутил Пилат. - Погадаем?
Он заглянул через плечо Киника в свиток и вслух прочёл первое, что попалось на глаза:
…Ведь вся эта бешеная злоба и безумное Стремление соития с женщинами влекут за собой Гибель и конечное раскаяние. Но есть ещё продажная Любовь, Афродита с площади. Когда тебя охватит Желание и ты захочешь её, с ней никаких хлопот, Ни страха, ни беспокойства. Всего за один обол.
- Века проходят, а всё одно и то же! "Гибель и конечное раскаяние…" - задумчиво повторил Пилат. - А без страха только на площади. Такое впечатление, что все пути в Городе ведут под "красные светильники". Как и в любом городе. Почему жизнь так устроена? Ночь, случайное воплощение Афродиты, своеобразный рок, всё вместе - участь… А что же судьба? - вздохнул Пилат.
Обречённо вздохнул.
Помолчал и добавил:
- А Афродита, как сообщает этот мудрец, вариант ещё не худший. В объятия может попасть и нечто похуже. Может, остаться с ней - я имею в виду Афродиту - навсегда?..
О! Это был ответ! Ответ на вопрос: как быть с Кибелой?
- Хорошие стихи, - после некоторого молчания сказал Пилат. - А что ещё сказано про нашу странную жизнь?
Он взял другой лежавший на столе свиток и наугад прочёл:
…Дай десять мин ты повару и драхму лишь - врачу, Тому, кто льстит, - талантов пять и шиш - советчику.
А девке дать не жаль талант, философу ж - обол.
Пилат задумался. Он понимал, что жребий говорил ему о чём-то важном, и даже догадывался, о чём. Но признаться себе, что он, понимая, не принимает, - Пилат не мог. Признаться, что, соединившись с патрицианкой, он поступил, как раб? Как человек из толпы, отдавший талант обману и ничего - истине?
- Это тот знаменитый Кратет, который сам себя на свободу выпустил? - наконец спросил Пилат.
"Кратет, Кратета раб, Кратета отпускает на волю", - эти оставшиеся на века слова киника действительно произнёс Кратет, когда всё своё имущество принёс в народное собрание и передал родине.
- Да, - кивнул Киник. - Тот самый. Кратет, Кратета раб, Кратета отпустил.
Пилат кивнул. И, помолчав, сказал.
- Обол - это ещё неплохая цена. Вообще-то с философами и их обличениями нередко… не церемонятся. Бывает, обходятся и без… уличающих кинжалов. Шутка.
В каждой шутке шутки только доля. Подчиняясь какой силе, выплыл из памяти этот кинжал?
Кто же ты - Пилат?! Вечный раб Кибелы? Или начал отпускать себя на свободу?
- Скажи, - очень серьёзно сказал Киник, - а ты бы мог приказать казнить… меня?
Пилат молчал долго.
Будь он наместником до конца, он бы ответил: "Нет". Но сам Пилат сказать слово лжи не мог.
- Ты - кто? - углубил вопрос Киник.
"В самом деле, - подумал Пилат, - кто я? С Уной один, с начальником полиции - другой, в боевом строю - третий, на подходе к "красным светильникам" - четвёртый, а с ним, с Киником, - пятый? Целая толпа… Я - толпа?.."
- Если казнить меня ты колеблешься, - поднявшись, произнёс Киник, - то к власти ты не готов. Хотя власти и не чужд. И именно потому что не чужд, труп и вышел тебя поприветствовать. И проводить. Он должен перевесить чашу весов. Он, если угодно, палач не только твой, но ещё и мой!
Пилат ошарашенно смотрел на Киника.
- Обнаружил ещё одну посмертную жизнь? - перешёл к обороне наместник.
- Можешь назвать это и так. И ты труп или принимаешь, или нет. Соответственно, и путей у тебя только два: или казнить любого… да, даже того, кого подводит Провидение, чтобы тебе же и помочь… Или… Пилат, давай, бежим отсюда, а?.. Брат?!..
Наместник нахмурился.
- Представляешь, - горячо заговорил Киник, - небольшая хижина, скромная одежда, собеседник, не отягощённый страстью сохранить и приумножить, - следовательно, в мысли полностью раскованный… А если в хижине появляется женщина, то ты для неё-мужчина … Зачем тебе недоженщина?.. Стоит ли? Чем с такими, лучше оставаться одному. Хотя в простоте человек как раз и вырывается из одиночества. Представил?
Пилат представил. Хижина, прилепившаяся к скале, - это горы? да, получается, горы… - защищающие от ветра деревья, костёр, напротив гость - Киник… Только одет он не в дорогую цельнотканую одежду хранителя, а в нечто такое, что больше напоминает одежду пастуха. Да Киник ли это? Седина на висках…
Пилат представлял горы родного Понта - и они были прекрасны.
А наместник поднялся и, небрежно кивнув хранителю, молча направился к выходу.
глава XIII
на помощь приходят… скифские боги?
"Да и место какое выбрано для убийства - кварталы мстящих духов! - размышлял Киник, когда ушёл наместник. - Действительно, более безлюдного места найти невозможно - тем более по ночам. Но кто из живущих считает себя настолько без греха, что рискнул появиться там ночью? Пилат - ладно, его завернули, повели, не знал куда идёт… - Киник задумчиво почесал бровь. - Неотмщённые… Интересно, а не размышляет ли сейчас Пилат о всех тех несправедливостях, которые он совершил в своей жизни? И что есть справедливость?.."
"Полиция… Они при исполнении… Ходячие должности. Когда они решились вступить в обитель духов? Днём? Или ночью? А исполнители? Как они решились? Ночные хозяева города?.. Сомнительно: им ли не знать - и бояться! - своего прошлого? Убийство в квартале мстящих духов мог совершить только беспорочный - в собственных глазах. Кто? Не гетера же? Хотя да, и гетера, но только храмовая. Это в их вере замечательно поставлено: что ни делай - всё воля богов… Но в городе нет ни лупанария, ни восточных блудилищ. Но следует ли из этого, что нет и священных блудниц? Которые веруют, что они благодетели мира?.. Скажем, та лунная гетера? Впрочем, она внутреннюю границу квартала не переступала… Любовника убивали как минимум двое - беспорочных… Беспорочных?"
Киник пытался собрать воедино разрозненные мысли, но чего-то не хватало…
Чего?
Оставалось ждать: если недостающее ему нужно, оно придёт само.
- Да, а Кибела?.. Муж её-Аттис… Скопец. Но Пилат - отнюдь не Аттис… Тогда почему - Кибела?.. Почему? Потому что - мать богов?.. Богоматерь… Богоматерь?.. - расхаживая по Хранилищу, вслух размышлял Киник. - Вила Сида… Злата Майя… Или - Лада… - вспоминал Киник имена богинь, которые у разных народов считались матерями богов неба. - Мать богов! Лада! А кто у неё супруг? А супруг у неё… Ну конечно же - Велес! Конечно же! Он её и ребёнок, и супруг! Бог власти!
От жаром полыхнувшей догадки у Киника пересохло горло.
Пить захотелось мучительно.
Киник вышел из Хранилища во дворик и шагнул к одному из тех деревьев, которые были непременным атрибутом, наверно, всех библиотек ойкумены. У этого удивительного дерева названий много, а Киник называл его земляничником - из-за исходившего от него аромата.
Земляничник под окнами библиотек оказывался потому, что ствол его был красивейшим образом закручен по оси, кроме того, ветви его составляли причудливые ломаные линии и фигуры, некие, как могло показаться, тайные знаки, которые, по бытующему мнению, способствовали объёмности мысли.
В тени этого дерева размышлений, у пятнистого зеленоватого ствола, стоял кувшин с водой. Он в Хранилище при появлении здесь Киника уже был, а появился, возможно, вместе с основавшими библиотеку римлянами. Кувшин был богато украшен причудливой росписью, которая, однако, влагу пропускала - наружные стенки были всегда влажные, выступившая влага, испаряясь, сосуд охлаждала, потому вода в нём оставалась прохладной даже в самую жару.
Киник не потрудился искать плошку и стал пить прямо из горлышка. Напившись, Киник заметно полегчавший сосуд бережно вернул было обратно к корням древа мыслителей, но, не донеся, разогнулся и, подойдя к посаженной им небольшой оливе - дереву, посвящённому Гераклу, - совершил возлияние и уж только затем вернул кувшин к стволу земляничника. Оливу Киник выкопал на горе, которая в честь этого дерева так и называлась - Масличной или Елеонской. Гора, вернее холм, располагалась рядом с городом и была поделена на участки теми из горожан, которые любили повозиться в саду. Кинику там нравилось - уж не Гераклу ли она была некогда посвящена? - даже название: Елеонская - и порой он на одном из пустующих участков ночевал.
- Значит, сейчас при Кибеле - Велес! Бог власти! А Велес тот - Пилат! Как всё… просто! Она же и сделала его Велесом! Подобно тому как Лада низвела Солнце-Истину до Велеса, наместница продолжает низводить мужа до бога-властелина. Как же всё просто! Вот и разгадка смысла убийства!
Имя бога Велеса означало: Власть.