В тот день, в который он встретился под крылатыми золотыми богами гипподрома с Пилатом, он, как и наместник Империи, на мостовую древнего Иерусалима вступил впервые - вот такое стечение обстоятельств… Случайное ли? Ведь случай царит над жизнью только тех, которые сами в этой жизни случайны…
- Сначала расскажу всё в целом, - тяжело вздохнув, начал Пилат, - а разбираться в главном - в деталях - начнём потом.
- Я слушаю, - закрыл глаза Киник, тем облегчая Пилату признание в постыдном.
- Понимаешь… Иногда хочется… встряхнуться, - заговорил оправдывающимся тоном Пилат. - Да и здоровому мужчине только одной жены, понятное дело, недостаточно… Так что я… И дело не только в законе против прелюбодеяний… Нам, наместникам, вообще всегда было это запрещено… Так что… вынуждают, чтобы ночью, тайно… Словом, приходится ходить к… публичным женщинам. Любовницу-то не заведёшь, сам знаешь, они все обязательно предают… А я - наместник… Короче! - голос Пилата стал жёстким и принял бесстрастные нотки армейского посыльного, которому предстояло доложить легату неприятное известие. - Как всегда, я с наступлением темноты переоделся под торговца, тайным ходом вышел из дворца и кратчайшей дорогой пошёл к публичным девкам. По дороге обстоятельства сложились так, что с обычного пути я свернул, ненароком оказался среди развалин, где из темноты ко мне - не удивляйся! - приник и даже обнял агонизирующий труп свежезарезанного человека. Этот труп - любовник моей жены. Понятно, уже бывший. Место пустынное и более того - ограждено суеверием насчёт обитающих в нём неотмщённых духов… мстящих вообще - за всякую несправедливость. Так что предположить, что встреча с любовником именно моей жены случайна, невозможно. А уж тем более с его трупом. Более того, ещё агонизирующим и лезущим обниматься. Я это понял сразу и подумал, что сейчас меня и накроют. Однако то ли не успели, то ли что сорвалось, то ли у них некие другие планы. Словом, я ушёл незамеченным. Труп же я обработал таким образом, что опознать его почти невозможно - чего там, голову размозжил камнем, - и вернулся во дворец. Незамеченным.
Пилат на мгновение замолчал, а потом, глубоко вздохнув, закончил:
- Меня хотят сместить с должности!
Киник, обычно бесстрастный, покрутил головой.
- Круто, - наконец сказал он.
И задумался.
А задуматься было над чем. Взять хотя бы место, всегда безлюдное, в которое могли не побояться войти только, наверно, не боявшиеся возмездия от мстящих духов безгрешные небожители. Но главное - эти объятия.
"Ночью - в кварталах любви?.. Ясно: со своей прекрасной женой, - размышлял Киник, - живёт явно плохо. Скорее всего, к тому же ещё и редко. Если вообще это у них происходит. Она его изводит - иначе бы о существовании любовника он так бы и не узнал. Стерва, одним словом. Изводит и получает от этого удовольствие. А он что, отплачивает ей той же монетой?"
- Ты бы удивился, игемон, если бы оказалось, что жена о твоих ночных увеселениях осведомлена?
- Мне это была бы смерть, - просто сказал Понтий Пилат. И на удивление легко признался - Прощай, карьера. Конечно, сместить может не она одна, но и она в том числе. И даже прежде всего.
"Понятно, - подумал Киник, - уже считает, что потеря должности - смерти подобна. А ведь всего неделю назад он в ценности власти сомневался… Что ж, людям присуще… сопротивляться".
- А удивился бы?
- Говорят, женщины узнают, что мужья им изменяют, по запаху. Или ещё как-то… Словом, чувствуют. Супруга, возможно, и догадывается. Но молчит. Насколько мне известно, многих женщин любовный треугольник вполне устраивает. - Пилат вспомнил пристрастия любовника жены и добавил - Тем более, что у нас - стыдно сказать - многоугольник.
Пилат говорил с трудом. Вопрос Киника был прям и неудобен - понятно, почему толпа ненавидит киников: пока наместник не назвал происходящее в его семье своими именами, тайны дворца не казались столь омерзительными. А вместе с ними не казались омерзительными участники. То есть и он сам.
- Их, таких женщин, всё это устраивает, - оправдывающимся тоном закончил мысль Пилат.
- Устраивает. Но, с другой стороны, женщины любопытны. Даже каменных часто интересует: с кем муж, а главное, как?
- Насчёт как она не понимает, - едко и непонятно ответил Пилат.
"Ясно, - подумал Киник. - Она ему не совсем безразлична. И очень может быть, даже как женщина. Впрочем, и это естественно - она его намного моложе и красива… Хочет её перевоспитать? Думает, что перевоспитывает, а на деле проявляет свою зависимость… Словом, уличающие его сведения он ей предоставил сам… Мстительный… Сам по себе или под стать жене?.."
- Значит, насчёт публичных женщин сам и намекнул? Обсудил их… ну скажем, покорность? - строго спросил Киник.
Пилат опустил глаза. А как не опустить, когда уличают в мелочных, недостойных мужчины играх?
- Ясно, - сказал Киник. - Можешь не отвечать. А к чему привело официальное расследование убийства?
- А ни к чему, - криво усмехнулся Пилат. - Никогда бы не подумал, что начальник иерусалимской полиции такой осёл! Переврал всё, что там произошло. Ну, всё, всё наоборот! Даже удивительно. Его послушать, так некий ревнивый муж, связанный с Римом, собственноручно затащил это полубожество в развалины, - заметь, он ничто, всего лишь незаконнорождённый сын, хотя и одного из римских патрициев! - там его долго и упорно избивал, гонял по всем развалинам, а напоследок - уже после попытки побега - зарезал! Голову же размозжил - исключительно из мстительного удовольствия. На прощание. Чтобы помнил.
- Красиво, - сказал Киник. - Ему что, жена тоже изменяет?
Пилат хохотнул - деланно и коротко. Когда не тебе одному плохо - легче.
- Я тоже об этом подумал. Конечно! Все они одинаковы… Одному тебе жена не изменяет. Но только по той единственной причине, что её у тебя нет.
Киник не опустил глаз. Вообще в Империи принуждают стыдиться отсутствия жены, пусть даже сколь угодно случайной. А ещё больше стыдиться отсутствия от неё потомства. Даже законы, ограничивающие бездетных в правах, время от времени ужесточают.
- А с чего начальник полиции решил, что был побег?
- Перетолковал расположение пятен крови. - Пилат взял кусок пергамента и стал рисовать место убийства, в точности так же, как его изобразил начальник полиции. Сначала Пилат показал свой путь, а потом пересказал версию начальника полиции. - Всё понял? - закончив, спросил Пилат.
- А почему пятно крови на земле в стороне?
- Я его отшвырнул. Узнал - и отшвырнул. Противно же. Омерзителен, как жаба. Представляешь, как выяснил начальник полиции, он, оказывается, ещё и… пидор!
- Ничего удивительного, - спокойно воспринял эту подробность Киник. - Власть не меняется. Типично вплоть до мельчайших подробностей.
Киник не стал уточнять, что живущие за счёт продажных женщин "милашки" такие же, как и любовник жены наместника. Проституток хлебом не корми, только подай такого для обожания.
Пилат отвернулся. Он от стыда был готов сбежать. И больше в Хранилище не показываться. Однако он чувствовал, что без такого собеседника, как Киник, докопаться до смысла приключившегося с ним среди мстящих духов он не смог бы. И потому Пилат остался, согласившись на муку стыда.
- Жалко, - сказал Киник.
- Кого? - не понял Пилат. - Меня?
- Жалко, что нельзя вот так же - начистоту! - поговорить с начальником полиции. Мне кажется, что он догадался, что и как.
- Догадался? - удивился Пилат.
- Не в прямом смысле. Посредством слов человек выразить может далеко не всё. Более того, многое понять он не может себе позволить. А тем более выразить. Люди по-разному оправдывают свои преступления. Один из способов - не понимать. Якобы.
- Не понял, - сосредоточенно переспросил Пилат.
- Слова - это не более чем пыль на листьях горчичного дерева знания. Листья его целебны - хотя без привычки к ним и горчат. Вот люди и пытаются поднять прах из-под ног, чтобы пыль, осев, скрыла благую сущность листьев. Немудрые с удовольствием веруют, что, притворившись незнающими, они становятся безвинны за попрание истины.
Киник замолчал, давая Пилату время осмыслить услышанное. Удостоверившись, что сказанное тот понять себе позволил, продолжил:
- Начальник полиции не исключение. Расспросив его, можно было бы разобраться, в котором из видов преступлений он себя оправдывает. И, как следствие, искажает случившееся среди развалин. Искажает ради самооправдания себя. Именно этот тип преступлений, скорее всего, - ключ к смыслу подстроенной тебе западни. Люди лгут не случайно. В особенности, когда обманываются искренно.
- Сколько тебе лет? - не удержался Понтий Пилат.
- Тридцать два.
Пилат покачал головой. Практически ровесники.
- Смелое суждение… даже для старца. Получается, и я тоже знаю что и как, но не хочу понимать, чтобы тем самым себя оправдать?
- Приятно разговаривать с умным человеком. Именно надеясь на твою догадку, я и вспомнил о начальнике полиции. Он мне - сам по себе - не интересен.
- Почему?
- Конечно, не потому, что ему не интересен я. Мы с ним разные. Он истину не ищет. Хотя по должности, казалось бы, и должен…
- В таком случае, получается, что ты, Киник, сам не без греха. Будь ты чист, то, побывав на месте или даже просто поняв меня, тут же бы сказал: что, как и почему. И кто.