Что-то будто толкнуло Андрея, он поднял глаза и угадал в темном небе глыбу горы Касьюн, в этом месте меньше усеянную огнями, чем где-нибудь напротив Абу Румани. И нужно было бы, конечно, еще раз попытаться разгадать неясное беспокойство, немое послание, звездный язык, но сил уже не было, и он только сказал Суслопарову на всякий случай:
– Ты там… поосторожней.
Но этот пижон не понимал неслышного голоса судьбы, проговаривающегося шелестом ветра и кружением облаков, и в ответ на дружеский совет продолжал гаерствовать:
– Ты что, Андрюш, забыл, как пишет центральная партийная печать? "Мы не боимся разоблачений. Мы такие, как есть, и гордимся этим!"…
– Ну все-таки. Постарайся там… без эксцессов.
– Конечно, конечно, друг мой… не волнуйся, я и сам понимаю. Будет очень неприятно, если после нашего милого вечера… Это ведь такая же будет гадость, как испортить воздух в сауне.
Андрей вздрогнул. В сауне? Ах да, просто очередная Петрунина шутка.
Но вот Суслопаров пошел к воротам, растворяясь в ночных бликах, а Андрей залез обратно в теплое автонутро к интимным огням (жалко, не зеленые, а то было бы похоже на кабину самолета). Часы показывали девять, в это время он всегда слушал "Радио Монте-Карло", уже почти выработался условный рефлекс. Да и в самом деле интересно, что там случилось в остальном мире, пока они с Петруней заседали в бане и в "Пингвине", время сейчас богатое.
"…госсекретарь США заявил, что Буш и Горбачев назначат новую дату встречи в верхах, как только это станет возможным. Нельзя быть уверенным, подчеркнул он, что конфликт в Заливе завершится к середине года". Женский голос сменяется мужским.
"С начала военных действий союзная авиация совершила 25 тысяч вылетов против Ирака. Сегодня утром дождь из бомб обрушился на города Зурбатия и Бадра, – сообщило агентство ИРНА, – американское командование подтвердило, что была проведена воздушная атака на военно-морскую базу Умм Каср".
"Двенадцатый день войны привлек внимание двумя главными проблемами: массовым перелетом иракских самолетов в Иран и разрастанием нефтяного пятна, которое угрожает саудовскому побережью…"
Еще полторы минуты такого же ровного, даже чуть занудного рассказа об армагеддоне:
"Саддам Хусейн подтвердил журналисту Си-эн-эн Питеру Арнетту, что иракские ракеты СКАД могут нести ядерные, биологические и химические заряды. По словам советского генерала Петрова, в распоряжении Багдада имеется от 2 до 4 тысяч тонн химических средств, в основном, горчичного газа, табуна и зарина".
Нежные голоса: "Радио Монте-Карло-о-о!.." Потом – реклама стирального порошка. Как любят писать в плохих романах, жизнь продолжается.
* * *
Мисюсь тоже провела то время, пока они не виделись, культурно: сходила на угол за пиццей и теперь сидела с тарелкой перед телевизором. Андрей встал в дверях, для начала – подальше.
– Как баня?
– Ничего. Петруня только, по-моему, немного перестарался.
– Это я чувствую. По амбрэ.
Нюху Вероники был поразительный. Он всегда просил ту не использовать крепкие духи, а еще лучше – не использовать никакие.
– Не надоело тебе якшаться с разной пьянью?
– Я как Фрэнк Каупервуд [12] , – сказал Замурцев, спотыкаясь на чересчур длинном имени. – Я независим и встречаюсь с людьми интересными, а не полезными.
– Фрэнк Каупервуд… – повторила она с сомнением, граничащим с насмешкой. – Фрэнк Каупервуд был миллионер.
– А я что? Я тоже не последний человек по советским меркам!
Постукивание вилки, вопли телевизора. Мисюсь иногда умела так промолчать, что получалось впечатлительней любых слов.
Потом ровный голос:
– Хочешь пиццу?
"Может, надо ожесточиться?" – подумал Андрей. Но ожесточиться не получилось, и он в конце концов сказал:
– Ладно, давай.
Потом он вспомнил, что все-таки главарь семьи, как сказал бы Петруня.
– А ребенок где?
– Занимается.
– Это хорошо.
Андрей тоже сел перед ящиком для идиотов и откусил кусок пиццы.
– Про Залив показывали?
– Показывали и говорили что-то, но я не разобрала, по-арабски ведь.
– Ничего, в десять снова будут новости, я тебе переведу.
– Маслом пиццу помажь, полезно, чтобы ногти не слоились.
– Пап! Па-ап!
– Слышишь? Юлька кричит – тебя к телефону.
– Да ну их всех… (скаламбурил сам для себя) в баню!
– Ты что! Вдруг что-нибудь важное.
– Па-ап!
Как у них все основательно и правильно, прямо секретариат, а не семья.
– Не ори, иду!
Юлька преданно протягивала трубку, зажав ладонью микрофон.
– Из посольства, говорят…
– Разберемся, иди… Алло! У аппарата.
В телефоне был Леша Жандарев, молодой посольский парнишка, почему-то с большим подобострастием относящийся к Андрею, кажется, после задушевного разговора то ли о Максимилиане Волошине, то ли о преимуществах блю терьеров.
– Андрей Сергеевич, добрый вечер, извините, пожалуйста, за беспокойство, но я решил позвонить… получилась такая история с Суслопаровым Петром Яковлевичем…
"Испортил все-таки Петруня воздух в сауне!" – выскочила самая первая мысль, и как-то сразу не связалось: зачем же ему-то звонит Леша, если история получилась с Петром Яковлевичем? Но тут же нужная догадка пришла вместе с гаденьким сквознячком в животе, хотя он и сказал деланно ровным голосом:
– Какая именно… м-м, история?
Леша не успел ответить; в трубке было слышно, как на его голос стал наезжать чей-то более сильный, и вдруг в ухо громко зазвучал Войцыцкин, старый приятель, помощник военного атташе:
– Старик, тебе уже рассказали? Тут Петруню взяли под изрядным баллоном. Что же ты ему мозги не вправил? Он поперся сдуру в клуб и нарвался на Непейного, само собой. А у того, сам знаешь, какое губернаторское положение, ему хоть бы как-нибудь обозначиться, напомнить, что он ум, честь и совесть. Виквас тоже на Петруню взъелся, время ведь режимное…
Андрей ощутил, что в двери возникла Мисюсь. Так и есть: Мисюсь, да еще с выражением "что стряслось?" на лице. Он махнул ей рукой: иди, иди! и снова прижал к уху войцыцкинский голос.
– …закладчиков хватает, видели, как вы у посольства расстаться не могли. Так что готовься завтра штаны снимать.
– А я-то здесь при чем? – сказал Замурцев почти оскорбленно. – Подумаешь, видели у посольства!
– Ну, как знаешь. Петруня тоже не герой-партизан, возьмут его за хипок, – неизвестно, чего нарассказывает. А я тебе говорю: Непейному ваш кульбит прямо подарок ко дню рождения. Он как раз метит в советники по кадрам. Так что думай, напрягайся.
– Спасибо, – сказал Андрей, и от беспомощной ненависти к ситуации, и к Непейному, и к Петруне получилось как-то слишком униженно-подобострастно. Но хуже всего, что Мисюсь еще была здесь и все поняла, да и что тут было понимать!
– Догулялись, мистер Каупервуд?
– Что-ты-имеешь-в-виду? – спросил он почти по слогам, пытаясь выиграть время, чтобы справиться с растерянностью.
Он терпеть не мог, когда его видели растерянным, тем более, знал, что через секунду это пройдет, и мозг начнет изворачиваться, бороться, даже, может быть, впадать в нездоровый азарт, поскольку характер у него, в общем-то, был в деда: внешне мягкий, но с пружиной, а то бы его давно втоптала в домашний коврик такая волевая и умная женщина, как Мисюсь.
– Ты сам прекрасно знаешь, что я имею в виду. Кто это звонил?
– Войцыцкин, из посольства.
– И что там? Дружка твоего высылают?
– Пока только поймали.
– Ну, значит, завтра вышлют. И тебя, дурака, следом. Только мы вот, чем виноваты?..
На последнем слове голос Вероники дрогнул чисто по-женски. Конечно, обидно и позорно уехать из страны из-за какой-то глупой пьянки.
– И что мы теперь будем делать?
– Только спокойно! – Андрей знал, что главное – не дать камню покатиться с горы. – Ты должна мне помочь быстро исчезнуть.
– Как – исчезнуть? Куда исчезнуть? – Мисюсь, разумеется, своим чересчур конкретным и обстоятельным умом уже крепко увязла в горестной ситуации, и пока все закоулки ее воображения не заполнились ужасающими подробностями гибели Помпей, нужно было оторвать внимание от вулкана, тем более, что в ближайшие полчаса ее помощь действительно была нужна.
– Я думаю, Виквас меня не будет топить…
– Кто это – Виквас?
– Ты что! Я же тебе рассказывал. Виктор Васильевич, офицер по безопасности. Он мужик ничего, но сейчас одна сволочь шум подняла. Петруню, может, и утопят, но если у меня будет что-то вроде алиби, никто раскапывать не станет, нужно им! Одним дураком насытятся!.. Стой здесь.
Он схватил трубку и набрал номер, а Вероника, обессиленная сумасшедшим ветром, вдруг ворвавшимся в надежное, просчитанное существование, обреченно опустилась на диван.