Потом стал снимать галстук, а сам спрашивает, написал ли я чёртово сочиненье. У тебя, говорю, на кровати. Он подошёл, расстёгивает рубашку, читает. Стоит, читает, вроде как поглаживает голую грудь, живот - а на роже эдакое ослиное выраженье. Всю дорогу гладит грудь или живот. Просто от себя балдеет.
Вдруг говорит:
- Господи, Холден. О чёртовой лаптёжной перчатке.
- Ну и чё? - спрашиваю, адски стиснув зубы.
- Чё ну и чё?Говорил же: нужно на хрен о комнате, или доме, иль ещё чём.
- Ты сказал, нужно чево-нь’ть живописное. Какая на фиг разница - ну, о лаптёжной перчатке.
- Чёрт тебя побери! - адски разозлился. Прям рассвирепел. - Вечно всё делаешь через жопу. - Посмотрел в мою сторону. - Правильно тебя поганца выперли. Ни хрена не сделаешь по-человечески. Вот именно. Ни-хре-на.
- Ну хорошо, тогда забираю.
Подошёл, выхватил у него из руки к чертям собачьим сочинение да порвал.
- Зачем уж так-то, урод? - спрашивает.
Я даже не ответил. Просто бросил обрывки в мусорную корзину. Потом лёг на кровать; мы долго молчали. Он снял шмотки, остался в одних трусах, а я прямо в кровати закурил. Вообще-то курить в общаге нельзя, но поздно ночью, пока все спят или разъехались и никто не учует дым, отчего б не посмолить. А ещё хотелось позлить Страдлейтера. Из себя выходит, чуть только нарушают какие-нибудь правила. В общаге сроду не курит. Только я.
Он так и не сказал ни одного-единственного слова про Джейн. Вынудив заговорить меня:
- Поздновато ж ты вернулся, коль она отпросилась только до полдесятого. Небось из-за тебя опоздала?
Он как раз, сидя на краю кровати, стриг ногти на ногах:
- На несколько минут… Кто ж отпрашивается в субботу до полдесятого?
Господи, как я его ненавидел.
- В Новый Йорк ездили?
- Совсем рёхнутый? Кой к чёрту Новый Йорк, раз она отпросилась только до полдесятого?
- Да, непруха.
Он поднял глаза:
- Слушай, хочешь курить - иди в умывалку. Ты к чёртовой матери отваливаешь, а мне ещё долго здесь торчать, до самого выпуска.
Я даже вниманья не обратил. Правда. Продолжаю дымить, точно паровоз. Только на бок повернулся и смотрю, как чувак стрижёт гнусные ногти. Во шарага! Всю дорогу кто-то стрижёт ногти, выдавливает прыщи, то ль ещё чего.
- Передал ей привет? - спрашиваю.
- Угу.
Ни черта не передал, сволочь!
- Ну, а она? Спросил - по-прежнему держит все дамки в заднем ряду?
- Даже не думал спрашивать. Господи, мы чего, по-твоему, целый вечер на хрен в шашки играли?
Я отвечать не собирался. Боже, до смерти его ненавидел!
- Куда ж ходили, раз не поехали в Новый Йорк? - спрашиваю, немного погодя. А сам с трудом сдерживаю предательскую дрожь в голосе. Ё-моё, весь напрягся; чую: чего-то на меня накатывает.
Он кончил стричь ногти, встал с кровати - в одних трусах, всё такое - да ни с того ни с сего на фиг разыгрался. Подошёл, стал с наклонами в шутку бить меня по плечу.
- Завязывай, - говорю. - Куда ходили-то, раз не поехали в Новый Йорк?
- Никуда. Просто посидели в тарантасе.
Опять понарошку ударил в плечо.
- Завязывай…В чьём тарантасе?
- Эда Бэнки.
Эд Бэнки натаскивает в Пенси баскетболистов. Хренов Страдлейтер один из его любимчиков, ибо играет столба, потому Эд Бэнки всегда даёт ему тачку. Ученикам вообще-то брать тачки у препов не разрешено, но у спортсменов недоношенных собственная тусовка. В каком заведеньи ни учусь, телесно-мышечные всю дорогу вместе кучкуются.
Страдлейтер продолжал у плеча бой с тенью. В руке держал зубную щётку, потом сунул её в рот.
- А чё делали? Трахнул её в долбанной тачке Эда? - а у самого голос жутко дрожит.
- Выбирай выраженья. По сусалам получить хочешь?
- Дык трахнул?
- Не твоё собачье дело, дружище.
Дальше помню как-то не очень. Вроде бы встал с кровати, якобы иду в умывалку, и тут же врезал ему со всей силы, а метил прям в зубную щётку, дабы проткнула чёртову вонючую пасть. Но промахнулся. В торец не попал. Смазал по уху и всё. Чувствительно, конечно, но не столь сильно, как хотелось. Наверно получилось бы мощнее, но бил-то правым кулаком, не до конца сжимающимся. После того случая, ну я рассказывал.
Короче, помню, уже лежу на полу, он сидит у меня на груди, рожа вся багровая. Ага - придавил грудь гнусными коленями, авесит чуть не тонну. И руки мои держит, чтоб ещё раз не вмазал. Не то б его убил.
- Ты к чёрту ополоумел? - повторяет, а тупая рожа всё наливается, краснеет.
- Убери сраные колени с моей груди. - Сам чуть не плачу. Правда. - Отпусти, кому говорят, сволочь паршивая.
Но он не отпускает. Вцепился мне в руки, держит, а я обзываю его сукиным сыном да кем попало - часов десять без остановки. Точно не помню, чего наговорил. Сказал, дескать ему кажется, якобы вправе трахать, кого захочет. Дескать ему по фигу, оставляет девчонка дамки в последнем ряду или нет, а по фигу мол потому, что тупорылый придурок. Не любит, когда его придурком называют. Все придурки просто ненавидят, коль их называют придурками.
- Заткнись сейчас же, Холден, - морда такая здоровенная, багровая, тупая. - Заткнись, понял?
- Не знаешь даже Джейн она или Джин, придурок чёртов!
- Заткнёшься ты или нет? Холден, чёрт побери, предупреждаю, - по-настоящему его достал. - Заткнись, а то плохо будет.
- Убери грязные вонючие придурошные колени с груди.
- Отпущу - станешь ещё возникать?
Я даже не ответил.
Опять спрашивает:
- Холден. Отпущу - заткнёшься?
- Да.
Он встал, я тоже. Чёрт, грудь болит от его гнусных коленей.
- Грязный тупой сукин сын и подонок.
Тут он вконец рассвирепел. Стал размахивать толстым дурацким пальцем у меня перед лицом:
- Холден, чёрт побери, предупреждаю. Последний раз. Или заткнёшь хлебало, или…
- И не подумаю, - я уже почти орал. - Все вы подонки одинаковые. Даже поговорить не хотите. Первый признак подонка. С ним нельзя поговорить по-челове…
Тут он со всей силы врезал и опять сбил с ног. Не помню, отключался я или нет, однако вряд ли. Ведь только в кино запросто вырубают всех направо-налево. Но из носа вовсю хлещет кровь. Смотрю вверх - прямо над головой стоит Страдлейтер. С дурацкими умывальными принадлежностями под мышкой.
- Следовало заткнуться, раз говорят, - сказал как-то насторожённо. Наверно, замандражировал, не разбил ли голову иль ещё чего, хряпнувшись на пол. Жаль я ни хрена не расшиб.
- Сам, - говорит, - к чёрту напросился, - ё-моё, во перетрухнул.
Я даже не думал вставать. Просто, лёжа на полу, продолжаю обзывать его придурком, сукиным сыном. А у самого прям слёзы от злобы наворачиваются.
- Слушай. Поди умойся, - сказал Страдлейтер. - Слышь меня?
Сам, говорю, умойся, подонок - детский лепет, конечно, но просто адское затменье нашло от злости. А по пути в умывалку, говорю, зайди к г-же Шмидт, трахни её. Г-жа Шмидт - жена дворника. Ей лет шестьдесят пять, не меньше.
И всё сижу на полу, ну Страдлейтер хлопнул дверью да пошёл в умывалку. Тогда я поднялся. Но нигде не вижу чёртову охотничью кепку. Потом нашлась. Под кроватью. Надев её козырьком назад, мне так больше по вкусу, шагнул к зеркалу посмотреть на свою дурацкую рожу. В жисть не видал столько кровищи. На губах, на подбородке, даже на пижаме и халате. Немного перетрухнул, а взгляд фига с два отведёшь. Кровь, всё такое - просто крутейший чувак. В жизни я дрался всего два раза, причём обе драки проиграл. В общем, никакой не крутой. И войны осуждаю, коль уж совсем честно.
Я подозревал, старина Акли скорее всего из-за потасовки проснулся. Ну и прошёл к нему через занавески от душа - просто поглядеть, чем он там, чёрт побери, занят. Вообще-то крайне редко захожу в его комнату. Там вечно чем-то воняет - нутро у Акли больно уж гнусное, наверно потому.
7
Сквозь занавески пробивался свет из нашей комнаты; вижу - он в кровати. И на все сто уверен: не спит.
- Акли? Бодрствуешь?
- Ну.
Вообще-то темновато; наступив на чей-то ботинок, я чуть к чёрту не загремел. Акли приподнялся в постели, опёршись на руку. Вся рожа намазана какой-то белой дрянью от прыщей. В темноте смахивает на привиденье.
- А чё вообще на фиг делаешь-то? - спрашиваю.
- В каком смысле чё на фиг делаю? Пытался уснуть, а вы подняли шум, как эти. Из-за чего на фиг драка-то?
- Где тут свет? - никак не найду выключатель. Шарю по всей стене.
- Свет-то зачем?… Прям около руки.
Наконец я нащупал и повернул выключатель. Акли поднял руку к глазам, дабы не слепило.
- Боже мой! - говорит. - Где йто ты на хрен?
Имея в виду кровь, всё такое.
- Чуток побуцкались с чёртовым Страдлейтером.
Я сел на пол. У них в комнате сроду нет кресел. Чёрт знает, куда их девают.
- Слушай, - говорю. - Сгоняем в канасту?
Он любит поиграть в картишки.
- У тебя ещё кровь идёт, вот чёрт. Приложил бы чего.
- Сама перестанет. Слушай. Давай перекинемся в канасту, а?
- Какая к чёртовой матери канаста! Знаешь, сколько время? Хоть примерно?
- Ещё не поздно. Часов один’цать-полдвенадцатого.
- Не поздно! О Господи, мне ж на обедню рано утром. А вы начинаете орать да драться среди чёртовой… Слушай, из-за чего драка-то?