После тихого, с бархатным освещением кабинета, пройдя сквозь пневматические двери, Плотников оказался в сборочном цехе. И был оглушен, ослеплен, остановлен. Громадное, лязгающее, сверкающее пространство снизу доверху было наполнено движением, пульсирующим, звенящим, мерцающим. Бетонный пол был расчерчен разноцветными линиями, по которым в разных направлениях двигались автокары с деталями, мини-тракторы, шагали рабочие в комбинезонах. Ленты конвейеров наполняли цех, взмывали к потолку, низвергались обратно, и по ним сплошными потоками двигались детали. Соединялись в узлы, укрупнялись, меняли конфигурацию. Озарялись звездами сварки, краснели ожогами, искрили, казались стеклянными.
Плотников восхищенно смотрел. Это был его мир, здесь воплощались его мечтания. Так из крупиц металла, из огненных капель возникали машины. По тем же законам из крохотного семени вырастало дерево. Так же из космической пыли и незримых лучей Бог создавал Вселенную, собирал по частицам, одушевлял ее. Так, через все препоны и разделения, великими трудами, непомерным напряжением разума, строилась новая русская цивилизация.
Автомобильные дверцы – как сверкающие глазастые рыбы. Конвейер – как струящийся шумный поток. Сварщик вонзал в рыбью чешую колючую вспышку. Дверца с гаснущей красной отметиной пролетала дальше, и другой сварщик пронзал ее острием. Сварочные аппараты качались в воздухе с клювами электродов. Были похожи на гарпуны. Сварщик хватал гарпун, нацеливал в пустоту, где тут же всплывала глазастая рыба. Всаживал острие, точное, хрустящее, прокалывал чешую. Мигали индикаторы, мерцали окуляры слежения. Озарялись головы в защитных щитках, крепкие руки в перчатках. Летел, блестя чешуей, икрящийся бесконечный косяк.
Плотников жадно ловил момент, когда электрод касался детали, и в этой мгновенной вспышке, в голубой звезде человек соединялся с машиной. Ум человека и его душа, его судьба и любовь, его рождение и неизбежная смерть передавались машине, оживляли, очеловечивали. Плотникову казалось волшебным одухотворение машины. Бездушная, неодухотворенная, она была способна на чудовищные злодеяния. От нее погибали города, умирала природа. Государство, будучи непомерной машиной, не одухотворенное любовью и верой, становилось ужасным злом. Истребляло соседние страны, угнетало народы, было бедствием для собственных граждан. Плотников мечтал о цивилизации машин, одухотворенных возвышенным человеком.
Кузовная сварка, – в брызгах огня и лязга скопление роботов. Железный короб проталкивается по конвейеру. Роботы, из сочленений, из железных суставов и мускулов, молча смотрят, словно прицеливаются. Разом, со всех сторон, набрасываются на кузов, изгибаются, извиваются, проникают электродами в самые недоступные точки. Жгут, звенят, пылают воспаленными головами. Отпрянули и застыли, словно оценивают проделанную работу. Сваренный кузов уходит по конвейеру, его место занимает другой. Роботы смотрят, скосив головы, прицеливаются и вновь повторяют свои виртуозные выверты, набрасываются на изделие.
Они напоминали Плотникову стаю хищных птиц, поджидавших добычу. Замерли, как грифы, с маленькими злобными головами, отточенными клювами, мерцая глазами. Узрели добычу, и всей стаей падают, дерут, расклевывают, вырывают огненные куски. Истерзали и отпрянули, сонно застыли.
Они напоминали Плотникову танец африканских вождей в раскрашенных ритуальных масках. Танцоры, вращая бедрами, раскручивая гибкие туловища, празднуют победу над поверженным врагом, добивают копьями, давят щитами, подбрасывают в небо священные огни.
Они напоминали Плотникову боевые механизмы будущих войн, когда бесчеловечные и бездушные машины стальной лавиной движутся по земле, испепеляя земную жизнь, выклевывая глаза всему живому, выжигая огнеметами города. Это видение было ужасным. Сбесившиеся машины восстали против людей, убивают своих творцов. И нет той силы, того героя и молитвенника, который остановит этих смертоносных танцовщиц.
Внезапно погасли огни, застыли конвейеры, бессильно повисли роботы. Стало мертвенно тихо, только где-то жалобно постукивало, словно останавливалось сердце. В сумраке, среди тусклых светильников, расходились люди. Они торопились уйти, будто здесь у них больше не было дел, их пребывание утратило смысл и грозило опасностью.
Плотников ошеломленно стоял. Ему казалось, что убывает воздух и нечем дышать. Вся его огромная деятельность пошла прахом. Задуманное им преображение не состоялось. Цивилизация, которую он хотел построить, оказалась порочной. Ее отключили от источников энергии. Она остывала. Где-то, среди высоковольтных передач, электрических подстанций, перегорел крохотный проводок, и заводы заглохли, поезда остановились на рельсах, самолеты перестали взлетать. Среди омертвелых корпусов и взлетных полей зазеленели осины. Весь смысл его бытия погас, и больше ему нет места среди опустошенных пространств.
Плотникову стало худо. Сердце полоснула резь. Он искал опору, чтобы не упасть.
– Что с вами, Иван Митрофанович? – К нему подоспел Франц Грюнвальд.
– Почему остановился завод?
– Конвейер встал на профилактику. Завтра в двенадцать часов он заработает.
– Мне нужен свежий воздух. Проводите меня. – Чувствуя, как щемит сердце, он направился к выходу.
В машине, рядом с вице-губернатором Притченко, он был погружен в свои тревоги и не сразу заметил, что Притченко, заглядывая в планшет, порывается ему что-то сказать.
– Что вы хотите, Владимир Спартакович?
– Да не знаю, как и сказать! – заикаясь, заглядывая на экран планшета, произнес Притченко.
– Что там такое? – рассеянно повторил Плотников.
– Не знаю, как и сказать, Иван Митрофанович! Просто ужас! – Притченко заслонил экран растопыренной пятерней, словно не давал вылететь из планшета какой-то трепещущей силе.
– Позвольте. – Плотников принял из дрожащих рук Притченко планшет. Увидел на экране водяную гладь с расходящимися кругами, и среди кругов стоит он, Плотников, обнимая за плечи Леру, на ее голой груди блестят капли, и у обоих блаженные лица.
Мгновение он ловил этот восхитительный свет озера, нежность близкого любимого тела, пролетавшую над ними голубую стрекозку, а потом ударил ужас, словно из планшета прогремел выстрел в упор.
– Что? Откуда? – беспомощно пролепетал он, чувствуя, как тихие круги на воде превращаются в ревущую взрывную волну. И та распространяется с ужасной скоростью, сносит на своем пути все, из чего состояла его жизнь. – Кто? Кто разместил?
– Там столько всего, Иван Митрофанович! И текст, и комментарии, и всякие гадости!
– Кто сделал снимок? – Он вдруг вспомнил, как по озеру, из-за камышей, вылетела лодка, промчалась, оставляя на воде серебряную полосу, пропала с затихающим стрекотом. – Лодка! Оттуда снимали!
Он читал текст, который назывался "Голая правда". В этом тексте все было мучительно и ужасно. И то, как оскорбительно перевирали его фамилию, нарекая то Плутниковым, то Блудниковым. И то, как лгали о дорогой квартире, которую он купил сыну в Лондоне, хотя сын не купил, а снимал эту квартиру. И про дачу, построенную из ливанского кедра, из родосского мрамора, с золотыми раковинами и унитазами. И о тайных ночных молениях перед иконой Сталина, в которых он молил о возвращении сталинизма, славил ГУЛАГ и расстрелы. И намеки на неизлечимую болезнь жены, которая страдала от многочисленных измен мужа и от оргий, которые тот устраивал на даче.
В комментариях к этой публикации было еще больше лжи и гадости. Сына причисляли к "золотой молодежи", который "свалил из России" в то время, как его однокашники воюют добровольцами в Донбассе. Леру называли "порочной и алчной интриганкой", которую он продвигал в университете на должность декана, и все ее сослуживцы ненавидели ее. Было много непристойностей и похабщины, постельных сцен. Говорилось, что иностранные фирмы платят Плотникову огромные взятки за право строить в губернии вредные производства, и у Плотникова за границей денежные счета. И, наконец, вскрывался тайный замысел Плотникова переместиться в Москву, сначала на пост премьера, а потом и самого президента, чтобы осуществить пересмотр всего, что было сделано либеральными силами после крушения СССР. "Сталинский реванш" – так назывался злой комментарий.
Комментарии сыпались один за другим. Это был не одиночный выстрел, а сокрушительный залп. Серия залпов. Работала артиллерийская батарея из множества орудий разного калибра. Каждое орудие было пристрелено, знало свою цель. И этой целью был Плотников.
Читая имена блогеров, названия сайтов, Плотников старался вспомнить, кто такая Паола Велеш, которая написала самый главный, самый злой материал. Чем он ее мог обидеть? Где перешел дорогу? Не мог вспомнить. Только чувствовал, как взрывная волна стремительно распространяется, ударяя в стены его дома, расшибая вдребезги его ценности, разрезая связи с самыми дорогими людьми. Сверкающий след промчавшейся лодки был порезом, отсекающим одну часть его жизни от другой.
– Кто такая Паола Велеш? – обморочно спросил он Притченко.
– Да вы ее видели, Иван Митрофанович! Такая смазливая, черненькая, из "Логотипа". Бывает на концертах, вечерах. Ну, всякую там ерунду пишет, светскую хронику! Да и всех остальных вы знаете. "Обозреватель", "Чистые ключи", все Клеевые, Ласковые. Сброд!
– Почему они так? Ведь я им всем помогал, звал на мои пресс-конференции.
– Здесь чувствуется какой-то заговор. Одна рука. Не из губернии, а из Москвы. Не деньги, а приказ. Кто-то вас очень не возлюбил. Боится вашего полета. Хочет вас подстрелить. Это мое мнение, Иван Митрофанович!