Сидевший до этого неподвижно, восьмидесятилетний старик зашевелился и, едва переставляя ноги, зашаркал в другой угол кухни, где стоял большой холодильник. Его сморщенное лицо с редкими седыми усами и бородкой расплылось в широкой улыбке. Старый Чой всегда улыбался Уордену. Молодой Чой считал, что цветастый халат и черная шелковая ермолка, которые носил его отец, портят бизнес. Поэтому, приняв от отца дело, он отказался от почитания каких бы то ни было отцовских традиций и решил принести их в жертву американской деловой этике. Старику Чою было запрещено появляться в своем халате там, где сидели посетители. Даже в дни получки, когда в ресторанчике, как правило, не пустовал ни один столик, всеми делами здесь безраздельно управлял молодой Чой. А старому Чою приходилось просиживать целыми днями на кухне. Он улыбался Уордену, ему нравилось, что тот, особенно когда на него нападала хандра, любил посидеть и выпить пива на кухне, а иногда и весело посмеяться над ним, стариком.
- Хаба-хаба, - продолжал покрикивать Уорден, подмигивая Питу. - Вики-вики, бистло-бистло. Что у тебя, ноги прилипают к полу, что ли, старый козел? Я осень толоплюсь, давай-ка пошевеливайся, пошевеливайся!
Набрав в руки кучу банок с пивом, старый Чой дрожащей походкой едва доковылял до столика, за которым сидели Уорден и Карелсен.
- Ты козел, Чой. Старый козел. Понятно? - продолжал смеяться над ним Уорден. - Твоя мама родила козла. Козла, понимаешь? Ну, козел, бя-я-а. - Уорден поднес пальцы к своему подбородку и изобразил козла.
Старый Чой поставил банки с пивом на деревянный чурбан и, поняв наконец, что его называют старым козлом, радостно захихикал. Его миндалевидные глазки стали похожими на две узенькие щели.
- Моя нет козел, ты сам козел, Уолден, - произнес он сквозь смех.
Уорден резким движением схватил с чурбана пустую пивную банку, глаза его засверкали, на широком лице появилось выражение неудержимой энергии.
- Смотри, старый козел! - крикнул он рассвирепевшим голосом и, нажав на дно банки большими пальцами, одним движением сплющил ее в бесформенный комок. - А ты можешь? Ты сможешь смять так банку? И ты называешь меня козлом? Да я вот возьму и согну тебя так же, как эту банку. Понял? Вот так, вот так… - приговаривал он, хватая новые банки, яростно сплющивая их и бросая через плечо в мусорный ящик. - Я не советую тебе шутить со мной, старый козел.
Старческое морщинистое лицо китайца расплылось в добродушной улыбке; его тело и голова сотрясались от веселого смеха.
- Моя плинесла пиво, - сказал он, протягивая руку к Уордену, - твоя типель платить.
- Ха-ха! - засмеялся Уорден. - Моя ни мозэт платить. Моя нет деньги.
- Твоя платить, твоя платить, Уолден, - настойчиво, не переставая смеяться, повторял старый Чой.
Уорден достал бумажник, вытянул из него банкноту и отдал ее старому Чою.
- Ты, старый козел, хитрый, как лиса. Уж больно много вы денег загребаете. Твой сын скоро станет миллионером.
Довольный и деньгами, и тем, что о нем говорят, старый китаец похлопал мощное плечо Уордена своей тощей, почти прозрачной лапкой и зашаркал с банкнотой к двери в зал для посетителей. Открыв ее, он подозвал приглушенным голосом сына и отдал ему банкноту. Вернувшись со сдачей, все еще улыбаясь, он занял свой пост наблюдателя на высоком табурете. Его сверкающие глазки непрестанно бегали из стороны в сторону.
- Уф! - вздохнул Пит, вытирая тыльной стороной руки пену с губ. Потом большим и указательным пальцами он снял пену, оставшуюся на кончике его носа, и ожесточенно смахнул ее на цементный пол. - Уф! - еще раз вздохнул он. - А ты помнишь, Милт, старый театр Биджоу на Коконат Гроув? - спросил он печальным голосом с высоты своих двадцати двух лет службы в армии. - Интересно, там ли он все еще или нет?
- Конечно помню, - ответил Уорден, качаясь на своем стуле. - Театр "Красная Собака" на улице Бальбоа. Его, наверное, уже закрыли, потому что этот район стал теперь респектабельным. А если не закрыли, то скоро закроют.
- Да, да, - печально согласился Пит. - Наврлэнс никогда уж не был таким. Они даже снесли старый рынок и построили на его месте новый, отвечающий требованиям санитарии. Ты знаешь об этом, Милт?
- Конечно, - безразлично ответил Уорден. Пересказ старых, сто раз рассказанных историй уже начинал надоедать ему. Он взял с чурбана еще одну банку пива.
- Да, было время! - нараспев сказал Пит, мечтательно посматривая на потолок. - Колон. Бальбоа. Панама-Сити. Коконат Гроув. Старый театр Биджоу, и в нем боевик, хроника, карикатуры, аттракционы. У меня есть коллекция самых интересных фотографий, которые я раздобыл и Гроуве. Теперь таких не найдешь, Милт.
- Если ты когда-нибудь попадешься со своей коллекцией фотографий, - заметил Уорден насмешливо, - то можешь тоже попрощаться с ребятами… За порнографические фотографии дают пять лет и увольняют со службы по дисциплинарным мотивам, Пит. Тебе это было бы очень обидно, - продолжал он, - еще семь лет службы, и ты будешь получать денежки по старости.
- Однажды я повел девочку в Биджоу, - мечтательно вспомнил Пит. - Представляешь себе? Но тогда я был совсем молодой еще, заводился с полуоборота…
- Сколько ты выпил пива, Пит?
- Четыре пока. А что?
- Ну, ну, - нетерпеливо сказал Уорден, - давай рассказывай дальше.
- А я уже рассказал все.
- А последний раз ты рассказывал об этом совсем по-другому, - усмехнулся Уорден.
- Да? - удивился Пит. - Значит, тогда я был в другом настроении.
- Ах вот в чем дело! - сказал Уорден. - Эй! Старый Чой! - позвал он громко. - Папа-сан, плинеси исё пива солдатам, бистло, бистло, если не хоцис остаться без болоды.
Старый Чой слез с табурета и, улыбаясь, зашаркал к холодильнику.
- Что ты все время пристаешь к этой старой развалине? - спросил Пит. - Почему ты не даешь ему спокойно умереть?
- Я вовсе не пристаю к нему. У нас с ним полное взаимопонимание. Верно ведь, Чой?
- Твоя платить типель, - сказал Чой, широко улыбаясь и ставя банки на чурбан. - Твоя платить, Уолден.
Уорден достал из бумажника еще одну банкноту и протянул старику.
- Он хозяин ресторана, а управляет им фактически его старший сын, получает деньги от посетителей, выдает немного отцу на расходы и говорит ему, что нужно делать. А я старшина роты, и мне каждый говорит, как нужно управлять ротой. Они говорят мне, кого надо выдвинуть и назначить, кого уволить или разжаловать и как это сделать. Мы с Чоем прекрасно понимаем друг друга.
- Да, все командуют тобой, - согласился Пит.
- Конечно. Даже Маззиоли указывает мне, какой порядок должен быть в канцелярии роты, - с горечью в голосе сказал Уорден. - Ну ладно, пора идти отсюда. Сколько сейчас времени?
- Восемь часов. А куда ты торопишься?
- Ну вот еще! Если мы посидим здесь подольше, то ты, пожалуй, начнешь плакать с этого чертова пива.
- Ты меня не понял, - заметил Пит, снова впадая и мечтательное настроение. - Все, что я видел, все, что я когда-то делал… Все это кануло в прошлое. Ничего уже не будет…
- Конечно, конечно, - рассеянно согласился с ним Уорден. - Ты верно говоришь. Ну, пойдем. Ради бога, пойдем. Надоело мне все это, и твои жалобы тоже надоели.
- Да брось ты, Милт! Куда мы пойдем? - спросил Пит.
- Пойдем в общий зал, - ответил Уорден. - Он вышел из кухни первым и направился к фасаду ресторанчика окружным путем, так, чтобы никто но видел, что они вышли из кухни, потому что находиться на кухне посетителям не полагалось.
За столиком в уголке общего дымного зала сидел один Чоут. Уорден и Пит подсели к нему, заказав себе пива. Вскоре к ним присоединился старшина одиннадцатой роты, который только что кончил играть в покер в притончике О’Хейера. Теперь за этим столиком собрались четверо старых служак. За остальными столиками сидели молодые солдаты. В отличие от шумно спорящей и развязно горланящей непристойные песенки молодежи, четверо старослужащих сидели степенно, с чувством собственного достоинства, вспоминая свою службу в армии в старое доброе время.
- А что, если нам взять несколько кувшинов пива и выйти на воздух? Этот галдеж здесь что-то действует мне на нервы, - сказал Уорден.
Все вопросительно посмотрели на Чоута, поскольку столик в углу был его и он редко садился где-нибудь еще.
- Я согласен, - сказал Чоут. - В дни получки я тоже не люблю сидеть здесь.
Они поставили кувшины с пивом на редкую траву и уселись вокруг них, скрестив ноги по-турецки. Во дворе то там, то здесь виднелись группки распивающих пиво, но их разговор не был таким громким, как галдеж там, в помещении, скорее, он походил на легкое жужжание насекомых. Время от времени на фоне этого жужжания раздавался взрыв смеха, и тогда казалось, что мерцающие на небе звезды подмигивают людям. В этих группках о чем-то спорили, но голоса людей на открытом воздухе не причиняли такого беспокойства, как в ресторанчике. Над горизонтом только что появилась огромная теплая полутропическая луна. Звезды сразу стали казаться менее яркими, а чистый воздух еще более прозрачным.
Пит и Чоут завязали спор о том, где лучше служить - в управлении общественной информации или Панамском военном округе. Они перечисляли преимущества и недостатки того и другого места службы.
- А я служил и там и тут, - флегматично заявил Чоут. - Поэтому кому-кому, а мне-то известно, где лучше.
Пит оказался в явном затруднении, потому что служить в управлении общественной информации ему не приходилось.