Письма, отправленные из тюрьмы, куда Жан Жене попал летом 1943 г. за кражу книги, бесхитростны, лишены литературных изысков, изобилуют бытовыми деталями, чередующимися с рассуждениями о творчестве, и потому создают живой и непосредственный портрет будущего автора "Дневника вора" и "Чуда о розе". Адресат писем, молодой литератор Франсуа Сантен, или Франц, оказывавший Жене поддержку в период тюремного заключения, был одним из первых, кто разглядел в беспутном шалопае великого писателя.
Содержание:
Когда смертник пробудился 1
Франц, дружочек… - (Письма, 1943–1944) 2
Письма Жана жене 2
Письма Францу 3
Примечания 13
Жан Жене
Когда смертник пробудился
Весной 1939 года Ролан Лауденбах пригласил меня присоединиться к группе молодых людей, собиравшихся в Мюэт у книготорговца, который, по моде тех лет, решил основать небольшой литературный журнал. Когда я пришел туда впервые, мы отправились во второй половине дня на берег Верхнего озера обдумывать название. Я предложил "Претекст". Мое предложение приняли сразу, и Фернан Госсенс - так звали книготорговца , - которому не терпелось скорее приступить к делу, дал команду немедленно возвращаться. Я же тем временем тщетно пытался втолковать им, что слово "Претекст" следует понимать не как существительное множественного числа ("Pretextes"), что было бы выражением юношеского преклонения перед Жидом, которого сам я считал безнадежно устаревшим, а как прилагательное единственного числа в значении "toga praetexta", т. е. "пурпуром обшитая тога", какую носили в Риме наши сверстники - дети свободных граждан, а также актеры, игравшие в "fabula praetexta" - трагедии или комедии на современный сюжет, римский, а не греческий.
Такой смысл названия был без всяких объяснений очевиден последнему из примкнувших к нам два года спустя собратьев - Жану Тюрле (1921–1945). Когда он появился вместе с Антуаном Блонденом, в глазах его горели огни рампы. Сам он считал себя не столько писателем и журналистом, хотя с блеском писал в любой из рубрик, за которую брался, сколько театральным режиссером. А кроме того, фашистом , т. е. современным аналогом республиканцев бонапартистского толка, с которыми он себя отождествлял. Грохот барабана в руках сверстников отзывался в его сердце медными трубами юношей, сражавшихся при Лоди. Он страстно мечтал о театре военных действий, утопающем в огне и крови - там его и настигнет смерть в последнюю весну войны, - и о пурпурном с золотом занавесе театра, где воплощаются бескомпромиссные литературные мечты. Театр, молодость, современность - вот тройственный смысл, который он вкладывал в римское слово "praetextatus", что значит "одетый в обшитую пурпурной полосой тогу".
В тот период журнал "Претекст" (название, стоило мне уйти, стали писать во множественном числе) начал сотрудничать с "Молодежными подмостками" Пьера Франка. Самому Пьеру Франку пришлось, однако, invitus - вспомним о царице Кесарийской - затаиться и прекратить постановки. На роль режиссера отважился Тюрле.
Нас сблизило творчество автора могучего, во многом еще не исследованного и в значительной степени, несмотря на постановки Лансона, Шлумбергера, Бразияка и Кайуа, неизвестного широкой публике - творчество Корнеля. Трагедия "Сурена" была поставлена на "Молодежных подмостках" с Жаком Дьена (еще не ставшим тогда Жаком Дакмином) в главной роли раньше, чем в "Комеди Франсез", и напечатана в "Претексте". Тюрле искал полный текст пьес Корнеля. В магазине Жибера он приметил одно издание - многотомное и недоступное по цене. Тогда-то он и рассказал нам, как поведал о своем желании и посетовал на свои проблемы одному чудаку-букинисту на набережной, а тот проникся к нему симпатией и подсказал способ, как это желание осуществить: в магазине надо было взять один из томов полного собрания, полистать его и по ошибке поставить на какую-нибудь отдаленную полку; потом прийти в другой раз и купить по дешевке не имеющие ценности разрозненные тома.
- Но это же воровство!
- Ну и что?.. Я, к вашему сведению, вор и есть.
- Ах, вот оно как!
А кроме того, он был поэтом, как Вийон, хотя, в отличие от последнего, его нисколько не влекло "нежное женщин тело" и любил он только отпетых парней. Что ж, бывает. Меня обещали познакомить с ним, как только он выйдет из тюрьмы, куда он попал за очередную кражу книг. Хорошо, познакомимся.
Правда, мне говорили о нем как об одном из тех оригиналов - слово "маргинал" еще не было в ходу, - каких нередко можно встретить между Латинским кварталом, где по книгам учатся, и берегом Сены, где книги продают, и которые книги же и воруют. Мне, провинциалу, никогда недоставало сил сразу после убогого ужина уединиться у себя в комнате, и оттого я хорошо знал эту породу людей. Ее всегда тянуло к студенческой братии, тем более что та постоянно обновлялась и каждый новый набор можно было снова и снова очаровывать экзотикой, на которую так падка неопытная молодежь. Очарование разбивалось о стоимость поэмы, отпечатанной за счет автора, и первая попытка выклянчить сто франков предвещала скорый конец только зародившейся дружбы… Того поэта из книжной лавки Жибера-младшего Тюрле прозвал "Корнелем"; по его словам, "Корнель" водил знакомство с Фердинандом Лопом - эдаким шутом с ясным взглядом и лукавой усмешкой, забавлявшим весь Латинский квартал; приехавшие учиться в Париж дети провинциальных нотариусов, насмехаясь над ним, и не подозревали, что он живет за их счет.
Между тем в "Аксьон франсез", где я нашел временное идейное пристанище, не терпели студенческий дух, ибо усматривали в нем налет буржуазной распущенности и полагали, что он отвлекает от истинных проблем. Сексуальные извращения считались здесь позором. Тюрле же написал передовицу в большом иллюстрированном журнале, где поднимал эту тему на щит.
Покажи он мне тогда неизданные произведения бунтаря "Корнеля", я не уверен, что они бы меня взволновали. Год спустя один журналист, завсегдатай Латинского квартала, достал из кармана - где они, возможно, провалялись бы еще долго, не начнись в это время шумный процесс, - стихи Жене из тех, что ходили по рукам:
В квадратное окно с массивною решеткой,
Скользя бесшумною кошачьею походкой,
Убийцу видит страж. Тот спит, с его губы
Слюна течет, смягчая жесткие черты.
… И темной сетью преступлений он опутан,
Как юный Арлекин в плену бумажных лент…
Это похоже на Жене, но все же не Жене или уже не Жене, такое у него не редкость. "Смертник" еще спит. Но охранник "бесшумной походкой" уже бродит вокруг.
В августе того же 1942 года я провел с Роланом Лауденбахом несколько дней в Вире, где изголодавшемуся парижанину предоставлялась возможность наконец насытиться вволю. Однажды мы заговорили о Корнеле, и Лауденбах вспомнил, что так называемый "Корнель" Тюрле выражал желание познакомиться со мной и расспросить меня о греческой трагедии. Ему сказали, что я хорошо осведомлен в этой области и могу представлять "Бессмертные страницы Эсхила" Жана Кокто. Кокто уверовал в мою эрудицию, после того как я высказал при нем некоторые соображения о греческом театре, которые возникли у меня, еще когда я делал доклад на заседании научного общества в коллеже иезуитов, где я учился.
По возвращении в Париж я вручил Тюрле письмо, где разубеждал "Корнеля" относительно моей компетентности в области трагедии, не говоря уже о сатировской драме - я не разбираюсь в ней и до сих пор, - а также спрашивал, обращал ли он внимание на некоторые вещи, в частности что Эдип был не случайным, а желанным ребенком Лая, несмотря на пророчество Аполлона, открывшего истину фиванскому царю, напомнив о его давнем грехе с сыном Пелопса - именно это сказано Эсхилом, подхвачено Софоклом и уточнено Еврипидом … Десять лет спустя я использовал этот аргумент в последнем серьезном споре, который состоялся у меня с Жене. Тот не возразил. Тут нечего возразить.
Я получил в ответ короткое письмо из тюрьмы Френ с благодарностью и предложением встретиться в октябре, как только он выйдет на волю.