Наконец, словно собравшись с духом, самолет срывается с места и мчится вперед. Все быстрее и быстрее. Сердце мое сжимает ледяная пятерня, мысли останавливаются. Тело влипает в кресло, фонари за окном несутся с огромной скоростью. Я чувствую, как где-то внизу крутятся взбесившиеся шасси, задевая малейшие неровности полосы. И вдруг, поднатужившись, наша птичка делает усилие и отрывается от бетона.
Вдох. Я закрываю глаза. Самолет рвется вверх, каждой клеточкой тела я ощущаю его напряжение. Нервы визжат где-то на пороге ультразвука. Пустота внизу разевает свою черную пасть. Двигатели рвут воздух в клочья, увлекая нас все дальше от земли. Корпус едва заметно вибрирует. Я сейчас сойду с ума-а-а!
Но вот тело мое становится легче, возвращается к своему обычному весу, а самолет, соскучившись по небу, ныряет в его привычную глубину.
Выдох. Ночь принимает нас в свои холодные объятия.
Я поворачиваюсь к Ивану. Губы его трогает легкая улыбка.
Я улыбаюсь в ответ.
Полдела сделано. Осталась самая малость – удачно долететь и благополучно приземлиться.
32
Я тону в вибрирующей темноте. Она укачивает меня, гудит где-то в районе затылка, мягко обволакивает, баюкает. Я пытаюсь устроиться в ее уютной глубине получше и стукаюсь виском о край иллюминатора. Куртка выскользнула из-под головы и сползла на разложенный перед моим креслом столик.
Кажется, второй раз за ночь я безрезультатно пытаюсь уснуть сидя.
– Что тебе снилось? – шепчет мне в ухо Иван.
– А? – переспрашиваю я. Голос хриплый, во рту – привкус виски. То есть мне все-таки налили в этом благословенном заведении. – Мы уже приземлились?
– Разбежалась, – говорит Иван. – А говорила, что в самолетах не спишь.
– Я и не сплю. Меня просто, видимо, от алкоголя вырубило. Есть жвачка?
Иван ставит на столик перед собой пластиковый стаканчик и начинает шарить по карманам. Получается это у него с трудом.
– Ремень безопасности расстегни, – подсказываю я.
– Блин, то застегни ремень, то расстегни… – ворчит он. – На!
В его руке – огрызок упаковки от жевательной резинки, из которой я выковыриваю последнюю подушечку.
– Спасибо!
Мята ударят в нос. Голова у меня тяжелая, спина и ягодицы затекли. Летим всего ничего, а у меня ощущение, что мы где-то посередине трансатлантического пути на другой конец земли. Почему бы "Аэрофлоту" не придумать новую услугу? "Полеты под полным наркозом"? Один укольчик, потом твое тело загружают в салон (я согласна даже на багажное отделение, лишь бы там отапливали!), и мгновение спустя ты уже осматриваешься в аэропорту по месту назначения. Тела прибывших можно сгружать прямо на ленту для багажа. Единственное, на что потратится авиакомпания – на бригаду толковых анестезиологов.
Черт! Меня, кажется, мутит. Мерзкое ощущение. Давно я так не надиралась! Если резко повернуть голову влево или вправо, картинка опаздывает примерно на полсекунды… Интересно, все уже поняли, что мы в стельку пьяны?
Стараясь не делать резких движений, оборачиваюсь и обозреваю салон. Все заняты своими делами – чувак с волосами торчком по-прежнему спит, мужики в плащах доедают завтрак, две разновозрастные блондинки, прислонившись друг к другу, дремлют. Я поднимаю заботливо опущенную Иваном шторку на своем иллюминаторе – за стеклом в невообразимой ледяной высоте сквозь кромку облаков продирается рассвет.
На Ивана снова нападает икота.
– Ик! Бля… – качает он головой. – Ик! Вот засада!
– Задержи дыхание, – советую я. – Должно помочь.
Кивнув, Иван набирает в легкие воздуха и застывает с выпученными глазами, словно иглобрюх в момент опасности. Лицо его постепенно багровеет, багровеет и окончательно приобретает вид вареной свеклы. Я, глядя на него, какое-то время честно держусь, потом, не выдержав, прыскаю, и тут мы с ним оба начинаем ржать во весь голос.
– Глупая… ха-ха… затея! – говорит Иван. – Ик!
Я снова сгибаюсь от хохота. Кажется, мужики в соседних креслах бросают неодобрительные взгляды в нашу сторону.
– Знаешь, я так не напивалась со студенческих времен, – говорю я, переведя дух. – Ты дурно на меня влияешь!
– Слышь, до встречи с тобой я вообще два года не пил! – говорит Иван. – Ик!
Позади слышится дребезжание. Я оборачиваюсь – из салона эконом-класса появляются две стюардессы, везущие столик, забитый пластиковой упаковкой от завтраков. Обе стюардессы косятся в нашу сторону. Видимо, Оля уже растрепала, что на борту знаменитость, и они бросили жребий, кто первой пойдет за автографом.
– Попроси у нее воды, – толкаю я Ивана в бок.
Он ловит запястье проплывающей мимо него девицы (имя на бейдже я разобрать не могу) и просит минералки с газом. Та кивает, забирает у Ивана пустой стаканчик, и обе девушки вместе со столиком пропадают за занавеской. Через минуту перед нами материализуется Оля со стаканчиком, бутылкой воды на подносе и вопросительным выражением лица.
– Что-нибудь еще? – спрашивает она, наливая Ивану воды.
– Э… – смотрит он на льющуюся воду. – А как эта штука называется? Ик!
– Нарзан, – сообщает Оля.
– Нет, не эта! Вот эта! – Серебров жестом показывает на салон вокруг себя.
– Это "Airbus 319", – сообщает стюардесса, отдавая стакан.
На кой черт ему сдалась информация о консервной банке, на которой мы летим?
– А… круто! – Иван делает глоток.
Оля делает шаг в сторону – но не тут-то было!
– Ик! Скажите, а в самолете есть стоп-кран? – любезно интересуется Иван.
Меня вырубает приступ хохота. Чтобы хотя хоть как-то скрыть смех, я громко кашляю, прикрывшись салфеткой. Руки мои такие вялые, расслабленные – мне стоит больших усилий удержать салфетку в руках.
– Не обращайте внимания, у моей спутницы свиной грипп! – заявляет Иван.
Не выпадая из темы, я тут же пару раз хрюкаю – клянусь, совершенно случайно! Стюардесса, вышколенная, как горничная английской королевы, приветливо улыбается. Интересно, сколько идиотов проходят через ее руки в течение года?
– Так что там про стоп-кран? – гнет свою линию Иван.
– Какой стоп-кран? – переспрашивает стюардесса.
– Са-мо-лет-ный! – по слогам объясняет Иван. – Он у вас… ик!.. есть?
– Думаю, нет, – улыбчиво сообщает Оля.
– А почему? – обижается Иван с видом ребенка, которому отказали в покупке новой игрушки.
– Не положено по инструкции, – разводит руками Оля.
То есть если бы инструкцию изменили, они бы навесили стоп-краны?
– А аварийные выходы… ик!.. у вас есть? – продолжает свой допрос Серебров. Кажется, вода ему тоже не помогает.
Оля едва заметно вздыхает, но продолжает стоять возле наших кресел.
– Да, у нас четыре аварийных выхода… – начинает она бубнить заученную фразу. Но Иван ее перебивает.
– А что будет, если открыть аварийный выход во время полета?
– Э… нельзя открывать аварийные выходы во время полета. Не положено.
Оля ведет себя на редкость спокойно. Думаю, при такой нервной работе стюардессам выписывают транквилизаторы за счет авиакомпании.
– Почему?
– Произойдет разгерметизация салона.
– Ясно, – кивает Иван с серьезным видом – словно его и правда заботит проблема разгерметизации салона.
Оля медлит буквально мгновение – чтобы удостовериться, что нетрезвый пассажир бизнес-класса удовлетворил свое любопытство. Тут Иван пускает в ход главный козырь.
– Девушка, а какой срок полагается за захват самолета? – спрашивает он, снова икнув.
"Что?" – спрашивает мой внутренний голос.
– Что? – уточняет, наклонившись, Оля.
– Я говорю, что будет, если мы захватим самолет? – чуть громче интересуется Иван.
Кажется, мужчины на соседних креслах перестали жевать и прислушались к нашему разговору.
– Э… – Ольгино лицо омрачает тень. – Вы с какой целью интересуетесь?
– Ну так… с познавательной. Просто я подумал, а почему бы мне не захватить самолет?
Я снова начинаю хохотать. Господи, что он несет?
– Мы не хотим в Питер! – продолжает Иван уже громче. – Что мы там забыли? Там же холод собачий! Мы передумали! Разворачивай в Никарагуа!
Он пытается встать с кресла, но ему не дает совершить этот маневр откинутый столик. Однако Иван не сдается, он пытается преодолеть неожиданное препятствие и хватается за Олю, чтобы все-таки как-то покинуть кресло. Оля от неожиданности выпускает поднос, на пол падает полупустая бутылка воды, которая тут же с шипением разливается.
– Пассажир, сядьте! – в отчаянии восклицает стюардесса, пытаясь обуздать Сереброва.
Тот взмахивает рукой и разливает на нее их стаканчика остаток своей газировки.
– Девушка, нам очень надо в Никарагуа! – говорит он с умоляющей интонацией в голосе. – У меня там бабушка! Она очень скучает!
Тут над нами зажигается световое табло, призывающее пристегнуть ремни, и томный голос в динамиках сообщает, что наш самолет приступил к посадке.
– Пассажир, займите свое место! Самолет идет на посадку! – увещевает Оля вполголоса. Она пытается оторвать от себя руки Ивана, но тот вцепился в нее мертвой хваткой.
– На какую посадку? – удивляется он, оглянувшись на меня.
Краем сознания я понимаю, что надо как-то успокоить Ивана, чтобы он не бузил, но к креслу меня придавила невозможная, стотонная усталость. А глядя, как эти двое исполняют какой-то диковинный танец с участием кресла, я не могу удержаться от хохота. Скрючившись в кресле, я уже даже не смеюсь – похрюкиваю. Да остановите же их кто-нибудь, у меня сейчас будет разрыв сердца! Или селезенки.