28
Обидно.
Правда, мне очень обидно! Проторчать почти без движения девять месяцев, прикрепившись к маточной стенке, потом не задохнуться на выходе, пережить идиотизм детского сада и террор младшей школы, потратить пятнадцать лет на изучение разных нужных и не очень предметов, получить профессию, приехать в Москву и на самом интересном месте помереть под обеденным столом в каком-то кабаке! Досадно, не правда ли?
Огонь резво скачет посреди зала, жадно пожирая синтетические скатерти, вгрызаясь в искусственный ковер и растекаясь по пластиковым стеновым панелям. Это заведение будто специально строили так, чтобы при случае оно вспыхнуло, словно спичка. Коктейлей Молотова было три, прилетели они с интервалом в пару секунд (бросал явный знаток этого дела; интересно, где этому учат?) – и теперь мы, сгрудившись у стены, смотрим на разгорающееся пламя и отчаянно завидуем рыбкам в фонтане.
В ответ на наши молитвы срабатывает противопожарная система, и сверху обрушивается холодная вода.
– Мамочки! – взвизгивает Ника.
– Знал бы, что дадут воду, взял бы с собой шампунь! – веселится Иван.
На улице слышны редкие выстрелы. Именно поэтому мы не прыгаем из окна. Но еще через пару минут пламя, которое совершенно не желает гаснуть под струями воды, полностью перекроет нам выход, так что окно – это единственный путь эвакуации.
Иван словно читает мои мысли.
– К черту! – командует он. – Ника, снимай каблуки и давай по стенке к окну. Лиза, ты вторая, я последний.
Нам уже практически нечем дышать. Одежда липнет к телу, по лицу течет вода. Я смотрю, как Ника трясущимися руками расстегивает молнии на сапогах, и думаю о том, что нам чертовски повезло! Что бы мы стали делать, если бы "Стакатто" находился не на первом этаже, а, к примеру, на десятом?
– А там высоко? – спрашивает меня Ника, прижимая сапоги к груди.
– Нормально там, не волнуйся! – говорю я будничным тоном. – Ну, готова?
И тут нам на помощь приходит небесная канцелярия.
С шипением посреди полыхающего зала образуется пенное облако, а в нем материализуется апостол Павел. Он снял свой понтовый пиджак, закатал рукава и вооружился огнетушителем.
– Эй! – кричит он, откидывая со лба мокрые волосы. – Сюда!
Ника с визгом бросается ему навстречу.
Минут пять у него уходит на то, чтобы проложить нам обратную дорогу. Наконец, оставив позади себя лежащие на полу тела, мы оказываемся в холле, который напрочь заволокло дымом.
– Сюда! – командует Паша, бросив под ноги почти пустой огнетушитель, и устремляется вовсе не к выходу, а в сторону кухни. Мы послушно бросаемся следом.
В огромной кухне, увешанной сверкающими кастрюлями-сковородками, ни души. На плите в кастрюле выкипает соус. Проскочив мимо столов и стеллажей с посудой, попадаем в узкий коридор, выкрашенный зеленой краской. Вдалеке мигает тусклая лампочка. На полу – старый желтый кафель времен застоя. Кажется, при советах здесь была банальная столовка.
Поворот направо, несколько дверей вдоль стены, поворот налево, пластмассовые ящики, сваленные кое-как один на другой, и наконец – железная дверь с надписью "выход". Павел с Иваном толкают дверь, и мы вываливаемся на улицу.
Какое-то время никто из нас ничего не может сказать. Мы просто молча пялимся в темноту и пытаемся отдышаться.
Тишина, царящая в маленьком темном дворике, куда нас вывел служебный выход, звенит в ушах. После дыма и гари свежий воздух кажется сладким. Неподалеку растянулся забор из сетки-рабицы, огораживающий несколько мусорных баков. Низко нависли деревья. Двор погружен в дремоту – не верится, что по ту сторону здания разворачивается локальный Апокалипсис.
– Ты кто, чувак? – потрясенно спрашивает Иван, глядя на Пашу.
– Никто. В смысле, с друзьями в банкетном зале футбол смотрели по телеку. Хозяин заведения – мой приятель.
– Спасибо! – жмет ему руку Иван. – Я Иван. А это Ника и Лиза. Мы твои должники.
– Паша, – отвечает брюнет. – Только если бы не она, – кивает он в мою сторону, – я бы не знал, что вы в большом зале. Я ее просто подвезти хотел, а она сбежала. Ну я и глянул ради интереса, где она сидит. А тут стрельба началась, и я понял, что вам хана. Как в вас еще дырок не понаделали?
– Мы везунчики, – мрачно хмыкает Иван, глянув на меня.
Ночь оглашает еще одна сирена, громче и истеричнее той, что мы уже слышали.
– О, пожарка подъехала! – говорит Паша с энтузиазмом. Такое ощущение, что сейчас он снова рванет в самую гущу событий и примется тушить огонь наравне с дипломированными пожарными.
Черт! Мы только что чуть не отправились на тот свет, а я думаю о том, как идет нашему новому знакомцу расстегнутая на груди рубаха.
– Надо ехать отсюда, – говорю я Ивану. – Если сейчас не свалим, еще привлекут как свидетелей. Думаю, нам это ни к чему.
Его сотовый снова начинает трезвонить. Иван подносит трубку к уху.
– Андрей, подгони машину к служебному входу. Да живы мы, живы, что нам сделается?
И тут с Никой случается истерика.
– Я хочу домой, – говорит она, зябко передернув плечами. – Я хочу домой!
– Сейчас поедем, – обнимает ее Иван.
– Я хочу домой! – начинает голосить она на весь двор. – Домой! Отвези меня домой! Серебров! Отвези меня домой!
Уткнувшись Ивану в плечо, она рыдает во весь голос. Босиком, посреди темного двора, размазывая по щекам тушь и встряхивая слипшимися от воды волосами, Ника отчаянно плачет, как потерявшийся ребенок. Паша растерянно стоит рядом. Я сажусь на пластиковый ящик у двери. Я хочу лечь и уснуть. Я ужасно устала. Кажется, мы провели в "Стакатто" не час, а несколько долгих изнурительных суток. А пресс-конференция, проходившая днем, и вовсе случилась пару лет тому назад. Слишком много событий для одних суток – мне нужен тайм-аут.
– Интересно, на сегодня это все, или что-нибудь еще случится? – спрашиваю я саму себя вслух.
Иван смотрит на меня поверх Никиных волос.
– Не знаю, – говорит он, наверняка, тоже самому себе.
– С тобой все в порядке? – уже второй раз за вечер задает мне типично американский вопрос Павел.
– Ага, – говорю я, глянув на него снизу. – Только холодно, а так все просто зашибись.
Все куртки остались в ресторане. Да черт с ними, с куртками.
– Дождь начинается, – глянув вверх, сообщает Паша.
Я поднимаю голову – и на лицо мне тут же падает несколько тяжелых капель. Ну вот, хоть что-то хорошее за сегодняшний день.
Из темноты выныривает "BMW". Выскочив из машины, Андрей почти бегом бросается к нам.
– Слава богу! – взволнованно восклицает он, оглядывая нашу промокшую четверку. – Все в порядке? Там вневедомственная охрана, милиция, еще какие-то люди. Плюс пожарные. Пока никого не повязали, но разгром ужасный!
– Ну что, едем? – спрашивает Иван Нику.
Та отстраняется, смотрит на него так, словно видит впервые, и вдруг говорит громко:
– Я с тобой никуда не поеду. Я сама! Оставь меня!
Это уже настоящая истерика.
– Это все из-за тебя! То есть из-за нее! – тычет Ника в меня пальцем. – Если бы мы поехали в "Ультрафиолет", все было бы хорошо! Идите в жопу! – орет она уже нам обоим, потом неожиданно начинает рыдать в голос. – Я из-за вас чуть не подохла! Придурки! Уроды! Ненавижу!
Иван пытается удержать Нику, которая молотит его кулачками в грудь, но та все же вырывается.
– Отвали от меня! Пусть твой водила меня до клуба довезет, я свою машину заберу. И не звони мне, никогда! – зажав сапоги подмышкой, босая зареванная Ника шлепает по земле, садится в "BMW" и громко хлопает дверью.
Андрей провожает ее удивленным взглядом, потом так же вопросительно смотрит на Ивана.
– Давай, вези ее, – кивает тот. – И потом езжай домой, мы сами.
– Хорошо. Может, все-таки в больницу, к врачу? – спрашивает тот.
– Если только к психиатру, – усмехается Серебров. – Нет, мы в норме. Спасибо! И спокойной ночи! Завтра возьми выходной.
Андрей кивает ему, потом мне, и усаживается за руль. Иван, хлопая себя по карманам, провожает отъезжающий внедорожник взглядом.
– Ребят, не знаю, что происходит, но я могу вас подвезти, – сообщает Паша. – А то ведь померзнете нафиг! У меня машина недалеко во дворе припаркована. Если ее, разумеется, не подожгли и не прострелили.
– Круто! – говорит Иван. – А сигаретки в придачу у тебя не найдется?
Еще через пять минут, усевшись в пахнущий свежей кожей салон огромного, как гиппопотам, "шевроле", мы проезжаем мимо входа в "Стакатто". Я смотрю в окно – по ту сторону стекла медленно разворачивается типично голливудская сцена. Из разбитых окон первого этажа валит дым и изредка вылетают языки пламени. Люди в шлемах и форменных робах разматывают шланги. Чуть поодаль, у машины скорой помощи, суетятся врачи, делая прямо на газоне кому-то из угоревших или подстреленных инъекцию. У меня полная иллюзия того, что мы с Иваном просто попали на съемочную площадку какого-то фильма – сейчас появится режиссер и крикнет буднично и немного устало: "Стоп! Снято!".
Хорошо бы, если бы все так и было. В этом случае на душе у меня не было бы столь паршиво… Одна мысль не дает мне покоя.
Ника была права. Не приди мне в голову сменить маршрут, мы бы не попали в переплет в "Стакатто". И что это значит? Что, как бы мы ни выкручивались, что бы мы ни придумывали, нас все равно накроет?