21
Если бы Данте жил в Москве в XXI веке, свой ад он бы срисовал с Московского метрополитена. Правда, вышла бы у него не божественная комедия, а чертовски смешной трагифарс. Оставь надежду, всяк сюда входящий…
Идти даже не нужно – в час пик стоит лишь ступить одной ногой за дверь любой станции, и тебя тут же подхватит бурное море человеческих тел, текущее сквозь турникеты вниз, в обложенное дурным кафелем подземелье. Главное – не споткнуться, иначе уедешь не домой, а в лучшем случае в реанимацию.
– Лет пять здесь не был, – говорит Иван, обернувшись, чтобы придержать передо мной дверь. – Но инстинкты, как видишь, остались.
Он в нерешительности останавливается в сумрачном вестибюле станции, но по его ноге тут же проезжает колесо тележки, которую тащит какая-то шустрая старушка. Классика жанра!
– Дай руку! – говорю я. – У меня абонемент на этот аттракцион.
Проскочив турникеты, мы, словно сиротки в бурю, рука об руку бросаемся в водопад пассажиров на эскалаторе.
– Стой справа, проходи слева – напоминаю я своему спутнику, точно тень Вергилия, сопровождавшая Данте в его адском путешествии.
Иван утыкается носом во вздыбленные, залитые лаком волосы какой-то тетки в деловом костюме, позади меня, почти уложив мне на плечи объемное пивное брюшко, удобно устраивается мужчина с газеткой. Слева с руганью и возмущением пробиваются вниз наиболее нетерпеливые пассажиры, задевая нас сумками и пакетами. Словно сардины, плотно утрамбованные в консервную банку, мы едем вниз.
Странно, но я вдруг осознаю, что смотрю на людей вокруг, на красные флаги, выложенные на мраморе под потолком вестибюля, на истертый миллионами подошв пол под ногами, на резиновые поручни эскалатора так, словно я сама не была в метро лет пять и вдруг решила прокатиться. Так хозяйка оглядывает квартиру, впервые приглашая важных гостей. Все детали, которые я обычно не замечаю, ежедневно наматывая километры под землей, неожиданно бросаются в глаза.
Тонкая полоска влажной ржавчины, просочившейся сквозь белую краску потолка над эскалатором. Наклеенные наскоро и незаконно на полированную поверхность перил стикеры с информацией о ближайших концертах неизвестных мне групп в неизвестных мне барах. Белесые комки жвачки, то здесь, то там прилепленные на светильники. Ряды рекламных щитов, возвещающие о невероятно щедрых процентах на банковские депозиты, о распродажах в мегамоллах или о снижении цен на занятия йогой. Духота, гомон, острая смесь духов и пота, смех, музыка, слишком громко играющая в чьих-то наушниках, странные персонажи, мелькающие в толпе. Девушка-гот под ручку с парнем с наружностью яппи. Парень в косухе, с двуручным мечом в самодельных кожаных ножнах за спиной. Две чопорные старушки в соломенных шляпках (это в октябре-то!). Силиконовая блондинка с декольте и мелкой шавкой подмышкой (на физиономиях обеих написано "Мы тут случайно! У нас просто машина сломалась!"). Одышливый батюшка в рясе и новеньких кроссовках "Nike". Какой-то чувак в понтовой ковбойской шляпе (где твоя лошадь, парень?). Патлатый бард лет за сорок, обремененный плешью и потертой акустической гитарой без чехла. Паноптикум. Музей восковых фигур. Вавилонское столпотворение.
Где еще мы бы позволили толпе неизвестных нам личностей беспардонно прижиматься к нам разными частями тела, толкать нас в бок локтями или оттаптывать только что начищенные до блеска туфли и ботинки? Поистине, метро – идеальная модель всеобщего равенства. Вот только любой человек, нашедший средства на самый плохонький автомобиль, с радостью покидает подземное братство, чтобы променять ежедневное единение с массами на ежедневные пробки.
– Здесь ужасно воняет! – через плечо сообщает Иван.
– Ты просто сноб!
– Я не сноб. Я человек, который не желает нюхать чужие подмышки. И вообще, кто все эти люди? Куда они едут?
Так, мне только приступа истерии съехавшей с катушек звезды не хватало.
– Они едут по своим делам. А ты просто слишком оторван от реальной жизни, если элементарные вещи вызывают у тебя такую реакцию.
Иван делает неопределенное движение головой и умолкает. Но ровно через секунду задает мне следующий вопрос:
– А это что?
Глаза его уперлись в проезжающую мимо нас вверх тетку в медицинской повязке.
– Вон, и еще там! – кивает Иван куда-то вниз, и я вижу, что тетка – как минимум десятая, кто на едущем вверх эскалаторе облачен в нежно-голубую медицинскую повязку.
– Ха! Ну так в стране же свиной грипп!
– Свиной грипп? – удивляется, провожая людей в повязках глазами, мой наивный подопечный. – То есть одного кризиса нам мало…
– Слушай, ты вообще дикий! – шепчу я ему в ухо. – Новости читаешь?
– Да, но чтобы в повязках ходили… Я же этого просто не замечал. Что, так все запущено?
– Ну типа того. Эпидемию еще не объявили, но повязок в аптеках уже нет. Ты, кстати, витамины принимаешь?
Он поворачивается, и мы оказываемся с ним нос к носу, разделенные козырьком его бейсболки. Его лицо так близко, что я могу разглядеть крохотное темное пятно на краю радужной оболочки его левого глаза. Серые глаза его сейчас почти прозрачны – так всегда бывает, когда Иван зол.
– Ты ведь специально это устроила, признайся? – шепчет он, улыбаясь. – Да? Тебе весело, правда?
Ну… может, и специально. Может, мне уже давно очень хотелось посмотреть, как Иван будет себя чувствовать без своей тачки, водителя и вообще всего того звездного антуража, который неизменно присутствует в его ежедневной жизни. Какой он – просто Иван Серебров?
Я медлю всего секунду, но потом решаю, что лучше ему этого не знать.
– Ага. Мне же больше нечем заняться – я взяла в редакции отпуск за свой счет и теперь вот катаю звезду хип-хопа в подземке. Экскурсия, так сказать.
– Ты взяла отпуск?
– Да. Я же могу быть твоим ангелом-хранителем только после работы! Если бы Шило не ждала от меня сенсационной книги о твоей жизни, она бы с удовольствием уволила меня к чертовой бабушке. А так она только улыбается и ненавязчиво интересуется, когда я сдам первую часть текста. Кажется, она даже с издательством каким-то договорилась. Так что я теперь блатная, мне все можно.
– Пользуешься дружбой со мной?
– Наслаждаюсь ею!
– Ты приспособленка, – констатирует Иван, отвернувшись.
– Нет, – говорю я ему в ухо. – Я ангел по найму.
Отличный диалог для абсурдистской комедии.
Я оглядываюсь по сторонам. К счастью, все настолько заняты собой, своими сумками, подружками, детьми, что не обращают на Ивана ни малейшего внимания. А, черт, сглазила! В толпе, едущей нам навстречу, какая-то девица с дредами, оторвавшись от бойфренда, случайно скользит взглядом по лицу Сереброва, и тут же рот ее непроизвольно открывается. Так выглядел лорд Баскервиль, когда увидел на болотах привидение. Девица дергает своего парня за локоть, кивает головой в нашу сторону, и теперь они оба, открыв рот, таращатся на нас.
– Твою мать! – снова поворачивается ко мне Иван. – Пролетариат нас заметил!
Да, дурацкий был план тащить его в метрополитен. Впрочем, и плана-то никакого не было. Просто я подумала, что если нарушить привычную схему Ванькиных передвижений, можно будет изменить что-то в череде ожидающих его проблем.
В зайца, бегущего по прямой, легче попасть из ружья, чем в зайца, скачущего зигзагами…
– Пошли пешком! – говорю я, разворачивая Ивана обратно.
Бесцеремонно втиснувшись в череду спешащих вниз людей, мы бодро скачем по ступеням.
Эскалатор заканчивается. Легкий затор на выходе, еще пара заинтересованных взглядов, которые я замечаю боковым зрением, и вот мы наконец на станции.
– Сюда! – командую я, дергая его в сторону прибывающего поезда, хотя нам в другую сторону. Петляя среди людей, прорываемся на перрон. Разумеется, про то, что двери закрываются, нам сообщают тогда, когда еще и половина народу не вышла из вагона.
– Надо влезть, – я толкаю Ивана в спину.
– Я тебя убью! – говорит он.
Наконец, когда толпа штурмом берет вагон и мы оказываемся прямо у входа, двери действительно начинают закрываться. Не желая упускать поезда, я налегаю на Ивана сзади, и мы, сжав зубы, втискиваемся в двери буквально чудом. Кажется, сомкнувшиеся позади створки прищемили мне волосы. Поезд дергается и устремляется в тоннель.