– Это невозможно забыть. Никто даже и не догадывался, что ему пришлось пережить. Для него это было долгом. Другим следовало знать, что произошло. Так он делился своим горем. Он всегда помнил. А когда он умер, его дети начали зажигать свечи в память о нем. Каждый раз вспоминая, как было тяжело их отцу. И эта традиция передавалась из поколения в поколение. Теперь в этот день мы вспоминаем все трудности, все потери, которые пришлось пережить нам. Эти свечи – память о событиях 1915 года, память о моем прадедушке, о моих родственниках, о тех мучениях, которые им пришлось пережить, чтобы я мог вот здесь сидеть и говорить с тобой. Эти свечи… – это память о моем отце, – он посмотрел на свою мать. Миссис Олис сидела молча. Она смотрела на своего сына. Ей всегда казалось, что Майкл не до конца понимал сути этой традиции, но ей даже не пришлось ничего добавлять.
– Майкл, это трогательно, – сказала Моника, – я не встречала никого, кто так бережет семейную историю. Вы каждый раз напоминаете себе о той боли, что пришлось пережить вам и вашим предкам. Это делает вас сильнее. И это так благородно, – она встала и, посмотрев в окно, спросила:
– А соседи? Почему свечи горят у них?
– У каждого из нас есть какие-то потери и трудности, – ответила миссис Олис.
– Они из солидарности ко мне зажигали всего лишь одну свечу. Но со временем начали ставить свои свечи памяти. У кого-то погибла кошка, у кого-то близкий человек. У каждого свое. Но память о страдании целого народа легла в основу этой традиции.
– Мы, наверное, тебя утомили.
– Нет-нет. Расскажите лучше еще про прадеда Майкла. Думаю, это интересно. Как он приехал? Чем он занимался?
– Мой дед, звали его Микаэль, приехал в эту страну на теплоходе. Не имея ничего – ни денег, ни родных, ни каких-либо вещей – он добился многого. Но это было позже. Тогда ему было 22 года, он оказался в чужой стране, не зная ни английского языка, ни законов нового государства. В Армении его отец был преподавателем и относился к интеллигенции города. Здесь же Микаэлю пришлось работать подсобником у кузнеца за еду и крышу над головой. Но через два года он уже знал и язык, и кузнечное дело. Он сменил работу и устроился на стройку в надежде заработать немного денег. На Манхеттене в то время стали строиться первые небоскребы. Рабочие, знающие толк, как работать с металлом, были в особом почете. Он работал за двоих, а получал как за одного. Полученные деньги тратил на аренду жилья и еду. Те небольшие деньги, которые у него оставались, он раздавал беднякам, таким же неприкаянным, как и он сам. Только он давал им не деньги, а покупал продукты, из которых делал по утрам сэндвичи. Складывая их в коробку, он неподалеку от работы раздавал их голодным. В какой-то момент его друзья стали покупать у него еду, а затем друзья друзей, и их друзья тоже начали покупать. Работая на стройке, он нанял несколько бездомных, которые стояли на перекрестках и продавали сэндвичи Микаэля, которые он делал ночью. Так возникли небольшие киоски, прилавки с сэндвичами Микаэля по всему городу. Затем в момент они стали очень популярны в Нью-Йорке, и предложения о совместном бизнесе посыпались одно за другим. Работая и днем и ночью, он смог накопить достаточно денег. Встретив свою любовь, он переехал сюда. Построил этот дом. Он не продал свой бизнес в Нью-Йорке, он оставил свои сэндвичи Микаэля своим друзьям и бездомным, которые по-прежнему нуждались в деньгах. Позже один из друзей Микаэля, Питер Бак, предложил делать и продавать эти сэндвичи Фреду Люку, и их партнерство перевернуло всю Америку. Питер и Фред вместе с сэндвичами Микаэля создали сеть "Сабвэй". Микаэль был рад, что он помог многим выйти в люди, помог достичь чего-либо. Таким вот он был благородным, добрым, отзывчивым и трудолюбивым. Он всегда помнил, как было трудно ему. Помнил, сколько всего он оставил на своей родине, помнил, скольких потерял. Каждый год он зажигал свою свечу памяти, – голос миссис Олис был грустным. Но все это она рассказывала с гордостью. – Свечи сейчас погаснут, я должна заменить их.
– Давайте лучше я помогу вам заменить их. Думаю, было бы здорово, если бы весь мир проявил солидарность с вами. Я уверена, тогда больше было бы справедливости и меньше войн.
Миссис Олис одобрительно посмотрела на Майкла, а затем и на Монику. Достав из пакета свечи, они принялись менять догоревшие на новые. Майклу показалось, что они поладили. Хотя по-другому и не могло быть, ведь это Моника. Его солнце, его малышка.
– Как миссис Олис? – спросил Джон.
В его руках была чашка горячего кофе.
– Джон. Если бы не твой отец…. Я даже не знаю, как я могу отблагодарить его. Слава богу, ей полегчало. Все эти врачи, они лучшие, я обязательно верну все деньги. Я этого не забуду.
– Майкл, ваша семья очень близка и дорога нам. Мой отец делает все, что в его силах. Взамен ему ничего не надо. Я думаю, любой бы так поступил. Но если честно, мне кажется, Моника – самое лучшее лекарство.
– Ты прав. За эти два месяца мама привязалась к ней. Но сам факт того, что я познакомил их, вселил в нее какую-то живую силу. Ты же знаешь ее дурацкое правило. В дом только жену. Познакомить ее можно только с той, которая будет со мной по жизни до конца.
– Ты ее толком не знал, а сделал такой серьезный шаг, – небрежно сказал Джон.
– Если не болезнь, я бы наверное этого не сделал.
– То есть, ты хочешь сказать, что все это знакомство не из-за того, что она запала тебе в душу, а из-за миссис Олис? – в его голосе почувствовались нотки злости, но Майкл их не уловил.
– Мне она нравиться, но думаю да. На тот момент это было так. Но эти два месяца многое поменяли. Я увидел в ней множество положительных качеств, много всего интересного.
– Ты спал с ней? – не сдержавшись, спросил Джон. Только теперь Майкл обратил внимание на интонацию Майкла.
– Она тебе по-прежнему не безразлична?
– Почему ты не ответил на мой вопрос? – немного нервничая, сказал Джон.
– Джон, я думал вы друзья. Моника говорила мне о тебе, говорила, что вы все выяснили и что вы прекрасно ладите. Я думал, ты остыл к ней.
– Мы друзья. Ответь на мой вопрос.
– Если тебе действительно это интересно… – он специально сделал небольшую паузу. – Нет.
– На тебя это не похоже.
– Я знаю, но мне достаточно держать ее за руку. Конечно хотелось бы большего, но я не настаиваю, – осторожно сказал Майкл.
– А что Кейт?
– Кейт? Я ей все объяснил.
– Майкл, ну что ты ей объяснил. Ты подло прикрылся болезнью матери. Это некрасиво. Ты не обрубаешь концы. Если бы ты был уверен насчет Моники, что она твоя судьба, ты бы рассказал Кейт всю правду.
– Она может мне еще пригодиться.
– Не мучай ее, она знает о Монике, ей было больно, но она не дура. Ты везде с Моникой появляешься. Она надеялась, что это как всегда твое временное увлечение. Она уверенна, что ты к ней вернешься.
– Ты о ней заботишься или проверяешь, вернусь ли я к ней?
– Майкл, она ждет тебя. Она безумно влюблена в тебя, – в ответ сказал Джон.
– Она знает, мы никогда не будем вместе. Я уверен, она влюбится в кого-нибудь еще.
– Даже зная, что человек никогда не будет твоим, ты можешь любить его бесконечно долго и мучительно, – с грустью в голосе сказал Джон, – поговори с ней. Ты считаешь ее другом. Не оставляй ее в неведении. Ей так только хуже.
– Я поговорю с ней как-нибудь, – Майклу не очень хотелось жечь мосты.
– Это будет честно.
– Джон, ты все еще влюблен в Монику?
– Ответить тебе честно? Да. А еще я думаю, что она не Кейт, и прощать измену тебе не будет. И рано или поздно ты очень сильно накосячишь, – он хотел было что-то сказать, но вовремя остановился, однако Майклу было уже все понятно.
– Джон, я изменился.
– Для девушек ты словно дьявол. Я не уверен, что ты стал другим.
– Каждому дьяволу в конце-концов положен свой ангел. Брат, поверь мне, я стал другим.
– Майкл. Просто докажи это.
Их завтрак в закусочной "Kings road cafe" на Синди-вэй подходил к концу. Если бы не эта традиция, они бы меньше понимали друг друга.
После кино Майкл предложил съездить к океану. Главная набережная уже давно опустела, ранней весной туристов практически нет. Их так мало, что порой кажется, будто ты идешь по какому-то заброшенному городу. А сегодня шторм, и густые темные тучи на горизонте распугали завсегдатаев пирса – рыбаков. Угроза дождя и ливня окончательно опустошила набережную.
– Удивительно, через пару месяцев здесь и протолкнуться нельзя будет, – Моника была сегодня красива, впрочем, как и всегда. Джинсовая юбка и обтягивающая футболка подчеркивали ее фигуру. И те редкие прохожие, которые попадались на пути, смотрели на нее с восхищением.