- Это ультралевая организация, которая поддерживает контакты с Антикоминтерном доктора Геббельса, - отвечает он, нарочито четко произнося каждое слово. - Союз хочет объединить влиятельных людей, убежденных в необходимости борьбы против коммунизма, и издает этот бюллетень с целью разоблачения предполагаемых большевистских атак. Среди его основных подписчиков - высшие военные чины.
- Знаешь, кто?
- Не всех, зато знаю, куда эти бюллетени регулярно посылают: в Сеуту, Тетуан, Лараче, Танжер, Вилья-Сиснерос и на Канарские острова.
Керригэн устало проводит рукой по щекам; он еще не побрился, отчего кажется более мрачным и почему-то похожим на сыщика. С постаревшего лица на Гарсеса с любопытством смотрят горящие глаза.
- А тебе удалось что-нибудь узнать?
- Немного, но кое-что удалось.
- Кое-что - это что? - настаивает Керригэн, не сразу затягиваясь.
Снаружи толпятся звуки, в которых отражается суетливая повседневная жизнь медины: фразы, летящие из окна в окно и состоящие, кажется, из одних согласных, заглушающие их удары молота по наковальне, мяуканье котов, скрип несмазанной оси какой-то повозки…
- Кое-что - это ящики с таинственным содержимым, которые, похоже, недавно прибыли в Географическую комиссию по границам.
Гарсес подходит к столу и с задумчивым видом тоже начинает скручивать сигарету.
- Продолжай, - и Керригэн слегка дотрагивается до него.
Гарсес, меряя шагами комнату, рассказывает о споре, свидетелем которого стал в баре при казарме. Он говорит спокойно, стараясь не упустить ни одной детали. Керригэн, опершись о край стола и пощипывая нижнюю губу большим и указательным пальцами, внимательно слушает.
- Допустим, в этих ящиках находится то, что мы с тобой предполагаем, - наконец говорит он. - Тогда мы должны выяснить, кто устанавливает торговые контакты, откуда берутся деньги для осуществления платежей и сколько офицеров стоит за этой операцией.
- Все, кто читает издания Союза, - Гарсес кивает на лежащий на кровати бюллетень, - должно быть, убеждены, что коммунисты в Испании вот-вот начнут наступать. Если нам станут известны имена и звания подписчиков, мы поймем, с заговором какого масштаба имеем дело.
- Конечно, но прежде всего нужно узнать, что в ящиках.
Слабый луч света чертит на полу диагональ. Керригэн, стоя в глубине возле полки, начинает описывать штуковины, которые видел в лавке у зятя Исмаила.
- Это хромированный цилиндр, заканчивающийся чем-то вроде рыбьего плавника, вот такого размера, - он разводит руки сантиметров примерно на сорок.
- Он состоит из нескольких частей или нет?
- Мне кажется, наконечник в виде плавника привинчен к основному корпусу, но я не уверен. А почему ты спрашиваешь?
- Не знаю, но это может быть второй взрыватель.
- Ну и?
- Он дает определенный промежуток времени до второго взрыва и осложняет любые попытки дезактивации. Если я прав, то очень важно знать сопротивление материала и химический состав взрывчатки - тогда мы поймем, какой мощностью эта штука обладает.
- А что ты откопал насчет вольфрама?
- Добывается из минерала под названием вольфрамит, очень плотный и жаростойкий металл.
- Следовательно, он годится для работы при высоких температурах и может быть использован для изготовления проводов высокого сопротивления и электрооборудования, так?
Гарсес кивает.
- Предприятие Клаппе Шлибена с центром в Гамбурге входит в компанию H&W, которую представляет Вилмер, а одна из важнейших составляющих деятельности этой компании - производство вооружений, возможно, тайком поставляемых в Танжер на грузовых судах Англо-марокканского транспортного объединения. И предположение о том, что частично они оплачиваются через частные компании материалами вроде вольфрама, который, в свою очередь, используется как сырье для производства вооружений, не так уж абсурдно. Хотя не знаю… - Керригэн замолкает, пытаясь разобраться в собственных выводах. - Если верить сэру Джорджу Мэйсону, Вилмер официально является немецким консулом во всем испанском Марокко, и Великобритания напрямую связана с ним в делах, касающихся не только поставок, но и деятельности Общества нежелезистых металлов. Извечная дипломатия фунта стерлингов! - восклицает он язвительно.
- Дипломаты везде одинаковы - они служат и нашим, и вашим. Достаточно посмотреть на тех, кто посещает приемы и коктейли… - вслух размышляет Гарсес.
Керригэн подходит к бару и начинает наливать в стаканы виски. Делает он это не спеша, гораздо медленнее, чем мог бы, будто последнее замечание друга навело его на мысль, которую он не решается с ходу высказать.
- Да, - наконец говорит он, подавая Гарсесу стакан и намереваясь сменить тему, - интересный вчера был коктейль. Похоже, у твоей таинственной дамы странные друзья в Танжере.
Гарсес поднимает стакан и задумчиво рассматривает его на свет.
- Она тебе не внушает доверия, да?
- Можно сказать и так, а можно иначе: это женщина, которая вызывает слишком много вопросов. Например, действительно ли она беззащитна или только выглядит таковой, кто знает? - Словно в подтверждение своих слов журналист пожимает плечами. - Поэтому мнение, которое может о ней сложиться, не так уж важно.
- Мне кажется, ты вообще не слишком жалуешь женский пол.
Керригэн ничего не отвечает, только слегка улыбается, по-прежнему держа в руке бутылку.
- Когда доживешь до моих лет, поймешь, что лишь немногие женщины являются такими, какими кажутся.
- Слушай, - говорит Гарсес, вытирая губы тыльной стороной ладони, - не надоедай мне сегодня своими нравоучениями, ладно? К тому же у тебя, наверное, не все всегда было так уж плохо.
- Плохо? Да нет, дело не в этом. Просто женщины - гораздо менее серьезная проблема, чем одиночество, отвращение ко всему или физический упадок. Мы слишком поздно начинаем отличать любовь от гордости. А если ты просыпаешься чересчур озабоченным, всегда есть девочки из "Южного креста". С ними все просто, не нужно влюбляться и вести себя, как идиоту.
- Но это не спасает от одиночества, - возражает Гарсес и смотрит на него ясным взором школьника.
- Одиночество… - бормочет Керригэн сквозь зубы, устало улыбаясь. - Зато это спасает от печали, что немало, но особенно от обещаний, лжи и романтических устремлений спасти свои души. Вся беда в том, что секс маскируют чувствами. Редкостный идиотизм. Сегодня ты лежишь в постели с девушкой, а завтра можешь разбиться или умереть. Конечно, в моменты слабости вспоминаешь этот дурацкий жар и тоскуешь по нему, ну и что? Эти моменты проходят. Все проходит. Лучше тосковать, чем постоянно жить в смятении, пытаясь защитить то, что сам же и выдумал, терзаясь сомнениями, страхом телесного разрушения, страхом смерти и не знаю чего еще… Впрочем, эта тема мне надоела.
- Любить тебя так, чтобы было похоже на след, оставляемый снегом, - мечтательно произносит Гарсес. - Снег обнажен, ни серебристых узоров, ни дороги, ни имени, ни души.
- Поэзия все превращает в метафоры, а может быть, еще и извращает, в этом она сродни религии. - Керригэн смотрит на офицера и нехотя улыбается, словно отпуская ему грех долгой будущей жизни. - Сколько раз ты влюблялся?
- Не знаю. Были две женщины, которые были мне не безразличны, но я бы не рискнул утверждать, что это настоящая любовь. Собственно, одна была еще девочка, лет пятнадцати или шестнадцати. Она всегда ходила мимо церкви Святого Христофора в форме гимназии доминиканок. Ее звали Лаура.
- А другая?
- С другой я познакомился в Шанхае, в кабаре "Барселона".
- А… - говорит англичанин понимающе, и в комнате повисает многозначительная пауза. - Следовательно, в Эльсе Кинтане есть что-то от обеих.
- Нет, у нее нет с ними ничего общего, это совсем другое. Когда видишь ее, задаешься вопросом, что делает ее столь непохожей на остальных.
- Возможно, дело не только в ней, - замечает Керригэн.
- Что ты имеешь в виду?
- Мы, мужчины, движемся по жизни зигзагами, туда-сюда, толком не понимая, что происходит. Приехать в город, потанцевать с незнакомой женщиной, придумать ей прошлое… Думаю, когда-нибудь это случается со всеми.
- А если бы я спросил о твоей самой большой любви, тебе было бы что рассказать?
Керригэн медлит с ответом - не потому, что не знает его, а потому, что вопрос поднимает из глубины души тревогу и глухую боль. Он курит и молчит. Слышны лишь веселые голоса девушек, развешивающих белье на соседней крыше.
- Я ведь не прошу вдаваться в интимные подробности, - оправдывается Гарсес, смущенный долгим молчанием корреспондента London Times.
- Это-то как раз проще всего, но я все-таки тебе расскажу, - говорит Керригэн. - Однажды утром я лежал в постели, а рядом со мной лежала женщина с длинным и хрупким телом. Она спала, и ее безмятежность меня потрясла, хотя уже давно меня волновала только собственная персона. Шла война, я был в увольнительной. Когда она проснулась, я прикрыл глаза, чтобы тайком понаблюдать за ней. Она бесшумно подняла жалюзи, поставила на огонь чайник и вернулась в постель. Я очень хорошо помню холодный цвет неба и туман, типичный лондонский туман. Она была очень молода. Одной рукой она небрежно провела по розовому ореолу соска, а другую мягко просунула мне между ног и забыла ее там, будто это было самое подходящее для нее место. И все время, пока рука покоилась на моей плоти, я слышал шепот ее сокровенных мыслей. Никогда больше я не испытывал ничего подобного.
- Это была она? - спрашивает Гарсес, показывая на фотографию размером с почтовую открытку, с которой на них смотрит женщина с каштановыми волосами и нежным безвольным ртом.
Керригэн молча кивает.
- А что произошло потом?