недостаточно (черт подери, надо прекратить изъясняться по-арабски, иначе обо мне будут плохо думать!).
И как бы их ни надраивали, как бы ни высвечивали юпитерами в телестудиях, они, эти мифы, остаются малопривлекательными, признавайтесь! Согласен, мы были героями Пантеона, но все это уже в прошлом. Связь с ним была прервана самым гнусным образом в 1940 г. А наши руководители никак не хотят понять, что для наших ребятишек настоящая эпопея – это эпопея не Наполеона, а эпопея Аль Капоне.
Поэтому все, в ком сильно желание вести неспокойную жизнь, становятся фараонами. И это логично.
Мой сосед за перегородкой – некто Ракре. Его отличительная особенность – неприличное поведение нижней части тела. Как только он принимает горизонтальное положение, то сразу начинает трубить "Нападение на «Пасифик Экспресс» с естественным шумовым оформлением. Но это не его вина: у него поджелудочная железа давит на толстую кишку. Лекарь даже выписал ему справку, что он имеет право играть на своем духовом инструменте во время официальных церемоний.
– Эй, Белоснежка! – зовет он меня. – Я слышу, что ты не спишь...
– Я тебя тоже слышу, – отвечаю я.
– Ты не хочешь переброситься в белот?
Я не любитель картежных игр и очень редко беру карты в руки, но белот не требует умственного напряжения.
– Почему бы и нет? – отвечаю я.
Он приходит ко мне с колодой дешевеньких карт, засаленных почище подовой тряпки.
– Тебе сдавать, Белоснежка! – услужливо заявляет этот простачок.
Он снимает колоду, подкрепляя свой жест звуковым оформлением.
– Играем как в лучших игорных домах Макао, – в шутку говорю я, сдавая карты.
– Сдавай, сдавай, не теряй времени, дружок, – восклицает Ракре. – Сколько партий мы не сыграли с этим беднягой Барданом из-за того, что он так много трепался о своих сердечных делах.
Тут он начинает явно интересовать меня, мой сослуживец. Это добрый малый высокого роста, брюнет, в очках и с прыщами на физиономии.
– Ты его хорошо знал?
– Отличный парень, – вздыхает он.
Он веером разворачивает перед собой карты и недвусмысленно улыбается.
– У меня каре бородатых, – с видом победителя объявляет он.
От радости он издает приветственный залп. В одном из боксов кто-то возмущенно ворчит и советует ему поставить на это место глушитель. Ракре пожимает плечами. С его задатками этого не следовало делать. Он дает новый залп. Впечатление такое, что ты попал на массовый отстрел волков в лесах Солони.
– Этому Ракре, – ворчат в другом боксе, – лучше бы заряжать сифоны, а не служить в полиции.
Невозмутимый Ракре раскладывает передо мной четырех королей: помятых, засаленных, затасканных, но безмятежно посапывающих в свои бороды.
– Полюбуйся-ка на это совещание на высшем уровне, – говорит он.
Я даю ему время насладиться своим триумфом, а потом спрашиваю с простодушным видом:
– И что это Бардану взбрело в башку ехать малой скоростью в колумбарий?
Вместо предисловия Ракре несколько раз гулко взрывается. Ничего похожего на взрыв атомной бомбы: самые элементарные гаммы, чтобы обрести вдохновение.
– Я бы ничего не пожалел, чтобы это узнать, – наконец шепотом произносит он. – Я никогда не встречал такого веселого пария.
– Наверняка, какая-нибудь история с бабой? – вслух размышляю я.
Он возражает:
– Видно, что ты плохо знал Бардана. У него девиц было хоть пруд пруди, целый табун. Больше, чем листьев в артишоке. У него их было, как пушинок в одуванчике. Дунешь, и они разлетаются в разные стороны.
– Что, здоровье?
– Как у быка! Он помогал тренеру на занятиях по гимнастике и всегда первым выполнял упражнения на снарядах. Он тебе так взбирался по канату, как ты бегом по ступенькам лестницы Гранд-Опера. Врач говорит, что на него напал внезапный приступ депрессии.