И после этого находятся типы, которые всячески поносят черных! Мне стыдно! Я не побоюсь этого слова: стыдно под самую завязку, от подвала до самого чердака, сыны мои! Среди тех, кто меня читает, есть люди, которые в один прекрасный день станут во главе страны – это же арифметика. Так вот, нужно сделать так, чтобы те, о ком идет речь, не забывали о восстановлении достоинства человека путем упразднения культа резни и тех, кого режут. А чтобы они не забыли, пусть завяжут на своих носовых платках узелки на память. И когда наступит этот прекрасный день, они вспомнят о словах их друга Сан-А, который в это время будет больше походить на персонажей картин Ж.Буфета 7 , чем на Луче Тукру. И если у них будет то, что, я надеюсь, будет там, где я думаю, а то, что я думаю, там, где я надеюсь, то они во всеуслышание объявят, что с танцем скальпа покончено раз и навсегда. По отношению к героям не нужно скупиться на забвение, они его заслуживают сверх меры! Время от времени минута молчания – это мелочно и смехотворно. Они имеют право на полное молчание, это утверждаю я, Сан-А. И пока бомбочка еще не задула пламя огня, нужно сделать от него ответвление в какую-нибудь экономически слабую страну. Обещаете? Может быть, я шокирую, но мне необходимо высказаться. Имею я право или нет? Если да, то я им воспользуюсь. Если нет, то я найду на озере Нешатель в Швейцарии необитаемый остров Нью-Фаундленд 8 и буду жить на нем Робинзоном. Найдутся люди со слегка сдвинутой психикой, которые скажут: «Сан-А – анархист». Но это неправда. Я просто объективный человек. Очень выдержанный. Очень трезвомыслящий. Может быть, даже излишне, нет?
Во всяком случае я не виноват, что у меня нормально крутятся шарики? Когда кровь красная, я говорю, что она красная. А когда она розовая с продресью, я говорю, что она розовая с продресью, только и всего. Это что – криминал? Может быть, мне следовало поступить так, как делают другие: надеть очки с голубыми стеклами и во все горло орать, что все вокруг окрашено в лазурный цвет и еще в голубой, как небо в ясную погоду? Да, мне следовало бы поступить именно так. Философия домашнего халата – это хорошо, это выгодно: только от такой философии пропадает желание смотреть на себя в зеркало. А мужчина, который избегает смотреть на себя, это – уже не мужчина, поверьте мне!
В течение некоторого времени мадам Труссаль де Труссо и я слышим, как в соседней комнате, кто-то с треском разламывает доски. Поскольку мы знаем, что наш Малыш растапливает огонь в камине, то, вполне естественно, не придаем этому особого значения. Как вдруг, на всех парах вбегает лакей с видом человека, которого опередили события.
На пергаменте его лица видны свежие трещины. Он что-то бормочет, а его выпирающий кадык ходит вверх-вниз, как живот старого священника, работающего капелланом в родильном доме.
– Госпожа графиня, я думаю, что требуется вмешательство мадам графини.
Он указывает своим щучьим подбородком на соседнюю комнату, где свирепствует Толстяк. Мы устремляемся туда. Я бегу позади дамы, что дает мне неповторимый случай лицезреть вальсирующие полусферы ее седалища. И мне сдается, что, говоря между нами и между прочим, Его Высочеству Берю Первому скучать с ней не приходится.
Трапезная Труссаль де Труссо имеет внушительные размеры. Одну из стен занимает монументальный камин. И кого же мы видим перед этим очагом? Иес, конечно же, Берю. Но это не тот Берю, которого я знаю. Этот Берю – вандал, этот Берю – святотатец, доламывающий ударами своей ножищи кабинет эпохи Ренессанса. Изящные выдвижные ящички кабинета, инкрустированные перламутром, уже весело потрескивают в камине.
Толстяк весь в поту и в рубашке с закатанными рукавами, что не противоречит одно другому.
– Ах ты, развалюха! – ревет он. – Вся изъедена жучками, а туда же, сопротивляется!
– Несчастный, что вы делаете! – восклицает графиня.