– Я тебе покажу сейчас пиво, – зловеще прошипел директор. – Паспорт есть?
– С собой.
– Где документ?
Не разлепляя век, Иванов заученным движением полез в карман, достал свой замурзанный паспорт и показал директору.
– Давай сюда!
В голосе директора звучало столько ненависти, что Иванов повиновался сразу – машинально.
И в тот же миг сон вылетел из головы.
Иванов вспомнил, как вчера напился, где и с кем, и понял вдруг: расплата – неминуема, вернее, вот она, расплата, началась…
Вот невезуха!
Он собрался уж пуститься во все тяжкие слезливых объяснений, но директор, более не глядя на него, спешно вернулся к гостям.
– Я узнал, – вымучивая из себя сердечную улыбку, сообщил директор громко, чтобы слышно было всем, кто находился в павильоне. – Это – крупный самец по кличке "Федор", из отряда "гомо", семейства "ивановых". Под охраной государства, в "Красной книге" значится. Почти реликт… Уникум! Переведите.
– Как?! Он есть говорить? – поразился один из иностранцев.
– Долгая дрессировка, верно подобранный режим – вот залог успеха, – не моргнув глазом, пояснил директор. Отступать теперь было бесполезно. Ситуация требовала полной, логичной развязки. И потому директор уточнил: – Это животное по разумности даже превосходит дельфинов. Уж во всяком случае – не ниже.
– Какие, твою мать, дельфины?!. – не своим голосом заорал из клетки Иванов. – Вы что?! Соображать должны! Мне ж на работу надо! Голова трещит!.. Прогул запишут… Паспорт, дайте паспорт!
– У животного – проблемы? – сердобольно встрепенулся инородный гость.
– Но-но, полегче! Ты мне за животное ответишь! – обозлился не на шутку Иванов. – И я тебе не папуас уральский, чтоб терпеть!
– Самец нуждается в самке и в хорошей пище, – твердо произнес директор. – Самку мы надеемся вскоре подыскать. А что касается пищи… – Он повернулся к служителю павильона: – Дай ему какой-нибудь бутерброд.
– А может, это? – служитель выразительно щелкнул себя по кадыку.
– Убью! – побелел директор. – Чтоб забыл об этом!.. И убери его в другую клетку ото льва. И табличку – чтоб немедленно! Проверю!
Как ни упирался Иванов, как ни просил, а все-таки ему пришлось переселиться от душевного льва Миши.
В новой клетке было чисто, сухо и, в общем-то, ничуть не хуже.
Сообразив, что, как видно, выпускать его не собираются и на работу он сегодня не ходок, Иванов немного, скорее для проформы, попричитал, погоревал, потом лег на свежую солому и вскорости забылся богатырским сном.
Лучше уж здесь, решил он, а не дома. Дома – что? Скандал. Жена, детишки, телевизор… Все орут…
После обеда его навестил директор.
В клетку заходить он не решился, а остался внизу, подле барьера.
– Соображаешь, что ты натворил? – горестно сказал директор.
Злость его под бременем дневных забот заметно испарилась.
– Это же черт знает что! – добавил он. – Конфуз! Ты понимаешь?
Иванов пожал плечами:
– А чего? Ведь сами всё устроили.
– Конечно! Ты у нас ангел… Теперь вот расхлебывай кашу, сиди.
– И выходить нельзя? – ужаснулся Иванов.
– Теперь, брат, нет, – развел руками директор. – Ты теперь – наш экспонат. Вроде хищника. На тебя люди целый день глядят, удивляются. И чувствуют себя не тараканами, а настоящими людьми.
– А я, выходит, таракан? – убито подытожил Иванов.
– Нет, дорогой, ты тоже – человек. Но… как бы тебе объяснить?.. С одной стороны, ты, разумеется, – как все, а с другой – особенный. В клетке. Понимаешь? Да и гости иноземные в большое изумление пришли… Как тебя выпустить?! Вон, уж и табличку заказали. По городу слушок прошел, из одной большой газеты был звонок… Сенсация, голубчик! Не знаю, правда, чем все это кончится…
Иванов сидел на соломе в углу и сосредоточенно грыз ноготь.
– Ну, чего молчишь? – не выдержал директор.
– А чего? Знамо дело… Мне теперь и говорить, небось, нельзя…
– Можно! – замахал руками директор. – Это – сколько угодно. Людям даже будет интересно. Выражения, однако, выбирай. Не всё подряд… Тут, понимаешь, женщины, детишки… Не скучаешь?
– Нет пока, – осторожно ответил Иванов. – Не очень… Конечно, книжку бы или журнал какой…
– Устроим, – заверил директор. – Никаких проблем. Мы тебя на центральную прессу подпишем. У себя-то, полагаю, не успел?
– Нет. Я на "Спорт" хотел…
– "Спорт" – не солидно. А так люди будут знать: экспонат серьезным делом занят, повышает уровень, растет… Ведь ты женат?
– Женат, – угрюмо согласился Иванов. – Уже десятый год. И дети есть. Родители жены себе построили квартиру, а нам старую отдали. Тесновато малость, ну да ничего!..
– Может, воссоединить семью? – вдруг встрепенулся директор. – Образцовая семья, пусть видят все… А? И не скучно будет.
– Начальник, – Иванов дико сверкнул глазами из своего угла, – вот… что хотите делайте со мной, но по-человечески прошу: хоть малость дайте отдохнуть! Ей-богу, руки наложу! Сил никаких…
– А ежели жена скандал устроит? По инстанциям пойдет? Нам ведь тоже все эти лишние разговоры, сам понимаешь, ни к чему.
– Вы уже дали знать? – спросил, поникнув, Иванов.
– Естественно. Жена твоя в курсе. Обещала зайти. Сегодня, вероятно, нет, но, может, завтра… Сам бы позвонил ей по мобильнику. Ведь есть же телефон?
– Нет, потерял на днях. А новый – руки не доходят… Да и денег стóит!
– М-да, тяжелый случай… Всё – шиворот-навыворот. И что же будем делать?
– Объявите карантин! – умоляюще сложил руки Иванов. – Что хотите, устройте!.. Она меня съест.
– Серьезно? – задумался директор. – Как же раньше-то вы жили?
– Образцово, как и все… Нет, начальник, больше не могу! Если уж в клетку угодил, позвольте хоть немного пожить для души. Тихо-мирно, на пользу, на благо…
– Ладно, – сказал директор, – это мы еще посмотрим. И чтоб никаких не было жалоб на тебя! Возникнут вопросы – не стесняйся, говори. Поможем… Зритель должен уходить довольным. Без дурацких задних мыслей.
– Постараюсь, – согласился Иванов смиренно.
– Да, денек сегодня у меня, – вздохнул директор. – Ад кромешный. И за каким только лешим тебя принесло?!. Может, и впрямь объявить карантин?
Льва привезли на следующий день.
Избавившись от шкуры, Миша вновь вернулся к своим непосредственным обязанностям, с той только разницей, что, получив за вредность двести пятьдесят рублей к окладу, прибирал теперь не у льва, а в клетке Иванова.
– Эх, браток, застрял ты капитально, – приговаривал он, выметая остатки обеда. – Тебе, браток, замены нынче не найдешь. Да и потом не сыщут, это факт.
– А черт с ней, с заменой, – равнодушно глядя в зал, ответил Иванов. – Чего еще надо? Пить-есть дают, на работу не бежишь – круглые сутки на вахте… Тихо, тепло… С тобой вот могу поговорить.
– Домой не тянет?
– Нет. Гори всё огнем!.. Я здесь нужней, я чувствую. Людям радость несу!
– А на работе?
Иванов только рукой махнул.
Эта тема ему была вовсе неприятна.
Чтобы отвлечься, он как бы невзначай спросил:
– Чемпионат-то все идет?
– А куда он денется? – пожал плечами Михаил. – Ты, кстати, с директором поговори. Намекни: мол, так и так, уж коли взял – пускай и телевизор ставит. Плазменный, корейский, в полстены. Будем вместе смотреть. И вообще… Пусть мебеля какие-нибудь даст – кушетку, кресло, стол, комод… И ванну с унитазом. Под себя-то – срам… Ведь ты ж не ца-ца дохлая, а из отряда "гомо"! Вон табличка – все читают.
– А и впрямь! – приходя в небывалое волнение от внезапно вспыхнувшего чувства собственной значимости, воскликнул Иванов. – Это идея! Точно, потребую. И заявление – в профком зоопарка. А как одиннадцать-то месяцев пройдут – извольте отпуск. В полном, так сказать, объеме. Чем я не на службе? На меня, поди, тысячи глядят! Десятки тысяч! Я им – как живой телевизор, программа "Время" или "Жди меня"! Верно, Миша?
– И не говори, Федя. То есть ты будешь образец. Как там по-умному-то?.. Эталон для всех! Я сам тебе бумагу принесу. И ручку. Напиши!
В тот же вечер к клетке, наконец, пришли жена и двое ненаглядных чад.
Против ожидания, никто не скандалил, даже, наоборот, все выглядело очень трогательно и сердечно.
– Феденька, вернись! – с места в карьер зарыдала жена. – Не оставляй семью! Что хочешь – всё прощу!
– Папуся! – с ней в унисон заревели детишки.
Редкие посетители с немалым интересом следили за, в общем-то, обыкновенной, но здесь – чудесной сценой.
Присутствие зрителей придало силы Иванову и вернуло ему угасшую было решимость.
– Нет, Марья, – сказал он строго, прикидывая, как смотрится сейчас со стороны. – Ты теперь совсем не Иванова. Это я – Иванов. А ты обратно Питилюшина.
– Да как же так?! Не хочешь с нами жить?
– Нет, Марья, не желаю, решено. Теперь я человек приметный, новую жизнь как бы начал, мне почет и уважение, бесплатный харч. Нет больше сил вязнуть в быту. Это тебе хорошо дома, а мне – так кошмар. Ищи другого мужа.
– А вот соленые огурчики подорожали, – заискивающе глядя снизу вверх, произнесла жена. – И кой-чего совсем в продаже нет. И коммуналка каждый день растет. И водка, говорят…
– А мне плевать. Огурчики, придумала!.. Мне тут по себестоимости всё дают. Вот что потребую – то и дают.
– Ну да! – усомнилась жена. – Что-то не густо у тебя, я смотрю… Зато дома у нас…