Впервые Анюта показалась себе такой жалкой и уродливой, что захотелось заплакать. Наверное, это весеннее солнце, поезд с беззаботными, счастливыми пассажирами стали виной тому, что ей вдруг невыносимо захотелось быть красивой, смелой, хорошо одетой и куда-то ехать, и жить! Когда же наступит ее время? Как именно ей хотелось бы жить, она еще не до конца обдумала. Если бы послушалась осенью Любашу и расписалась с соседом-инвалидом, то ехала бы сейчас на этом поезде проводницей, в черном суконном костюме с золотыми пуговицами и золотым значком на берете. И завтра очутилась бы не в лесу с топориком, а в Москве и обязательно пошла бы на Красную площадь или в Большой театр. А по вечерам, вернувшись из поездок, сидела бы в своей уютной комнате и читала книги.
И Анюта, сидя на обледенелой скамейке в привокзальном сквере, размечталась. О том, как она будет обязательно учиться, потому что без учебы настоящая жизнь, конечно, немыслима. Неплохо было бы выучиться на фельдшера, нет, лучше на ветеринара, с животными проще, чем с людьми. Ей вспомнилась синяя рубашка, но уже без грусти, как давно прошедшее. Суждено ли ей еще раз его повидать. Она не знала, что такое счастье, но очень хотелось испытать.
Паровоз загудел, лязгнули колеса, и поезд медленно укатил, увозя с собой ее мечтанья. Горько было Анюте глядеть ему вслед. А когда через несколько часов они проходили мимо хлебозавода в Песочне, у нее разум помутился от сытного запаха печеного хлеба.
- Ой, девки, стены бы глодала, как хочется есть! - стонала Катя.
- Наедимся ли мы когда вволю печеного хлеба, даже не верится, - вздохнула Маша.
Да, конечно, настоящая жизнь не может быть голодной, подумала Анюта. Об этом она как-то запамятовала, потому что это само собой разумеется. У всех будет одежда и обувь, и есть будут досыта, как до войны. Теперь картина хорошей жизни стала полной, и можно было о ней не думать. Она должна была начаться для Анюты не позднее нынешней осени, но до осени еще нужно дожить.
В тот раз им очень не повезло на лесозаготовках, какие они приняли муки! Хозяйка попалась никуда не годная. Бывало, придут они вечером из лесу мокрые, продрогшие, она ни разу не сказала: девки, вы ж подсушитесь, я печку протопила. Ни кипяточку не давала, ни дерюжек на пол постелить. Хата была старая, гнилая, дуло изо всех щелей. Спали вповалку, а утром шли на работу в сырых телогрейках. И работа была не то, что зимой. Собрали бригаду из одних молоденьких девчонок. Они сами и лес валили, и бревна на себе таскали. В первый раз у Анюты замерло сердце, когда Катя с Машкой вскинули на плечи бревно и понесли. Ей казалось, что она сразу переломится под этим бревном, ни за что не поднимет. А потом подставила плечо, вздохнула - и ничего, выдюжила, носила, как все. Правда, потом у нее целый год не было месячных.
В первые ночи они не могли уснуть, дрожали от холода и проклинали бессердечную тетку. Но через несколько дней так умотались, что падали замертво, забывая о холоде и мокрой одежде. Анюта еле ноги таскала и подумывала, что долго ей не выдержать. Крепкие, здоровые девчата, не чета ей, и те недолго хорохорились: тащат, бывало, бревно и хохочут, вот мы какие. Потом что-то приуныли. Маша с Зинкой уже не мечтали о двойной норме. Тамарка прилеповская сломала ногу на делянке, ее увезли в больницу. Все ей завидовали. Дальше - больше. Бригадир ругался: какие хилые девки пошли, за неделю врачиха трех освободила от работы, одну с ангиной, другую с бронхитом. Раньше о таких болезнях в деревне и не слыхивали, а нынче разбаловались.
Прошел уже месяц лесной каторги, когда с Анютой случилась большая беда. Вдруг к вечеру ее зазнобило, разболелась голова. Чтобы не подхватить лихоманку, задумала она подсушить свои валенки и телогрейку. И с дурной головы сунула их прямо в печку, где лежали приготовленные теткой дрова, утром только спичку поднести. Завтра пораньше выну, думала Анюта, втискиваясь между Машей и Зинкой. Что бы она делала без своей Машуньки, всегда горячей, как печка, рядом с ней не замерзнешь.
А рано утром, когда Анюта еще не очнулась, тетка сослепу кинула в печь спичку. Когда запахло паленым, девчонки, кто с краю лежал, выхватили из печи валенки, но было уже поздно. Обгорели сильно, до дыр. Валенки довоенные, бабкины, сто раз подшитые и латанные, но все-таки валенки. Анюта даже заплакала, за что ей такое наказание? Девчонки стояли рядом понурившись. На ее счастье бригадир оказался человеком: сказал, беги быстро до дому, чтоб одна нога здесь, другая - там, переоденешься и в четверг утром вернешься. Все были рады такому решению: Анюта - дома побывать, отогреться на печке, а девки просили привезти сала и хлебушка, а то они до конца срока не дотянут. Договорились, что с Анютой приедет Петька, Машин брат, он малый здоровый, поможет довезти харчи.
Анюта обещала все исполнить, замотала ноги тряпками поверх обгорелых валенок и бодро вышла на дорогу. Времени до поезда оставалось много, она была хорошим ходоком, но дорога ее испугала. Она едва семенила по обледенелой обочине и с тревогой думала, что десять километров от станции до дому ей ни за что не дойти. Показался грузовик с лесом, она обрадовалась, замахала руками. А он проехал мимо и не взял ее! Долго стояла Анюта, глядела ему вслед и не могла опомниться. Слезы сами так и побежали, от обиды, от горечи. Зверь, какой зверь, громко причитала она на пустой дороге. И откуда берутся такие жестокосердные люди, ведь с ним в кабине никого не было, и он, даже не взглянув на нее, прогромыхал мимо, словно на дороге и не было ни души. Не начальник какой-нибудь, а простой шофер.
Погоревав, Анюта заковыляла дальше. Показалась еще машина, но она пала духом и уже не верила, что ее подберут. По-сиротски стояла на обочине, не смея поднять руку. И он остановился! Счастливая, влезла она в теплую, пропахшую мазутом кабину, уселась на кожаное сиденье. Как царица ехала, радуясь нежданной удаче, вот если бы до дому так. Шофер попался разговорчивый и все расспрашивал ее про дом и родню. И Анюта неожиданно рассказала ему все - и про валенки, и про Витьку, и про отца с Ваней.
- А есть у тебя во что переодеться? - спросил дяденька.
- Есть у меня бурки и ботинки, что Любаша привезла.
Оттого, что нашлось кому рассказать о своем горе и ей посочувствовали, стало намного легче. Прощаясь на станции, Анюта горячо благодарила:
- Спасибо тебе, дяденька, прямо Бог тебя послал, сама бы не успела к поезду.
И во второй раз ей повезло за этот день, в поселке повстречался ей знакомый дед из Хорошево, и она пристала к нему, доехала полпути на телеге с ворохом пахучей соломы. Потом добрела до Козловки, а в Козловке ее снова подобрал грузовичек, шофером оказался знакомый парень, когда-то дружил с их Ванькой. Так ей пришлось пройти пешком всего километров пять, и к вечеру она была дома. Пала мамке на плечо и повинилась за валенки. Но мать о валенках и не спросила, сразу испугалась:
- Анюта, погляди на себя, ты же вся красная и горишь, не захворала?
- Мам, я уже три недели в сухом не ходила, не успеваем обсушиться.
Какое блаженство выпить парного молока и забраться на горячую печку! И мать не корила за валенки, не расспрашивала про лес. Вспоминать такую жизнь тошно, не то что рассказывать про нее. Только один раз Анюта не выдержала, пожаловалась, когда они лежали рядышком в темноте и с тревогой ждали завтрашнего дня:
- Ой, мамочка, не знаю, как дотянуть, только бы не заболеть, и девки ждут меня не дождутся, оголодали бедные.
Но утром Анюта встать не смогла, металась, бредила. Все ей чудилось, что заходит в хату бригадир и с порога кричит: я тебя, такая-рассякая, на сколько дней отпускал, а ты меня подвела! Хорошо, что приходил к соседским детям молодой фельдшер из Мокрого, он сделал Анюте укол и велел срочно везти в больницу. Мать с Настей постояли над больной, повздыхали, обдумывая быстрое, как росчерк пера, слово "срочно". Лекарь был парень горячий, городской, совсем не знакомый с их порядками. Карп Василич, конечно, лошадь не дал, даже крестного не уважил.
- Как ты не понимаешь, Федотыч, у меня всего три подводы, с утра до ночи навоз возят, - с обидой отчитывал председатель. - А у вас каждый день больные, всем лошадь дай.
И крестный ушел пристыженный. Зато фельдшер, когда узнал, очень разозлился.
- Я другого и не ждал, - говорит, - вашему Карпу навоз дороже людей.
Парень всего несколько месяцев проработал и успел разругаться со всем начальством. Жалко, хороший лекарь, но они его выживут, тихонько поговаривали по деревням, он знающий, не то что клуша Дуська, с народом уважительный, а начальства не боится и не сгибается перед ними. А они таких независимых очень не любят, им нужно, чтобы перед ними сгибались.
Побежали к Домниному батьке, но он укатил с сыном на базар. Прилеповский дед на своей лошадке повез старух на похороны. У них в деревнях лошади никогда не простаивали, ни зимой, ни летом, только ночью и удавалось их заполучить. На другой день Анюта забеспокоилась.
- Мам, мне надо ехать, бригадир заругается.
- Лежи ты, шальная, завтра отправим тебя в больницу, а бригадиру Петька все скажет, повез девкам харчи в лес.
Мать поила ее с ложечки отваром и глядела на нее счастливыми глазами. Вчера Дмитрий Палыч или Дима ее клятвенно заверил, что Анюта не умрет, в больнице ей вскроют гнойники в горле, температура спадет и голова перестанет болеть. И она поверила лекарю, и с души камень свалился.
- Надо выпить, доча, глотай-глотай, Дмитрий Палыч велел, - уговаривала она.
- Не могу, мам, не глотается, а он не будет меня больше колоть?
Анюта не столько боялась уколов, сколько стеснялась фельдшера. Когда дверь заскрипела в сенях, она так и вздрогнула всем телом - пришел ее мучитель. Но это не Дмитрий Палыч, это Фроська заявилась, подгадав момент, чтобы Насти не было.